Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 69

– Вот, я же говорил! – досадливо хлопнул ладонью о ладонь Саша. – Ты ему все на блюдце, а он…

– Действительно! Кто говорил, что если мы будет предельно откровенны, то сможем отсюда выбраться?!

– Ничего подобного я не говорил! – холодно блеснул глазами Георгий.

«Как это…» – хотел крикнуть Саша и не смог, у него от возмущения и холода подсел голос, он почти сипел:

– Вот о чем я тебе говорил! Эти люди, эти асы яда и снайперской винтовки способны на все. Они через пять минут забывают о том, что обещали, и умывают руки, как только получают свое. А ты поверила… Да они лишь один язык понимают, язык подлости и обмана. А еще язык силы, уж я-то знаю. Два года лямку тянул в спецназе! – Саша замахнулся и попытался ударить в челюсть своего соседа и товарища по несчастью. Георгий ловко перехватил удар.

– Послушай, парень, ты опять не прав. – Георгий, судя по всему, намеревался быть или, по крайней мере, казаться стойким непротивленцем. Отвечать ударом на удар он явно не желал.

– Драться я, конечно, не полезу, – заявила Лизавета, – но понять Сашу могу. Я тоже слышала, Георгий, как ты обещал помочь нам выбраться, если мы будет откровенны.

– Ничего подобного я не говорил, – отчеканил Фельдмаршал, – и не мог говорить! Я сказал только то, что не смогу вам помочь, если вы не будете откровенны. Теперь, когда вы рассказали мне все или, по крайней мере, многое, надо подумать.

– Ах, нам надо подумать!

– Слушай, ты же умный парень, а ведешь себя по-глупому, нерационально…

Георгий был прав со всех сторон, они с Сашей действительно вели себя неразумно. Здравомыслящие люди давно прекратили бы словесную потасовку с неприятным соседом и занялись бы поисками выхода. Лизавета всегда считала себя человеком достаточно трезвым и рациональным и все равно не удержалась и передразнила Фельдмаршала:

– Я должен подумать, я должен увидеть, увидеть будущее и прошлое… – сказала она замогильным голосом. Именно так Георгий думал вслух в прошлый раз.

Сейчас его чувство юмора сработало. Он засмеялся и начал размышлять в более удобоваримой форме. Голос человеческий, а не демонический, глаза открыты, взгляд сосредоточенный.

– Я так понял, что в твоей сумочке была та самая запись, которую они искали. То есть вы отдали козыри без боя и без торга.

– Как сказать! – запальчиво возразил Саша Маневич. – Мы, разумеется, салажата, но…

– Но сделали копии, а сюда притащили только одну, – догадался Георгий. – Конечно, это меняет дело. Только вот придет ли такая мысль нашим гостеприимным хозяевам?

– Не придет – так скажем сами…

Георгий грустно покачал головой:

– Я не уверен, что у нас будет такая возможность…

– Что же, они вообще здесь не покажутся? А мы будем тихонько подыхать от холода, голода и жажды? Зачем?

– Если бы они были профессионалами, то непременно кого-нибудь прислали бы. Разведать, что нам известно, выяснить, кто знает о том, что мы здесь. Но эти люди, скорее всего, такие же салажата, как и вы. Начитавшиеся детективов младенцы, и приемы у них соответствующие. Школа двойников, кого-нибудь где-нибудь подменить, напоить ядом, устроить искусственный инсульт, а если не получилось – набить морду…

– Разве искусственный инсульт или инфаркт – это не из репертуара спецслужб? – поинтересовалась Лизавета.

– Это из репертуара Джеймса Бонда. Отравленный зонтик, крысы, у которых зубы пропитаны цианистым калием, пистолет в форме булавки для галстука и мини-базука, припрятанная в подошве ботинка! Это все для мокрохвостых недоумков. Настоящие профессионалы прежде всего экономны.

Маневич поднял в римском приветствии руку и торжественно, будто заклинание, произнес:

– Спецслужба должна быть экономной! Экономнее, чем экономика!

– А как же болгарский диссидент? Разве КГБ его не зонтиком порешило?

