Шевалье де Мезон-Руж (другой перевод) - Дюма Александр - Страница 19

вана и заключена в тюрьму… Потом, если что-нибудь обнаружится, а ты хорошо знаешь, что когда очень хотят, то всегда находят, она погибнет, и она и ее подруга.

Жена Тизона, слушавшая Мориса с возрастающим ужасом, ошеломленно посмотрела на королеву.

— Ты слышишь, Антуанетта?.. Моя дочь?.. Это ты погубила мою дочь?

Казалось, что и королева пришла в ужас, но не от угрозы, которой горели глаза тюремщицы, а от отчаяния, которое она видела в этом взгляде.

— Подойдите, мадам Тизон, мне нужно с вами поговорить, — сказала она.

— Ну, хватит! Никаких уговоров! — воскликнул коллега Мориса. — Это уже слишком, черт возьми!

— Оставь их в покое, Агрикола, — сказал Морис ему на ухо. — Любым способом нужно узнать истину.

— Ты прав, гражданин Морис, но…

— Зайдем за витраж, гражданин Агрикола, и повернемся спиной, я уверен, что та, для которой мы делаем это снисхождение, не заставит нас в этом раскаяться.

Эти слова были сказаны так, чтобы королева их услышала. Она бросила в сторону молодого человека благодарный взгляд. Морис беззаботно отвернулся и зашел за витраж. За ним последовал Агрикола.

— Понимаешь ли ты эту женщину? — спросил он Агриколу. — Королева — великая грешница, но это женщина с большой благородной душой. Венец разбит, но горе еще больше возвысило ее.

— Черт возьми! Как ты хорошо говоришь, гражданин Морис! Мне нравится слушать тебя, тебя и твоего друга Лорэна. То, что ты сейчас произнес — это тоже стихи.

Морис улыбнулся.

Во время этого разговора по другую сторону витража происходила сцена, которую предвидел Морис.

Жена Тизона подошла к королеве.

— Мадам, — сказала королева, — ваше отчаяние разрывает мне сердце. Я вовсе не хочу лишать вас ребенка, это слишком жестоко, но подумайте, что, если я сделаю то, что от меня требуют эти мужчины, возможно, ваша дочь погибнет.

— Делайте, что они говорят! — закричала жена Тизона. — Делайте, что они говорят!

— Но прежде подумайте, о чем идет речь.

— О чем идет речь? — спросила тюремщица с почти диким любопытством.

— Ваша дочь приводила с собой подругу.

— Да, такую же работницу, как и она сама. Из-за того, что здесь много солдат, она не хотела приходить одна.

— Эта подруга вручила вашей дочери записку, а ваша дочь ее уронила. Проходившая мимо Мари подобрала ее. Это ничего не

значащая бумага, но в ней злонамеренные люди смогут найти тайный смысл. Разве вы не слышали, что, если они захотят что-то найти, то обязательно найдут.

— И дальше что?

— Вы хотите, чтобы я отдала эту бумагу? Вы хотите, чтобы я пожертвовала другом, но разве это поможет вам вернуть дочь?

— Делайте, что они говорят! — опять закричала женщина. — Делайте, что они говорят!

— Но ведь эта записка скомпрометирует вашу дочь, — сказала королева, — поймите же!

— Моя дочь, как и я, — истинная патриотка, — воскликнула мегера. — Слава богу, Тизонов знают! Делайте, что вам говорят!

— Боже мой! — сказала королева, — как бы мне хотелось суметь убедить вас!

— Моя дочь! Я хочу, чтобы мне вернули мою дочь, — топая ногами, закричала жена Тизона. — Отдай бумагу, Антуанетта, отдай!

— Вот она, мадам.

И королева протянула несчастному созданию бумагу, которую та радостно подняла над головой и закричала:

— Сюда, идите сюда, граждане! Бумага у меня. Берите ее и верните мне моего ребенка.

— Вы жертвуете друзьями, сестра, — сказала мадам Елизавета.

— Нет, сестра, — грустно ответила королева. — Я приношу в жертву только нас. Записка никого не может скомпрометировать.

На крики жены Тизона появились Морис и Агрикола. Она тотчас же отдала им записку. Развернув ее, они прочитали:

Едва взглянув на записку, Морис вздрогнул.

Почерк показался ему знакомым.

