Взлетная полоса - Беляев Александр Павлович - Страница 57

— Туда, дальше, — показывая в глубь зала, приглашал Заруба.

Гости последовали за ним. А он зашел куда-то за угол и пропал. Потом оказалось, что там, за углом, была небольшая, похожая на нишу комната с окном. В ней стоял сервированный на полтора десятка человек стол, за которым сидела маленькая, изящная, с несколько детским выражением очень приятного лица женщина. Это и была жена Зарубы. Увидев мужа и гостей, она поспешно встала и, зажав в одной ладони кисть руки другой, нетерпеливо проговорила:

— Вот наконец-то, я просто заждалась:

— Да мы нигде вроде на задерживались, — забасил в ответ Заруба. — И есть все хотят. Принимай, мать, пожалуйста.

Сергей смотрел на жену Остапа, не скрывая своего удивления. Никак не верилось, что это хрупкое существо было матерью трех рослых, прямым наследием в отца, девочек, фотография которых никогда не убиралась со стола Остапа. Но еще удивительнее казалось то, что первый шаг, сделанный этими совершенно не похожими друг на друга людей по направлению к входу в кинотеатр, стал их первым шагом в большую совместную жизнь. Сергею несвойственна была зависть, он не умел завидовать. Но сейчас, видя, как заботливо суетятся вокруг гостей супруги, в нем шевельнулось что-то вроде зависти и ущемленного самолюбия.

Сергей сел за угол стола возле окна. Юля пришла вместе с Бочкаревым чуть позднее. Они сели в другом конце — напротив него. Обе женщины оказались почти что рядом. Сергей невольно сравнил их. Они наверняка были ровесницами. Но Юля почему-то выглядела старше жены Остапа. Во всяком случае, держалась с большим достоинством. И уж, конечно, казалась ему несравненно красивее.

Вечер проходил весело. Много было сказано всего смешного. Однако часам к девяти кое-кто из гостей уже распрощался с хозяевами. За столом стало свободнее. Ушел Бочкарев. Юля пересела к Сергею.

— О чем ты хотел поговорить? — спросила она.

— Я уже объяснял, совет мне твой нужен. О своих делах хотел поговорить. Да и не только о делах, — ответил Сергей.

— Я слушаю.

— Не место здесь…

— Хорошо, расскажешь по дороге, — решила Юля.

— Тоже не очень удобно…

— Ничего. Я пойму. Надеюсь, ты меня проводишь?

— Конечно.

— Вот и хорошо. И пойдем танцевать.

Они не пропустили ни одного танца. Но хорошее настроение так к Сергею и не вернулось. Юля скоро заметила это.

— Ты как вареный, — сказала она.

Сергей молча кивнул.

— Тогда пойдем. Нам не обязательно быть тут до конца.

— Я давно намекал тебе на это.

— Но и я тебе говорила, уйти раньше всех я тоже не могла.

Они от души поблагодарили хозяев за хороший прием и вышли из кафе на улицу. Уже стемнело, и повсюду зажглись огни. Ночь принесла прохладу. Сергей сразу же почувствовал облегчение, словно освободился от чего-то непосильного, тяжело давившего на плечи, мешавшего спокойно дышать. И даже удивился этому, так как усталости физической до этого не замечал. Но потом понял, что облегчение наступило душевное, хотя и это тоже казалось странным, ибо утром он даже обрадовался, получив на званый семейный ужин к Зарубе приглашение. Что же, в таком случае, произошло? Ведь весь день он провел исключительно в кругу друзей и своих коллег. За столом тоже было весело. А он с трудом дотянул до той минуты, когда в конце концов распрощался с гостеприимными супругами…

Они шагали с Юлей совсем близко друг от друга. Он держал ее за руку чуть выше локтя, жадно впитывая исходящее от нее тепло и думал о том, что как это ни странно, но именно друзья, эти очень славные и милые люди, тяготили его все это время. Он слушал их, говорил с ними, смотрел на них, а хотел и ждал только одного — остаться скорее наедине с Юлей. И когда остался, всякое оцепенение сразу прошло. Но не прошла обида, десять, двадцать, сто постепенно накопившихся за эти годы цепких и колючих, как усы овсюка, маленьких обид за постоянные отказы на все или почти на все его предложения и просьбы. И хотя ему было очень приятно вот так неторопливо идти сейчас вместе с Юлей по освещенному ночному проспекту, говорить с ней о своих делах ему вдруг в первый раз решительно расхотелось.

