Небо над полем - Винокуров Валерий - Страница 9

— Верно, забил. Но, к слову, хватило бы и одного отличного паса. А забил он потому, что все хотели этого. Не только я…

Солнце уже ушло, но день все продолжался: диспетчеры Горэнерго еще и не собирались зажигать люминесцентные светильники на городских улицах и площадях.

«Стометровку», которую — так положено — растянули по проспекту на полкилометра, захватили — как и обычно в вечерние часы — два многоцветных потока. Один стекал вниз, другой плыл вверх.

Особняк профессора Говорова спрятался на дальнем склоне горы, и правому защитнику «Звезды» приходилось пробивать себе дорогу в потоке, неторопливо стекавшем по проспекту.

Многоквартирный дом, в котором жила семья Хитровых, затерялся в массиве похожих друг на друга многоэтажных домов в нижней части города, возле громыхавшего дни и ночи завода, и потому правому полузащитнику «Звезды» приходилось пробивать себе дорогу в потоке, поднимавшемся по проспекту.

Каждый из них по пути обрастал дружками, и когда они встретились на проспекте, оба потока — тот, что стекал сверху, и тот, что поднимался снизу, — вынужденно прекратили свое движение до тех пор, пока друзья не решили, что делать дальше.

Встретившись, оба в один голос объявили:

— Ждем здесь. Он приедет.

Какое значение имеет ропот вокруг, если сегодня такой день? Если сегодня день, которого каждый них ждал много лет!

Кого сейчас винить в том, что они двое дебютировали в высшей лиге еще прошлой осенью, а Свят только сегодня? Виноватых найти можно, но кому они нужны сейчас? Если сегодня все встало на свои места, кому нужны виноватые? Так решала юность.

— Свят!

Он выскочил из остановившегося троллейбуса

— Да вот я, вот!

— Качаем! — крикнул Хитров. Голос Говорова невозможно не узнать:

— Два раза подбросим — один поймаем!

— Пожалейте!

Никакой жалости не будет. Она и не нужна. Какая жалость, если сегодня такой день в истории футбола?

Юность все решала по-своему, свои ставила вехи. Даже если не имела на то полного права. Но ей жить. Ей творить историю того самого футбола, в котором именно на сегодня она своей волей назначила великий день

Значит, пусть будет так! Это даст ей право на иллюзии, на разочарования, но и — одновременно — право трудиться во имя, во исполнение своих, порой и опрометчивых, решений.

— Витек! Алик! Вы с ума сошли! Сломаете его!

Конечно, на всем белом свете только один Неуронов, напропускавший «Звезде» сотни голов и от тысяч защитивший ее ворота, может испортить праздник, никто другой на такое не способен. Говоров, досадуя, сердито уставился в мясистое лицо вратаря.

— Ну, так что? Найдем другого. Пошустрее Святика.

— А я что — зря для него сегодня старался? — Неуронов осветил лицо широкой улыбкой. — Ладно, — смягчился он, — но вы хоть не при людях. Что они подумают?

— А ведь сам — если б не люди — помогал бы качать, правда?

— Разве вас уговоришь? С вами и сто тысяч на трибунах не сладят.

Неуронов, подхватив под руку улыбающуюся, довольную увиденным жену, увлек ее с собой. Никогда еще Говорову не доводилось видеть ее такой, обычно — скучная, серенькая…

Наверное, окажись сейчас тут центральный защитник Шлыков, который, конечно, дома ждет Неуроновых к ужину, и он поступил бы как вратарь: сперва накричал бы, а потом пожалел, что не так молод, как эти ребята, — он ведь тоже сегодня поработал на Свята.

В окне проезжавшего мимо троллейбуса мелькнуло лицо Збарского. Говоров даже вскинул руку, призывая на тротуар партнера по защите. Но тот в ответ хлопнул ладонью о ладонь. Хоть и не может выйти, а значит — с нами!

Сегодня вся команда, все до единого не усидят дома — долго не побеждали, стыдно было людям на глаза показываться, а теперь можно, теперь можно… Вся команда знает, что, работая на Свята, работала и на себя. Прежде всего — на себя.

