Чудны дела твои, Господи! - Устинова Татьяна Витальевна - Страница 48

– То есть черт с ним, с преступлением и наказанием, да? Пусть этот урод дальше гуляет и радуется, что с ним ничего сделать нельзя.

Саша вдруг хлопнул Боголюбова по плечу. Тот так удивился, что даже моргнул.

– Накажем, – пообещал Саша. – Только подумаем сначала, как это сделать, чтоб наверняка и чтоб Юлия Ильинична не оказалась на… передовой правосудия. Материалов подсоберем, свидетелей поищем. Наркоманит он от души, можно по этой линии пойти, посмотрим.

– Жил-был у бабушки, – пропел Андрей Ильич на мотив арии из «Риголетто», – серенький козлик… – остановился и сказал мрачно: – Вот и получается, что я кругом болван. Собственной сестре не могу помочь.

– Я на твоей сестре женюсь.

Боголюбов уставился на Сашу.

Тот был абсолютно спокоен, весел даже.

– У меня любовь с первого взгляда, – объяснил он. – Ты веришь в любовь с первого взгляда?

Андрей Ильич быстро прикинул, верит или не верит.

– Ты не возражаешь?

Андрей попытался сообразить, возражает он или нет.

– Только ты ей пока не говори ничего.

Андрей Ильич помычал в том смысле, что не скажет.

– Она еще в себя не пришла после этого своего… поклонника.

Боголюбов покивал – нет, пока не пришла.

– Так, – сказал Саша Иванушкин, офицер секретной службы, – теперь вернемся к нашей милой провинциальной интеллигенции. Что такое с этими картинами? У тебя какие мысли?

Боголюбов признался, что про картины у него в данный момент никаких мыслей нет, и спросил, в каком Саша звании.

– Майор, – ответил тот. – Если мы это дело раскрутим, дадут подполковника. Оклад тоже повысят. Так что тебе прямая выгода.

– Мне?! – поразился Боголюбов.

– Ну, я же женюсь на Юлии Ильиничне.

– Ах да!..

Они помолчали. Как-то по-новому помолчали, по-другому, не так, как молчали раньше.

Боголюбову было совершенно ясно, что Саша не шутит и не прикидывается, что все будет именно так, как он сказал – он женится на его сестре, потому что у него «любовь с первого взгляда». У Юльки, по всей видимости, тоже должна случиться любовь – с какого-нибудь взгляда, – потому что так решил Саша.

Выпрашивая у министра назначение «подальше от Москвы», Боголюбов ничего такого не предполагал.

– Чудны дела твои, Господи! – буркнул он наконец. – Это по Леркиной части – у нее в сериалах такие кульбиты случаются.

Саша махнул рукой:

– У нас тут свой сериал! Так что это за картина? – И он кивнул на сивого мужика с косой. – Есть предположения? Почему Нина тебе ее отдала?

– Я сказал Саутину, что хочу посмотреть шедевр, который Анне Львовне преподнес Сперанский. Тебе, между прочим, тоже говорил!

– Говорил, – согласился Саша.

– И Сперанскому говорил! Видимо, с той, первой картиной что-то не так, раз мне подсунули эту!

– Запутался я в картинах, – смешно сморщив нос, пожаловался Саша. – От старого директора должны были тоже остаться полотна, но их нигде нет, правильно?

– И следов нет, – подсказал Боголюбов. – А чердак, между прочим, укреплен, как форт Нокс. Окна не открыть, снаружи не влезть. Внизу рамы все трухлявые, а на чердаке даже шпингалеты не поднимаются. Предполагалось, что старый директор писал свои картины именно на чердаке. Или что он там мог еще делать? Чтоб никто не видел!

– Самогонку гнал? – предположил Саша задумчиво. – У писателя Сперанского полно картин, которые ему отец оставил в наследство. Анна Львовна очень ценила работы художника Сперанского. Но это работы не Сперанского, потому что он умер в восьмидесятом, а на картинах изображен памятник Ленину восемьдесят пятого года. Так?

Боголюбов кивнул.

– Логично предположить, что у Сперанского в доме как раз картины старого директора. А здесь на чердаке все подчистили так, чтобы не осталось никаких следов.

– Зачем?!

– Я не знаю! – крикнул Боголюбов. – Но вывод напрашивается только такой! Старый директор зачем-то писал картины в той же манере, что и покойный художник Сперанский! Анна Львовна дружила с ними обоими, или делала вид, что дружит, что ли!.. Но она не могла не знать, что Сперанский этих картин не писал! Она же не сумасшедшая! И всю жизнь проработала в музее.