Юля со свойственной ей проникновенностью, очевидно, тоже почувствовала это, потому что, так же как и он, шла молча, ни о чем больше его не расспрашивала, ничего ему не говорила, но, поравнявшись с небольшим, заросшим кустами сирени сквериком, все же не выдержала и сказала:

— И все же ты обиделся…

Сергей неопределенно пожал плечами.

— Тогда чем же ты недоволен? — продолжала допытываться Юля.

— Собой, — ответил Сергей первое, что пришло на ум.

— Собой? Что же у нас не так?

— А что так?

— Ну, хотя бы у нас прекрасный характер. Мы многое умеем, — начала перечислять Юля.

— Например? — прервал ее Сергей.

— Умеем добиваться своего.

— Чего же, в таком случае, я добился?

— Ты?

— Да, я. Майор Кольцов Сергей Дмитриевич. Тридцати трех лет от роду. Холостой. Ни офицер, ни ученый. Ни теоретик, ни практик. Ни богу свечка ни черту кочерга, — словно прорвало Сергея.

Юля снисходительно улыбнулась, словно разговаривала с ребенком.

— Спроси лучше, чего ты не добился. И то пока:

— Этого мне спрашивать не надо. Это я знаю лучше всех сам. Я начинал сто дел и ни одного не закончил так, как хотел. Ни одного! А Ландау, кстати сказать, в мои годы уже разработал теорию сверхтекучести гелия. А Резерфорд создал целую отрасль науки о радиоактивном распаде. А Ферми! Да он свою количественную теорию бета-распада обосновал уже в тридцать два года. А Бутлеров! А Жолио Кюри! А Юрий Овчинников, нынешний вице-президент Академии наук! Ведь мы занимались в университете в одно время. Правда, я начинал, а он уже заканчивал химфак. Но в свои тридцать-то три года он уже имел такие научные открытия, которые мне и не снились.

— В тридцать три! — усмехнулась Юля. — Да Эварист Галуа в двадцать один год вообще уже ушел в мир иной. А свою теорию топологии разработал еще в девятнадцать. И стал известен на весь мир!

— Не об известности я. Не слава их не дает мне покоя. Не зависть меня гложет. Далек я от этого. Дела их, свершения заставляют задумываться над результатами собственной работы.

Но Юля почему-то не хотела принимать этот разговор всерьез.

— Уверяю тебя, если бы они работали в нашем КБ, они не сделали бы и половины того, что сделал ты, — успокаивающе проговорила она.

— А по-моему, сделали бы гораздо больше! Несравнимо больше!

Теперь уже Юля неопределенно пожала в ответ плечами.

— И знаешь почему? Знаешь, что всех их объединяет? Через что непременно прошел каждый из них? Хоть и разные они все, и условия работы были у каждого свои, а я уверен — каждый из них в свое время не побоялся переступить через то, что казалось непереступаемым. Не побоялись пойти против привычного, устоявшегося. Не испугались поколебать незыблемое. А мы-то как раз этого и боимся.

— Это ты-то боишься? — с любопытством взглянула Юля на Сергея.

— Наверно.

— В таком случае тебе еще нет тридцати трех. И ты, как мальчишка, сам не знаешь, чего хочешь.

— Да есть, Юленька! Есть! И это очень обидно.

— Тогда, тогда тебе остается лишь сказать, что во всем виновата я, — уже серьезно сказала Юля.

Сергей сразу осекся. Начинать разговор в этом направлении или, вернее, продолжать тот, который они только что вели, ему уже не хотелось. Это было ни к чему и глупо. И он снова вернулся к их взаимоотношениям.

— Почему ты все же не поехала ко мне?

— Приеду в следующий раз, — спокойно сказала она.

— Когда это будет?

— Ты же никуда больше не уезжаешь, выберем время.

— Я уже не верю тебе.

— Напрасно.

— Иногда мне кажется, что ты просто играешь со мной, как кошка с мышкой.

— Глупости. Просто ты многого не понимаешь. Или не хочешь понять:

— Чего именно? Того, что ты замужем?

— Ты видишь в этом лишь формальную сторону и не желаешь понять главного. Мы, женщины, намного инертнее мужчин. Привычки у нас укореняются глубже. А что ты сделал для того, чтобы заставить меня свернуть с уже выбранного мною пути? Заладил одно: «Идем ко мне! Идем ко мне!»