— Уронили! — крикнул Говоров. — Хватит с него!

Хитров подхватил побледневшего Свята под руку, спросил:

— Куда ты? А?

— Домой, — поспешил Свят. — Всем бы домой.

— Верно, — подтвердил Алик. — Витек, ты слышишь?

— Что я должен слышать? — отозвался Говоров. — У меня в голове такое!

— Ну, по домам.

— По домам? А я у тебя переночую. Хоть с батей твоим о футболе поболтаю. Он футбол понимает, не то что ты. Да не кипятись: я позвоню своим…

— До завтра, — опять поспешил Свят.

Подходил троллейбус — он отвезет домой. Где терпеливо ждет брат. Форварды, если они хотят быть меткими, ложатся спать рано…

ПОТОМУ ЧТО ЛЮБЛЮ

Старший тренер чемпионов Доронин, лощеный и безупречно, даже франтовато, одетый, всем футболистам по очереди пожимал Руки: он благодарил их за игру.

Обряд этот Доронин выполнял добросовестно и внешне бесстрастно. Он никогда не целовался с игроками, как это делают многие его коллеги в дни особо радостных побед, но никогда и не позволял себе распекать ребят при посторонних.

То привычно, словно отработанно, то степенно, то поспешно тянулись влажные расслабленные руки навстречу сухой руке тренера.

Но вдруг перед Дорониным взметнулось желтое полотенце, блеснула загорелая спина. Это капитан команды Андрей Соснора, увидев вошедшего в раздевалку Сергея Каткова — много лет они вместе выступали в сборной — и не дождавшись рукопожатия тренера, забросил на плечо полотенце и направился к своему давнему другу.

Даже Сергей, далекий от жизни этой команды и никогда не любивший ее, понял: это — вызов. Может быть, от обиды или усталости…

Доронин тоже в этом не сомневался, но, продолжая обход, лишь искоса посмотрел вслед Сосноре. В лице тренера, как всегда непроницаемом, никто не прочитал того чувства, которое вызвал поступок капитана.

— Здравствуй, Андрей.

— Ты меня подождешь, Сережа?

Огромные глаза Андрея показались Сергею печальными. Он вдруг понял, что они всегда были такими — именно печальными. Может быть, это и привлекало в Андрее.

— Конечно, подожду. Я еще не поздравил тебя с прошлогодним чемпионством. И с первым номером в стране — тоже.

— Спасибо. Как ты? Ну, ладно, потом. Я скоро.

Андрей, не оборачиваясь, направился в душевую.

Когда-то говорил нам замечательный журналист Александр Вит, что инструкция о переходах должна состоять всего из одной строки: с такого-то по такое-то число любому игроку можно перейти в любую команду, в другое же время — никому и никуда.

Как всякие другие судьбы, судьбы футболистов полны драм, обостряющихся известностью этих людей и требованием многие годы вести необычный образ жизни, в чем-то праздный, в чем-то страшно тяжелый, в чем-то и аскетический.

Вот почему каждый переход-это нелегким шаг в единственной и неповторимой человеческой судьбе.

В создании футбольной команды, в поиске того единственного и неповторимого сочетания индивидуальностей, которое только и может создать ансамбль, играющий без фальши, — ведь здесь не поставишь перст исполнителями пюпитры с нотами, не объединишь их дирижерской палочкой, здесь музыка игры должна звучать в душе у каждого и каждому должна быть слышна чисто, без ритмических и темповых срывов, — так вот в создании такой команды невозможно обойтись без постепенного, кропотливого из года в год подбора игроков и, значит, без права для них на переходы.

Но ведь это только одно-единственное, скажу так, возвышенное требование права на переход, возвышенное потому, что речь идет о создании команд высшего качества, высшего класса, команд, определяющих лицо нашего футбола, а есть еще требования житейские, обыденные, и тем не менее не теряющие для каждого заинтересованного в переходе игрока первостепенного по жизненной важности значения.

Для Андрея Сосноры в том положении, в каком он оказался, не могли существовать ни тренерские мечты о создании великой команды, ни инструкции, ни сроки — более того, ему предстоял не переход, а уход. Может быть, уход из футбола вообще.