Жили два друга - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 47

Пчелинцева похоронили на маленьком сельском кладбище, в трех километрах от полевого аэродрома, там, где покоились в могилах останки местных жителей, совсем неподалеку от старенькой, облезшей часовенки с каменным распятием и барельефами Иисуса и девы Марии в неглубоких нишах. Майор Колесов отдал распоряжение сыскать духовой оркестр, но такого в провинциальном польском городке сейчас не оказалось, и разбитной капитан Брегов привел четырех музыкантов из городского ресторанчика. Они почтительно шли за открытым гробом.

Старый еврей в коричневой вельветовой курточке и стоптанных шлепанцах пиликал грустную мелодию на скрипке, человек неопределенных лет с лысой багровой головой и оттопыренными ушами играл на флейте, рябой широкоплечий детина бил время от времени в барабан, а пятнадцатилетний бледный светловолосый хлопчик дул в желтую медную трубу. И все-таки марш Шопена в этом исполнении получался. Унылые звуки плыли над лесом, купавшимся в вечерних лучах, над подсохшей после дождя дорогой, которую месил тяжелыми сапогами в мрачном молчании штурмовой полк. Были и траурные речи на могиле, и слезы друзей, и сжатые кулаки пилотов, поклявшихся отомстить за гибель товарища.

Когда вырос над осенней землей небольшой холмик и солдаты из БАО водрузили на нем красную пирамидку с маленькой пятиконечной звездочкой и дощечкой, в которую была вделана фотография Пчелинцева и под ней написаны фамилия, имя, год рождения, месяц и число гибели, солдаты и офицеры стали покидать кладбище.

Живые торопились возвратиться к своим делам, тем более что на утро был запланирован групповой вылет и надо было с вечера подготовить самолеты. Люди уходили с кладбища в суровом молчании, не оборачиваясь и не пытаясь еще раз взглянуть на коричневый холмик и красную пирамидку над ним. Сломанные, высохшие ветки и сухие листья хрустели под ногами. И лишь два человека остались стоять у могилы, не обращая внимания на уходящих однополчан: старший лейтенант Демин и оружейница Магомедова. Они стояли по обе стороны могилы, не видя друг друга. Во внешне суховатом Демине в минуты больших потрясений просыпался совсем иной человек – вспыльчивый, порывистый, необузданный. Демин был сейчас переполнен гневом и, сжимая кулаки, думал о том, как в первом же боевом вылете отомстит за друга. «До десяти метров буду снижаться, – повторял про себя Демин. – Винтом этих собак буду рубить. Не за ордена, не за почести, за своего братана Леньку! Знай, Леня, сколько я крови из них выпущу!»

А у Заремы лицо сейчас было тихое и удивительно спокойное – лицо глубоко задумавшегося человека. Только слезы лились непрерывно, она не могла их удержать, как ни старалась. Она их вытирала и вытирала маленьким платочком, до того намокшим, что его впору было выжимать. В какую-то минуту она подняла голову и увидела Демина.

– Товарищ командир, – спросила она потрясенно, – это вы?

Демин посмотрел на нее удивленно, потом перевел взгляд на широкую дорогу, ведущую за пределы кладбища, по этой дороге только что прошел штурмовой полк – прошел и скрылся, оставив на кладбище на вечное поселение сержанта Пчелинцева.

– Простите, Зара, – сказал он глухо, – быть может, кто-то думает, что я виноват в ею гибели? Но я так крутил машину, когда нас атаковали «мессеры», так хотел вывести хвост из-под огня!..

Глаза у Заремы вдруг вспыхнули, розоватый румянец расцвел на бледном, еще не просохшем от слез лице.

Она сделала протестующее движение.

– Что вы, товарищ командир! Да кто так может подумать о вас!

Он ответил ей благодарным взглядом. Ему было очень важно именно от нее услышать эти слова.

– Эх, Ленька, Лепька, боевой друг…

Она хотела что-то сказать, но снова расплакалась и, не разбирая дороги, пошла от могилы в лес, совсем в противоположную от выхода сторону. Демин подумал, что сейчас надо оставить ее одну, и медленно побрел по лесу, подернутому невеселыми красками заката, к аэродрому.