Школа двойников - Баконина Марианна Станиславовна - Страница 38

Очень скоро Екатерининский превратился в палочку-выручалочку. Такую же, как зоопарк, ботанический сад, музей истории Петербурга и городской совет. Там всегда что-нибудь происходило – родился детеныш у ламы, расцвела «ночная красавица», злоумышленник похитил ценный кактус, очередная комиссия обсуждала очередные постановления о борьбе с очередными привилегиями, нашли редкую открытку с городским пейзажем, где все, как сейчас, даже вывески. На журналистском безрыбье именно там имелся шанс выловить крупного рака. Судмедэксперты могли показать труп, рассказать о технологии вскрытия или о вале преступности. Люди гражданские, они не были скованы приказами вышестоящих начальников, а потому не считали нужным утаивать ужасы, обрушившиеся на город.

Лизавета до сих пор помнила слова одного из служащих судебно-медицинского экспертного бюро. Это было ее первое интервью в морге. По просьбе ГУВД они снимали сюжет-опознание. Мол, не видел ли кто этого человека, подозреваемого в совершении ряда особо тяжелых… если вы знаете, где он находится, просьба позвонить… Искали серийного убийцу. А потому Лизавета, отправленная на съемки, решила снять еще и комментарий специалиста. Об убийствах, о жестокости. Седой, краснолицый дядечка с невеселыми глазами циника вздохнул и так ответил на ее вопрос о росте числа убийств, совершенных с особой жестокостью: «Ладно, от маньяка не может уберечься ни одно общество. Пугает маниакальное общество. Я здесь уже сорок лет работаю. Двадцать, десять, да что там, пять лет назад расчлененка – убийство с последующим расчленением трупа – было чрезвычайным происшествием. Поднимали на ноги всех и вся. Теперь это – рутина. Алкоголик убил сожительницу, взял топор и… Внучек решил ускорить смерть бабушки, в квартире которой прописан, пригласил друга, утопили старушку в ванне, потом решили замести следы, нашли нож… Обыватели действуют как маньяки, и нет этому конца и края… и главное, даже объяснить не могут потом зачем, почему… – Он начал рассказывать в деталях, какие трупы и какие части трупов к ним привозят. – Каждый день, каждый день – по тридцать-сорок клиентов…»

Лизавету покоробил загробный сленг, но главное было не в этом. Она почувствовала, что именно здесь и таится пропасть, за которой – человеческое небытие. Пропасть, которая может поглотить все – и представления о ценности каждой человеческой жизни, и «не убий», и «возлюби врага», и «человек – это звучит гордо». Ей стало жутко. С той поры она старалась спихнуть сюжеты с Екатерининского на кого-нибудь из коллег.

Еще только один раз она пережила нечто подобное – ужас, застилающий все вокруг, ужас, наступающий на горло чувствам и мыслям. Очаровательная, трезвомыслящая женщина, кандидат медицинских наук, нейрохирург, на полном серьезе рассказала, что среди нас – здесь, сейчас – живут приматы, не принадлежащие к роду хомо сапиенс. Лизавета, ожидавшая изящного парадокса, с улыбкой поинтересовалась:

«И много этих чудовищ в наших рядах?»

«Больше, чем вы думаете». – Женщина-врач покрутила в пальчиках сигарету.

«И как их распознать?» – все еще играла Лизавета.

«Никак, только вскрытие покажет. Я уже на трех натолкнулась. Внешне – самые обычные ребята…»

«И?..» – Только тут Лизавета почувствовала, что запахло паленым мясом, как в аду.

«Есть несколько признаков, по которым мы отличаем человека-разумного от прочих приматов, не только от горилл и шимпанзе, но и от прямоходящих ископаемых питеков. Один из них – расстояние от ствола головного мозга до плаща мозга. У человека это всего несколько миллиметров, у человекообразных обезьян – больше. За последние несколько лет мне привозили на вскрытие парней, у которых это расстояние – вот, с указательный палец!»

В комнате повисло молчание.

«И что?» – наконец сумела выдавить Лизавета.

