Жили два друга - Семенихин Геннадий Александрович - Страница 11

– Сыны воюют, говоришь? – переспросил Заворыгин и вдруг сорвался, зaopaл, что с ним нередко случалось. – Да иди ты от меня к черту, лейтенант! Мне боевoe распоряжение на завтрашний день в штаб дивизии надо отсылать, а ты лезешь со всякой мутью. Ну накажи его своей властью, выговор, что ли, дай перед строем. Только не впутывай меня.

– Есть наказать своей властью! – обрадованно выкрикнул Демин и побежал на самолетную стоянку.

Заморин сидел на пустом деревянном ящике в нескольких метрах от ИЛа, нервно курил. При виде командира кинул и затоптал тяжелым сапогом самокрутку.

– Так вот, Василий Павлович, – объявил Демин бодро. – Мне приказано наказать вас своей властью и без всякой гауптвахты.

– Спасибо, товарищ командир, – растроганно ответил механик. – Спасибо, что седины мои пожалели.

А своей властью вы меня уже наказали. Тем, что душу мою поняли и простили. Я у вас в сплошном долгу.

– Ничего, – улыбнулся Демин, – работой расплатитесь, когда бои начнутся.

– Да уж это как есть, – вздохнул механик. – Насчет самолета можете нисколечко не сомневаться.

Это и была единственная беспокойная история в жизни их экипажа. Но с появлением воздушного стрелка покой и выработанный долгими месяцами фронтовой жизни ритм были напрочь сломлены. На следующее утро после зачисления стрелка в боевой расчет пригнет Демин на самолетную стоянку и увидел картину, которая его сразу же озадачила. Голые по пояс Заморин и Рамазанов бегали вокруг ИЛа следом за Пчелинцевым, отдававшим на ходу команды самым что ни на есть беспечным голосом. Потом они перешли на ходьбу, а Пчелинцев продолжал покрикивать: «шире шаг», «на носочках», «руки вверх», «вдох, выдох». Был Демин добрым, покладистым парнем, но на этот раз почувствовал себя уязвленным.

– Это что за цирк? – осведомился он сурово.

– Зарядка делаем, товарищ лейтенант! – скаля в улыбке белые, один к одному, зубы, весело выкрикнул Рамазанов.

Оружейница Магомедова, сидевшая на траве, аккуратно поджав под себя ноги в грубых кирзовых сапогах, с хитринкой взглянула на командира: ну как, мол, ты себя поведешь? Демин опешил от сознания собственной беспомощности. В строгой армейской жизни даже на фронте никто бы не мог запретить физзарядку. Это только поощрялось. Но всему наперекор Демин возразил:

– Зарядка, зарядка!.. А порядок на самолетной стоянке? Вон ветоши сколько ветром нанесло, а газетных обрывков! А почему шлемофон под фюзеляжем валяется? Место ему там, что ли?

– После зарядки уберу, товарищ командир.

– Мне не после зарядки надо, а сейчас, – повысил Демин голос.

Пчелинцев взглянул на него из-под девичьих бархатных ресниц, недоумевающе сказал:

– Я сейчас. Зарядка окончена, друзья.

Заморин и Рамазанов неохотно разошлись, а Магомедова с укором поглядела на командира экипажа. Демин все понял: новый воздушный стрелок пришелся им ко душе, а он потерпел поражение. От этого чувство неприязни к Пчелинцеву резко возросло. А младший сержант, успевший застегнуться на все пуговицы, с шлемофоном в руках подошел к нему и, как показалось Демину, с ехидцей спросил:

– А разве физзарядка большое преступление, товарищ лейтенант?

Это был выпад, и, как на настоящем поединке, Демин должен был отвечать, тем более что трое остальных членов экипажа ревниво за этим поединком наблюдали.

Не в силах парировать вопроса, Демин, глядя в землю, пробормотал:

– Нет, я не против физзарядки, поймите меня правильно. Только всякому овощу свое время. Вот расколотим фашистов, тогда хоть теннисные корты на аэродроме открывайте. А сейчас боевая работа – главное.

Это было неубедительно, и он сам лучше других понимал.

– Значит, вы против зарядки, товарищ командир? – заговорил вновь Пчелинцев. Этот вопрос был задан уже в упор, и на него надо было отвечать «да» или «нет». «Черт знает что, – понимая, что он окончательно проигрывает поединок, подумал лейтенант, – скажи «нет», дойдет до Заворыгина, тот по головке не погладит. Армейский человек и на фронте должен заниматься физкультурой. Это не достижение, а беда, что в их полку ни летчики, ни техсостав не делают зарядку». Поэтому Демин совсем уже сердито огрызнулся:

– Да что вы ко мне пристали? Сказал уже, что я не против физзарядки. Только ее с головой надо делать. До начала летного дня.

– Есть, товарищ командир. Разрешите с завтрашнего утра делать зарядку всем экипажем сразу после подъема?

Он просил, но просил, как великодушный победитель, и Демину ничего не оставалось, как согласиться.

– Хорошо. Действуйте, – сказал он неохотно, – считайте, что отныне утренняя зарядка экипажа под вашу ответственность. Я и сам буду приходить. – А про себя подумал: «Черт побери, похоже на то, что этот желторотик завоевывает симпатии у твоих подчиненных. Надо положить этому конец».

Но вскоре, к глубокому своему огорчению, Демин понял, что это было лишь начало. На следующий день, приближаясь к стоянке, он услышал неровный, но довольно приятный голос, напевавший бессмертную арию:

До войны в родной Касьяновке Демин только по радио слушал оперу, и, когда в летнем училище учился, дальше радио его знакомство с этой областью искусства не простиралось. Он неслышно подошел к длинной скамейке из свежеоструганных досок, на которой сидели все члены его экипажа. Арию пел все тот же Пчелинцев. Увидев Демина, подчиненные дружно вскочили, а он не торопился произнести обычное «Вольно, садитесь». Остановился, свел над переносьем белесые брови:

– Поете, младший сержант?

– Пою, товарищ командир, – беспечно подтвердил Пчелинцев.

– А о том забыли, что земля наша в крови и нам сейчас не до оперных арий. Мне нужен боевой экипаж, способный поражать врага, а не… – запнулся и договорил… – …не Лемешевы из Большого академического.

– Простите, товарищ командир, но эту арию из «Евгения Онегина» Лемешев не поет.