Высота - Федотов Виктор Иванович - Страница 7

По нему, заметив, ударила самоходка, ревущая рядом с подбитым танком, и в выстреле ее он вроде бы различил какое-то недоумение: дескать, как же так, орудие ведь не стреляло и не должно стрелять, разбито оно?

"Должно! Не разбито! - Кузнецов засмеялся ликующе и нервно. Но это был внутренний смех, лицо же его, мокрое от пота и напряжения, оставалось сосредоточенным и строгим. - Сейчас, сейчас я тебе врежу, получишь свое, сволочь! Не уйдешь! - Он злился на эту самоходку, уловив ее выстрел, довольно точный для первого раза: снаряд разорвался совсем близко от орудия, даже землей обдало. Злился и чувствовал, что вторым снарядом она накроет его, если он не успеет опередить. А если не успеет, то придет конец и Бурову. И высоте конец. Выцелил тщательно, быстро и опять подал себе команду: "Огонь!"

Попадание пришлось в левую гусеницу. Самоходка завертелась на месте, и он, возбужденный и счастливый, засмеялся, теперь уже во весь голос, не скрывая своего торжества. Крутясь, самоходка произвела еще два выстрела, но это, он понимал, уже от отчаяния - снаряды ушли за высоту. И все же она сильно обозлила его, даже своей вертлявостью и этими выстрелами, хотя и бессмысленными, вызывала раздражение, и он, удовлетворенный, опять засмеялся, когда увидел, что после второго снаряда, выпущенного им, она перестала крутиться и весело запылала.

Другие танки, наткнувшись на огонь неожиданно для них ожившего орудия и попав под выстрелы Глазкова, стали поспешно разворачиваться и уходить. Автоматчики бежали следом, норовя забраться на броню. Все было так, как и полчаса назад, на правом фланге. Только теперь вслед им понеслось из буровских окопов возбужденное "ура!". Но крик этот, показалось Кузнецову, был жидковатым, и он подумал, что в живых там, должно быть, осталось совсем мало людей. И жив ли сам Буров или нет, он этого не знал.

Долгая, настойчивая атака немцев наконец захлебнулась, последние, уцелевшие танки рокотали уже у самого леса. Вслед им полетело еще несколько снарядов от Глазкова, и все умолкло - пришла звенящая тишина.

Кузнецов оглядел позицию корякинского орудия, окинул еще раз взглядом погибших артиллеристов и, ссутулившись, теперь уже не прячась, побрел вниз, к себе. Он отошел совсем немного, когда немцы, словно в отместку, ударили из минометов по высоте, и прямо на глазах у него мина угодила на корякинскую позицию. Снаряды сдетонировали, мощный взрыв содрогнул гребень высоты, и орудие взлетело, переламываясь в воздухе и тяжело опадая.

Кузнецов замер, ошеломленный. Но подумал не столько о себе, хотя просто чудом избежал смерти, сколько о погибших артиллеристах: "Все. Теперь даже и не похоронишь, они уже похоронены..."

Он вернулся к себе. Ребята сидели на снарядных ящиках, отдыхали. Молча поднялись при его появлении, и Глазков удивленно спросил:

- Живой, командир? Камень с души...

Но радость его была сдержанной, и Кузнецов почуял недоброе.

- А у вас что? Все целы?

- Замкового наповал, - тихо ответил Котов. - Осколком. Вон лежит.

Кузнецов приподнял плащ-палатку, но лица Сименцова не разглядел, оно смутно белело в темноте, и он с жалостью сказал, прикрывая его опять:

- Вечная память. С теплой кухни да под пули... - Сел вместе со всеми на ящики. - Кто останется, напишет ему домой. Как все было. Похоронка сама по себе... Героем пал наш товарищ, так и напишите. К награде бы надо... И, помолчав, вздохнул тяжело: - Ладно, после боя похороним. Пускай напоследок с нами побудет...

- Думаешь, опять полезут? - спросил Глазков.

- Обязательно. Дров мы им порядком наломали. Значит, полезут, не стерпят. Нужна им эта высота, как кость в горле застряла.

- И радиста вот зацепило, - Котов указал на сидевшего тут же с перевязанной рукой Тимофея.

- Как, Тимофей, вниз пойдешь? - спросил Кузнецов. - Или ничего, потерпишь до утра? Выбирай, воля твоя...

