Выбери любимый жанр

Вы читаете книгу

Стихотворения

Лермонтов Михаил Юрьевич

Выбрать книгу по жанру

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Разное

Техника

Автомобили и ПДД

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело

Последние комментарии

оксана2018-11-27

Вообще, я больше люблю новинки литератур

К книге

Professor2018-11-27

Очень понравилась книга. Рекомендую!

К книге

Vera.Li2016-02-21

Миленько и простенько, без всяких интриг

К книге

ст.ст.2018-05-15

И что это было?

К книге

Наталья222018-11-27

Сюжет захватывающий. Все-таки читать кни

К книге

Стихотворения - Лермонтов Михаил Юрьевич - Страница 137

137

Изменить размер шрифта:

126

Чтоб приготовил модный он наряд

Для бедной, милой Тирзы и так дале.

Сказать ли, этой выдумке был рад

Проказник мой: в театре, в пестрой зале

Заметят ли невинный маскарад?

Зачем еврейку не утешить тайно,

Зачем толпу не наказать случайно

Презреньем гордым всех ее причуд?

И что молва? Глупцов крикливый суд,

Коварный шепот злой старухи или

Два-три намека в польском иль в кадрили!

127

Уж Саша дома. К тетке входит он,

Небрежно у нее целует руку.

«Чем кончился вчерашний ваш бостон?

Я б не решился на такую скуку,

Хотя бы мне давали миллион.

Как ваши зубы?.. А Фиделька где же?

Она являться стала что-то реже.

Ей надоел наш модный круг, – увы,

Какая жалость!.. Знаете ли вы,

На этих днях мы ждем к себе комету,

Которая несет погибель свету?..

128

И поделом, ведь новый магазин

Открылся на Кузнецком, – не угодно ль

Вам посмотреть?.. Там есть мамзель Aline,

Monsieur Dupre, Durand, француз природный,

Теперь купец, а бывший дворянин;

Там есть мадам Armand; там есть субретка

Fanchaux – плутовка, смуглая кокетка!

Вся молодежь вокруг ее вертится.

Мне ж все равно, ей-богу, что случится!

И по одной значительной причине

Я только зритель в этом магазине.

129

Причина эта вот – мой кошелек:

Он пуст, как голова француза, – малость

Истратил я; но это мне урок —

Ценить дешевле ветреную шалость!» —

И, притворись печальным сколько мог,

Шалун склонился к тетке, два-три раза

Воздохнул, чтоб удалась его проказа.

Тихонько ларчик отперев, она

Заботливо дорылася до дна

И вынула три беленьких бумажки.

И… вы легко поймете радость Сашки.

130

Когда же он пришел в свой кабинет,

То у дверей с недвижностью примерной,

В чалме пунцовой, щегольски одет,

Стоял арап, его служитель верный.

Покрыт, как лаком, был чугунный цвет

Его лица, и ряд зубов перловых,

И блеск очей открытых, но суровых,

Когда смеялся он иль говорил,

Невольный страх на душу наводил;

И в голосе его, иным казалось,

Надменностью безумной отзывалось.

131

Союз довольно странный заключен

Меж им и Сашей был давно. Их разговоры

Казалися таинственны, как сон;

Вдвоем, бывало, ночью, точно воры,

Уйдут и пропадают. Одарен

Соображеньем бойким, наш приятель

Восточных слов был страшный обожатель,

И потому «Зафиром» наречен

Его арап. За ним повсюду он,

Как мрачный призрак, следовал, и что же?

Все восхищались этой скверной рожей!

132

Зафиру Сашка что-то прошептал.

Зафир кивнул курчавой головою,

Блеснул, как рысь, очами, денег взял

Из белой ручки черною рукою;

Он долго у дверей стоял

И говорил все время, по несчастью,

На языке чужом, и тайной страстью

Одушевлен казался. Между тем,

Облокотясь на стол, задумчив, нем,

Герой печальный моего рассказа

Глядел на африканца в оба глаза.

133

И, наконец, он подал знак рукой,

И тот исчез быстрей китайской тени.

Проворный, хитрый, с смелою душой,

Он жил у Саши как служебный гений,

Домашний дух (по-русски домовой);

Как Мефистофель, быстрый и послушный,

Он исполнял безмолвно, равнодушно,

Добро и зло. Ему была закон

Лишь воля господина. Ведал он,

Что, кроме Саши, в целом божьем мире

Никто, никто не думал о Зафире.

134

Однако были дни давным-давно,

Когда и он на берегу Гвинеи

Имел родной шалаш, жену, пшено

И ожерелье красное на шее,

И мало ли?.. О, там он был звено

В цепи семей счастливых!.. Там пустыня

Осталась неприступна, как святыня.

И пальмы там растут до облаков,

И пена вод белее жемчугов.

Там жгут лобзанья, и пронзают очи,

И перси дев черней роскошной ночи.

135

Но родина и вольность, будто сон,

В тумане дальнем скрылись невозвратно…

В цепях железных пробудился он.

Для дикаря все стало непонятно —

Блестящих городов и шум и звон.

Так облачко, оторвано грозою,

Бродя одно под твердью голубою,

Куда пристать не знает; для него

Все чуждо – солнце, мир и шум его;

Ему обидно общее веселье, —

Оно, нахмурясь, прячется в ущелье.

136

О, я люблю густые облака,

Когда они толпятся над горою,

Как на хребте стального шишака

Колеблемые перья! Пред грозою,

В одеждах золотых, издалека

Они текут безмолвным караваном,

И, наконец, одетые туманом,

Обнявшись, свившись будто куча змей,

Беспечно дремлют на скамье своей.

Настанет день, – их ветер вновь уносит;

Куда, зачем, откуда? – кто их спросит?

137