В дебрях Центральной Азии (записки кладоискателя) - Обручев Владимир Афанасьевич - Страница 20

Я пошел на поиски провианта для ужина и возле единственной лавки увидел толпу покупателей; продавали мясо верблюда, который будто бы сломал себе ногу на броду через реку, почему и пришлось его заколоть. Мясо было свежее, но не жирное — весной верблюды тощие после зимней работы. Но другого не было, я купил, сварил суп и поджарил мясо ломтями, подал его под названием баранины, так как запах не позволял выдать его за говядину. Костей я, конечно, не подал — они могли выдать мой обман.

Профессор был уже недоволен плохой комнатой и, попробовав мясо, проворчал.

— Опьять баран, ошшен старый, сухой как щепка!

Все-таки они поели его; но когда я потом принес чайник, профессор сказал сердито:

— Моя секретар каварил соседни китайса, которая ушинал и сказайт — этта мьясо не баран, а камель, русски язык верблюм называйт. Купец вас обманывайт, или ви меня обманывайт. Другой раз секретар ходить с вами покупайт мьясо.

— Никакого другого мяса не было, — возразил я, — и если бы я не купил его, вы бы остались без ужина.

— Почему ми не ехать дальше, за река большая город, каварят, баран покупайт мошно было!

Пришлось вторично объяснить, что река вечером не позволила доехать до города.

Опасаясь фаланг и скорпионов, появлением которых угрожали трещины в стенах комнаты, ученые легли спать, не раздеваясь, на руки надели перчатки, а головы укутали полотенцами. Спали очевидно плохо, так как чуть рассвело, они уже встали и потребовали чаю.

Еще до восхода солнца мы выехали дальше. Все проезжие, ночевавшие на этом дворе, также торопились и несколько телег поехали одна за другой. Река текла здесь несколькими широкими рукавами, разделенными голыми галечными островами. Это позволяло перебродить ее, так как даже в рукавах течение было быстрое и вода доходила почти до кузова телег.

Мы проехали благополучно, если не считать, что брызгами воды, вздымавшейся у колес, подмочило матрасы и ботинки профессора и секретаря. На броду мы встретили целый ряд телег и караван верблюдов, ночевавших в городе. Гортанные крики возчиков, понукавших своих животных, стоя на оглоблях, шум воды, скрежет колес по гальке, рев верблюдов, которые не любят глубокий брод и иногда даже ложатся на дно, если вода омывает их брюхо, — все это очень оживляло переправу в течение получаса, понадобившегося для переезда через все рукава реки.

В городе телега профессора, ехавшая впереди, остановилась у мясной лавки, и секретарь подозвал меня. Вывешенные у лавки бараньи туши очевидно понравились профессору; он велел купить мяса, чтобы гарантировать себе обед и ужин хотя бы из ненавистной баранины.

В этот день мы продолжали ехать по Бей-лу. Тракт шел теперь на юго-восток, а под вечер повернул даже на юг — в разрыв гор. Слева вблизи осталась одинокая горка с прилепившимися на ее склонах красивыми зданиями буддийского монастыря.

Уже в сумерки мы приехали в Урумчи и остановились в северном предместье. Постоялый двор был хороший. Отвели чистую комнату с окном, столом и креслами; кан был покрыт цыновками, стены выбелены и без трещин, и наши немцы остались довольны. В мясной лавке нашлась даже говядина, хотя и тощая на вид; секретарь велел купить ее на два дня для них (в Урумчи предполагалась остановка), а баранину, купленную в Манасе, отдал нам. Купили мы также паровые булочки мо-мо и коробку с китайским печеньем, которое на вид понравилось секретарю, но потом было забраковано профессором. За чаем он обнюхал его, попробовал несколько штук разного фасона, поморщился и сказал:

— Этто гебек имейт запах баран и противни гешмак (вкус)!

Секретарь тоже попробовал и что-то сказал по-немецки, по-видимому не соглашаясь с оценкой профессора. Но последний отдал коробку мне со словами:

— Убирайт этта гадки гебек и больше не покупайт нам!

Мы с Лобсыном не были в претензии и с удовольствием съели печенье вместо своих уже довольно черствых баурсаков. Нужно заметить, что в китайское печенье входит сахар из сахарного тростника, плохо очищенный, который дает всем сортам один и тот же своеобразный вкус; к нему присоединяется еще запах кунжутного масла, на котором пекут печенье.