— О! Боже мой! — воскликнул он. — Это что, почерк Женевьевы? О! Нет! Нет! Это невозможно. Я просто сошел с ума. Этот почерк просто похож на ее. Да и что может быть общего у Женевьевы с королевой?

Он повернулся и увидел, что Мария-Антуанетта смотрит на него. Что же касается жены Тизона, то она в ожидании решения пожирала Мориса глазами.

— Ты хорошо сделала свое дело, — сказал он жене Тизона, — а вы, гражданка, поступили просто прекрасно, — сказал он королеве.

— В таком случае, сударь, — ответила Мария-Антуанетта, — последуйте моему примеру. Проявите милосердие и сожгите эту записку.

— Ты шутишь, Австриячка, — сказал Агрикола, — сжечь бумагу, которая, возможно, поможет нам схватить целый выводок аристократов? Ей-ей, это было бы слишком глупо.

— И правда, сожгите ее, — сказала жена Тизона. — Она может скомпрометировать мою дочь.

— Я думаю, что не только твою дочь, но и других, — сказал Агрикола, вынув из рук Мориса записку, которую тот, будь он один, наверняка бы сжег.

Десять минут спустя, записка была уже доставлена членам Коммуны. Ее читали и комментировали на все лады.

— «На востоке один друг бодрствует», — сказал чей-то голос. — Что, черт возьми, все это значит?

— Ну как же! — ответил географ. — В Лорьяне[35], это же ясно. Лорьян — это маленький городок в Бретани, расположенный между Ваном и Кемпером. Черт возьми! Надо бы сжечь этот город, если в нем живут аристократы, которые еще бодрствуют и следят за Австриячкой.

— Это тем опаснее, — сказал другой, — что Лорьян — это морской порт, в нем можно войти в сговор с англичанами.

— Я предлагаю, — сказал третий, — послать в Лорьян комиссию, которая проведет там расследование.

О принятом решении Морису было сообщено.

— Сомневаюсь, что место нахождения «востока» определено правильно, — сказал он себе. — Но, что точно, так это то, что речь идет не о Бретани.

На следующий день королева, которая, как мы уже говорили, не спускалась в сад, потому что не могла проходить мимо комнат, где содержался в заключении ее муж, попросила разрешения подняться на верхнюю площадку башни, чтобы прогуляться там с дочерью и мадам Елизаветой.

Ее просьбу удовлетворили. Морис тоже поднялся по лестнице, спрятался в будке часового и стал ждать, что же последует за вчерашней запиской.

Сначала королева с безразличным видом прогуливалась в обществе мадам Елизаветы и своей дочери. Потом ее спутницы продолжили прогулку, а она остановилась, повернулась в сторону востока и внимательно посмотрела на дом, в окнах которого появилось несколько человек. В руках одного из них был белый носовой платок.

Морис достал из кармана подзорную трубу и, пока он ее настраивал, королева сделала широкий взмах рукой, как бы давая понять тем любопытным у окна, что им пора удалиться. Но Морис все же успел заметить светлую голову бледнолицего мужчины, поклон которого был так почтителен.

За этим молодым человеком, а ему было не больше двадцати пяти — двадцати семи лет, стояла женщина, скрытая им наполовину. Морис направил на нее подзорную трубу, ему показалось, что он узнал Женевьеву, и он вышел из укрытия. Тотчас же женщина, в руке которой тоже была подзорная труба, бросилась назад, увлекая за собой молодого человека. Была ли это действительно Женевьева? Узнала ли она Мориса? Или же эта любопытствующая пара удалилась только по знаку королевы?

Морис еще немного подождал, не появится ли вновь молодой человек и женщина. Но окно было пустым, и он поручил Агриколе тщательно следить за ним, а сам поспешил спуститься по лестнице и стал в засаде на углу улицы Порт-Фуэн, чтобы увидеть, выйдут ли те люди из дома. Это оказалось напрасным, никто не появился.

И тогда, не сумев справиться с подозрениями, разъедавшими ему сердце с того самого момента, когда подруга дочери Тизона упорно не желала открыть лицо и молчала, Морис направился на старинную улочку Сен-Жак.

Когда он вошел, Женевьева в белом пеньюаре сидела под жасминовым кустом, где ей обычно подавали завтрак. Как всегда, она ласково поздоровалась с Морисом, пригласив его выпить чашку шоколада.