Радист вскочил, вытянувшись:

- Товарищ командир, рация ведь цела! Зачем же вниз? - В голосе обида послышалась. - Рана так себе...

- Ну, ну, - согласился Кузнецов. "Вот и этот, как Сименцов, свое ищет... ведь право имеет уйти, так нет. А молодец саратовский". И повернулся к Глазкову: - Все полегли корякинцы, все до единого. Орудие вдребезги, но это уже в последнюю минуту, миной.

- Кто же стрелял? Неужто один?

Кузнецов не ответил, помолчал, и Глазков не стал переспрашивать, помолчал тоже.

- Одни мы теперь, - сказал Кузнецов, - надо орудие тщательно подготовить. А у Бурова что?

- Плохо, должно быть, чуть танками не помяли.

У Бурова и впрямь дела были неважные: у него осталась только треть батальона.

- Это от той трети, с которой я начал оборону высоты, - зло говорил он, придя вскоре к Кузнецову. - В предыдущих боях здорово нас помотало. Только называется батальон. А так...

Они сидели вдвоем, курили потихоньку, поглядывали в сторону черневшего в ночи леса. Тихо и угрюмо скользила луна меж темных туч, блеклым, зеленоватым светом обдавала и высоту, и пустое пространство перед ней. Со стороны Балтики все тянуло низовым промозглым ветром, и опять стал накрапывать дождик.

Кузнецов рассказал о своих делах.

Буров поднял воротник шинели, натянул поглубже фуражку:

- Вдвоем мы с тобой остались, Николай: твое орудие и мой батальон. Он впервые назвал Кузнецова по имени. - Если б не вы, смяли бы нас танками в два счета. Помощь обещали только утром: мол, держись, Буров, не подкачай, надеемся на тебя. А как тут не подкачаешь... Связь-то с артполком имеешь?

- Рация уцелела, есть связь, товарищ капитан.

- В случае нужды огонька просить надо... А танки твои, гляди, коптят еще - ювелирная, скажу, работа... Но мы тоже кое-что сделали. Развиднеется, увидишь, сколько этих гавриков на склоне отдыхает... Ну, прощай, питерский.

Повторную атаку немцы начали ближе к рассвету: раньше, видно, не успели. Со стороны леса опять послышался гул танковых моторов, он нарастал, приближался, но Кузнецову удалось лишь через несколько минут разглядеть сами танки. Теперь они шли развернутым строем, нацеливаясь прямо на высоту. На этот раз он насчитал только восемь, но ведь и на высоте оставалось лишь одно его орудие да потрепанный вконец батальон Бурова. Надо было что-то предпринимать, и он решился.

- Приготовиться к бою! - скомандовал. И крикнул радисту: - Вызывай артполк!

- "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Я - "Береза"! Как меня слышите? звал радист и через несколько секунд, почти сразу, обрадованно доложил: Есть связь, товарищ командир!

- Попроси НЗО*. Пусть дадут НЗО двести перед высотой, - приказал Кузнецов.

_______________

* Неподвижно-заградительный огонь.

И опять радист стал кричать в трубку:

- "Сосна"! "Сосна"! Я - "Береза"! Дайте НЗО двести! Дайте НЗО двести перед высотой! - Ему тут же ответили, и он сообщил Кузнецову: - Сигнал приняли, товарищ командир.

- Хорошо, Тимофей, сейчас увидим, что из этого выйдет.

Кузнецов следил за танками. В серой предрассветной мути они мчались уже по равнине, набирая скорость, и он с нетерпением ждал, когда из глубины расположения раздастся залп орудий артполка. Но танковый строй вдруг раздвоился, стал расходиться на стороны - одна четверка забирала к его флангу, другая - чуть левее, на окопы и на корякинское орудие, которого уже не существовало. Он понимал, что, если они успеют разойтись, накрыть их будет труднее, и с досадой крикнул радисту, чтобы там, в артполку, поторопились.

- Какого черта! - выругался. - На блины, что ли, к теще...

И тут же, словно услышав его, за спиной далеко и глухо зарокотали орудия. Ему почудилось, что дыхание мощного залпа обдало его упругим, горячим воздухом, но в следующий миг над головой пронеслись со звенящим шелестом пудовые снаряды, вспороли землю, вздыбились черной стеной перед танками. "Порядок", - подумалось второпях, хотя видел, попадания не вышло. Но чувствовал: вторым залпом может накрыть - первый как бы упредительный.