В Урумчи профессор должен был посетить генерал-губернатора этой большой провинции на западе Китая, чтобы получить разрешение на раскопки в Турфане. Русского консула в городе временно не было, и свидание пришлось нам организовать самим. Утром Лобсын, облачившись в новый халат и взяв у хозяина постоялого двора китайскую черную шляпу и верховую лошадь, повез в ямынь визитные карточки профессора и секретаря, заготовленные в Чугучаке. Это были полоски красной бумаги, длиной в четверть и шириной в полчетверти, на которых черной тушью были написаны иероглифами фамилии в китайском произношении. Фамилия Шпанферкель была изображена пятью иероглифами, которые читались Ши-пан-фа-эль-кей. Секретарь Венцель превратился в Ве-ни-са-эль, а я в Гу-ги-ши-ки. Вместе с карточками были посланы и паспорта, полученные в Чугучаке.

Лобсын вернулся часа через два вместе с приехавшим на ишаке китайским чиновником невысокого ранга, который привез назад паспорта и пригласил нас прибыть в три часа дня. Он объяснил, что амбань встает рано и обычно принимает представляющихся в восемь часов утра, но для ян-жень (заморских людей) приезжих делает исключение и примет после обеда. Он обедает в полдень и потом отдыхает два часа.

Чиновник конфиденциально сообщил, что за любезный прием нужно отплатить подношением и сказал, что амбаня интересуют часы бу-бу-бу (будильники), револьверы (карманное ружье, шесть раз стреляй) и бинокли (черная труба далеко смотреть). Он осведомился, есть ли у нас такие предметы. Таким образом условия аудиенции были заранее оговорены.

Профессор имел с собой два бинокля и один мог отдать, как равно и довольно старый револьвер Лефошэ. Но с небольшим будильником ему жаль было расстаться. Я убедил его обещанием, что мы всегда просыпаемся рано и будем будить их, когда назначат, а подарить часы необходимо ради успеха просьбы о разрешении раскопок.

Из чемоданов извлекли парадный мундир профессора с орденом; секретарь облачился во фрак, а я в качестве переводчика надел новый халат и парадную шляпу, взятую у хозяина. Лобсын остался в своей монгольской одежде, так как должен был сопровождать нас только до двора ямыня и обратно.

Для поездки взяли легкую телегу профессора, а мы поехали верхом. Лобсын впереди, а я позади телеги. Подарки были уложены в красивую коробку из-под немецкого печенья с большой картинкой на крышке, изображавшей дородную немку в бальном декольте с букетом в руках. Профессор полагал, что эта картинка очень понравится амбаню.

В воротах городской стены проверили наши паспорта и взяли небольшой сбор «на мощение улиц», установленный амбанем для всех проезжих. Главная улица, действительно, очень нуждалась в этом. Ямы, заполненные грязью или грязной водой, чередовались с буграми. Мы ехали очень медленно, пробираясь через толпу, сновавшую взад и вперед или стоявшую у лавок и у лотков уличных торговцев. Из одних лавок доносился стук молотков, визг напильников, из других — скрежет жерновов, моловших зерно, из третьих пахло чесноком, кунжутным маслом, пригоревшим салом. Крики разносчиков, торговцев, покупателей, встречных ямщиков и всадников не прекращались. К счастью, наш проезд не возбуждал любопытства — иностранцы в глубине телеги не были видны толпе, а мы двое походили на монголов и не привлекали к себе внимания.

Из главной улицы свернули в боковую, которая вела в ямынь, стоявший у городской стены, подальше от уличного шума. Ямынь был огорожен низкой стеной с широкими воротами, вернее разрывом, впереди которого на небольшом расстоянии тянулась стенка с изображенным на ней в красках фантастическим драконом, как это принято у въезда в китайский ямынь. Объехав эту стенку, мы попали в первый двор, где спешились по приглашению солдат, вышедших из своих фанз, расположенных по обоим бокам. Лобсын остался здесь при телеге и лошадях, а мы трое пошли пешком дальше. Во втором дворе нас встретил чиновник, который утром приезжал к нам, и повел в третий двор, в глубине которого стоял дом амбаня. Дом был в обычном китайском стиле одноэтажный, с черепичной крышей, края которой были слегка загнуты вверх. Большие квадратные окна были заклеены бумагой. К входным дверям вели несколько ступеней, на которых нас встретили еще два чиновника повыше рангом, судя по цвету и сорту шариков на их шляпах. Они провели нас в большой приемный зал, почти пустой, видно было несколько кресел и маленьких квадратных столиков возле них.