– Выходит, она была поклонницей живописи старого директора, что ли? При чем здесь он?

– Саш, я не знаю, при чем. Но я знаю, что старый директор писал какие-то картины. В доме их нет. Зато у Сперанского полно полотен, которые вроде бы писал его папаша, а на самом деле кто-то другой.

Иванушкин немного подумал.

– Ну, предположим, – согласился он как будто нехотя. – Предположим, что старый директор подделывал Сперанского. Зачем?

Боголюбов засвистел «серенького козлика».

– Началось, – пробормотал Саша.

– Почему мне отдали именно этого мужика, а не того, первого? – сам у себя спросил Боголюбов, перестав свистеть. – Потому что первый был… что? Подделкой? Под кого? Под Сперанского? Первого спрятали, а этого отдали? Тогда, выходит, этот мужик написан художником Сперанским. А тот, первый, старым директором, что ли?..

– Да ну, – хмыкнул Саша. – Пошла писать губерния.

– Да не губерния! – возразил Боголюбов. – Я стараюсь… думать. Кто-то залез ко мне в дом. Потом мне зачем-то дали по голове. Из кабинета куда-то делась зеленая папка. Ефросинья принесла мне кляузу на меня самого. Потом прибежала за нами в лес и с тех пор пропала и не появляется. Где она живет?

– В общежитии текстильной фабрики. Там такое общежитие страшное, в подвале, – сообщил Саша, подумав. – А ту бумажку тебе Ефросинья принесла?

– Кто она такая? Ты выяснил?

– Ну… паспорт я посмотрел, конечно. Между прочим, это непросто было, она его прячет. Но я… извернулся, в общем. Басова Евгения Алексеевна, восемьдесят первого года, родилась здесь, в Переславле. Прописана в Таганроге. Ни у Сергеича, который тут главный мент, ни по месту прописки никаких сведений о ней нет. Не судилась, не привлекалась. Больше ничего не знаю. Бродит по городу, никому не мешает. Живет вроде на подаяния.

– Откуда у нее копия кляузы? Или она тоже член… всей этой шайки?

– Да в том-то и дело, что нет никакой шайки! – возразил Саша. – Есть какие-то люди вокруг музея, и они все связаны, а как, чем, я до сих пор не знаю.

– И еще картина, которую задержали на таможне, и ювелирный бизнес Дмитрия Саутина, – ввернул Боголюбов.

– А еще сроки и начальство, – сердито поддержал его Саша. – А я ни с места.

Он походил по комнате, подошел к портрету, присел и уставился на него.

– Что ты хочешь там разглядеть?

– У меня такое впечатление, что Ефросинья, то есть Басова Евгения Алексеевна, наблюдатель. – Он снизу посмотрел на Боголюбова. – У нее есть цель, она не просто так болтается и пророчит. Что-то ей нужно то ли узнать, то ли увидеть. Как я понял, наблюдает она за Анной Львовной и музеем. Она всегда оказывалась поблизости, чего бы Анна ни делала.

– Она не из вашего ведомства случайно?

– Нет, Андрей, точно. У нас на нее даже нет ничего, я ж тебе говорю!

Боголюбов подошел и присел рядом. Вдвоем они рассматривали холст.

– Две почти одинаковые картины, – сказал Андрей. – Почти одинаковые, но все же немного разные. Расчет на то, что я не замечу, я же болван!.. Найдите семь отличий! Слушай, если мне, как новому директору музея, придет в голову пригласить специалиста, чтобы оценить картину, кого я могу здесь найти? Ну, допустим, тебя, как моего заместителя. Считается, что ты специалист. А еще кого?

– Нину Саутину.

– Какую Нину Саутину?!

– Которая из музея! Она сестра Дмитрия Саутина.

– Елки-палки. А что ж ты молчал?!

Саша пожал плечами. Андрей Ильич поискал глазами вазу голубого стекла, но кидать не стал.

– Да это не секрет, Андрей. В музее все знают. Да и в личном деле у нее написано!..

– Пытался я сегодня личные дела смотреть, а потом бросил, до Нины не дошел. Наверное, первым делом нужно было эти самые дела изучить, так полагается, да? Но я директор начинающий! Без году неделя! – Он махнул рукой. – Если она сестра… Это что-нибудь меняет? Или ничего не меняет? Мне нужно сообразить… Нина живет в халупе, сарай ей завещала бабушка. Дмитрий Саутин местный бизнесмен, и он… где он живет?