«Ничего. Я знаю, что я о них ничего не знаю. Только то, что они от нас, всех остальных, отличаются, и отличаются сильно. Я не знаю, какой у них болевой порог. Я не знаю, что такое для них положительные эмоции и как вообще работает их мозг. Какие у них рефлексы. Я не знаю, насколько они социальны или асоциальны и могут ли приспособиться к жизни в обществе себе… – Врач усмехнулась. – Чуть не сказала „себе подобных“. Себе неподобных. А может быть, они антисоциальны и разрушают социум, в котором обитают? Я не знаю, жестоки они или добры. Но то, что они совсем не такие, как мы, – это точно».

Лизавета тогда ушла от нее, глотая горечь бессильного ужаса. Слова ученой нейрохирургини действовали, как нервно-паралитический газ. Наверное, так же некогда воспринимали пророчества Иоанна Богослова: «Из уст же Его исходит острый меч, чтоб им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя».

Немая жуть. Навязчивый кошмар.

Потом она рассказала об этих наблюдениях врача Маневичу. Азартный репортер поначалу загорелся – сюжет! сюжет! – а потом сник: они же не в романе братьев Стругацких, чтобы сражаться с нелюдями!

Так что встреч с патологоанатомами Лизавета боялась и бессознательно их избегала – в отличие от многих коллег, которые в погоне за «горяченьким» или «остреньким» частенько наведывались в бюро.

Когда сегодня Лизавета и Савва ввалились в кабинет, средних лет доктор ничуть не удивился. Кабинет оказался помещением весьма примечательным – стол, стулья, книжные полки были самыми обыкновенными, конторско-канцелярскими. Необычными были – череп вместо пепельницы, толстые медицинские книжки с замогильными названиями и огромная увеличенная фотография на стене. Старинная. Полиция снимает разбитый труп с железнодорожного полотна. Возле группы мужчин, одетых в черные, со звездами, шинели, стоит длинный худой человек в штатском, с докторским чемоданчиком в руке. Судмедэксперт. На этого-то доктора и старался походить специалист, к которому пришли Савва и Лизавета. Тоже длинный и худой, он носил старомодную длинную бородку под Салтыкова-Щедрина, пенсне, как у Чехова, и одевался соответственно. Никаких джинсов, курток, джемперов. Рубашку его вполне можно было назвать сорочкой, поверх нее – тужурка вместо банальной куртки. Костюм дополняли универсальные черные брюки и до блеска начищенные ботинки. Точно выходец из прошлого. Мужчины, по крайней мере, большинство из них, в конце двадцатого века так обувь не наяривают, школы нет. «Доктор по трупам» говорил нараспев и немного в нос:

– Добрый день! Проходите, чем могу служить?

– Здравствуйте, – решительно сказала Лизавета. – Нас интересует информация об одной экспертизе, которая проходила здесь. Вероятно, можно найти материалы…

– Думаю, что да. Только материалы такого рода не предоставляются всем и каждому, – сухо ответил врач.

– Вот наши удостоверения, – вспыхнул обидчивый Савва. – Мы журналисты. По закону о печати…

Старорежимный доктор рассмеялся:

– Только не надо статьи закона, ладно? Вы же знаете, по закону я вас буду гонять годами. Официальные запросы, ответы, бумажки…

Он схватил лежащие на столе листы и пошелестел ими:

– Бюрократия – великая сила!

– Это точно, – слабенько, уголками губ, улыбнулась Лизавета. Она сразу поняла, что в разговоре с этим пришельцем из девятнадцатого века, века просвещенного гуманизма и свободолюбия, формальные ссылки на журналистские права не помогут.

– Доктор, это для нас не просто экспертиза. И мы интересуемся не для репортажа. Елена Кац работала у нас на студии. Гримером. Исчезла. А потом ее труп нашли при очень странных обстоятельствах. И странные выводы сделала судебно-медицинская экспертиза. Дело закрыли. А мы хотим выяснить…

– И подать на нас, жестокосердных кошкорезов, жалобу…

– Нет. Но человеческая жизнь… – Лизавета заметила холодный огонь в глазах доктора и разозлилась, вспомнила Леночку – веселую, энергичную. – Да что вам говорить, для вас это статистика!

– Да, статистика, никуда не денешься. – Доктор резко встал.

Лизавета решила, что сейчас их с треском выставят за дверь. Чересчур воспитанные интеллигенты иногда умеют быть бескомпромиссно жесткими. Она тоже встала. И напрасно. Доктор искал в шкафу у стены нужную папку…