– У журналистов воображение ничуть не беднее, чем у писателей, – сухо ответил Георгий. Он достал из кармана все те же сигареты без фильтра, угостил Сашу, закурил сам и продолжил: – Затея с двойниками, по большому счету, идиотская. Ты права, Лизавета, слишком многое поставлено на карту, слишком многое может не сработать, слишком много людей завязано на этот план.

– А чего же вы тогда этим занялись?

– Потому что желторотым вдруг может пофартить. А профессионалы должны держать под контролем все.

– Вот и держите здесь все под контролем, – насмешливо предложила Лизавета.

Действительно, ситуация – как в детективе, только наоборот: там все начинается с убийства в запертой комнате, а у них – заканчивается. Сидят во мраке, все знают и ничего не могут поделать.

– Я и держу! – не смутился Георгий.

– А, я просто не поняла! Там, наверное, полк ОМОНа сидит в засаде, где-нибудь на Восстания или даже на Некрасова. Ждут от вас вестей. Или нет, уже не дождались, уже подтягиваются к этому дому, уже окружили школу телохранителей, уже многоуважаемый Андрей Викторович мечется по своему кабинету и не знает, как поступить. То ли немедленно сделать харакири, то ли сдаться на милость победителей. Так?

Отвечать Георгий не торопился. И не успел ответить.

Какой-то невидимый монтер сказал «да будет свет». Под потолком вспыхнула лампочка. Полуослепшим от темноты узникам обычная шестидесятиваттная и изрядно замутненная временем и пылью лампочка показалась яркой, как солнце. Лизавета поняла, как мучаются выползшие на белый свет кроты. Она зажмурилась и лишь через минуту или две решилась приоткрыть глаза. Ничего невероятного она не увидела. Их заперли в обычной заброшенной комнате поставленного на капитальный ремонт петербургского доходного дома.

Комната была довольно большой, метров семнадцать-восемнадцать. Но из-за высоченных потолков казалась колодцем. Веселенькие обои с желтенькими цветочками полуободраны, в углах паутина, на полу пыль и следы осыпавшейся известки. Мебель давно выкинули, на стенах – квадраты невыгоревших обоев: здесь стоял шкаф, здесь стол, тут диван. Лишь одна деталь была весьма необычной – печка. Обыкновенная, кирпичная, крытая ребристым железом и выкрашенная голубой масляной краской.

Печка в доходном доме – рудимент и атавизм. Пришелец из далекого прошлого. Жертва парового отопления. В конце пятидесятых от печек избавлялись с маниакальным упорством. Сохранились только печи, крытые изразцами, или дворцовые мраморные камины, подлинные произведения искусства. Все остальное безжалостные хозяева, в погоне за квадратными метрами (печка – это целый метр) и современными интерьерами, отправили на слом. Только ленивые и жадные отказывались платить работягам из ЖЭКа и сохранили бесполезную деталь обстановки.

Вот такой лентяй и жадина и жил в той комнате, куда посадили журналистов и человека со шрамом. Посадили те, кто, ради сохранения тайны двойников, уже отправили на тот свет не одного и не двух человек. А ведь они трое – не просто свидетели. Они… Лизавета закрыла глаза. Ей опять захотелось темноты. Ведь свет означал, что за ними скоро придут. А встречаться с хозяевами школы двойников и их прислужниками было опасно для жизни.

КЛАССНЫЙ ЧАС

– Черт, какая дверь! – пробормотал Саша Маневич. Он так же, как Лизавета, удивленно оглядывался. Его поразила новенькая стальная дверь, этакий металлический монолит. Серая стальная дверь вполне могла бы украшать вход в провинциальный банк.

Прежние хозяева комнаты, хозяева, пожалевшие старушку печку, явно не имели к ней ни малейшего отношения. Дверь навесили новые обитатели дома. Те, что позаботились еще и о том, чтобы забить кирпичами все окна и двери. Те, что превратили три ничем не примечательных доходных дома на Надеждинской улице в неприступную крепость.

– Да, дверь знатная, – согласилась Лизавета.

Георгий, осмотревший помещение их тюрьмы, еще когда Саша и Лизавета валялись в полуобморочном состоянии, изображал из себя аборигена.

– Обратите внимание на окна.

Два широких и высоких окна были тщательно заложены кирпичом. Кладка аккуратная, швы ровные. Здесь работали на совесть и кирпичей не жалели.