Дыши, не бойся (СИ) - "Берлевог" - Страница 11

Проснулся, словно оступился на лестнице, с бешено бьющимся сердцем. Над ним склонилось лицо с лиловым отмороженным носом и запавшими глазами. За одну ночь Дунаевский постарел лет на десять. В руках он держал дымящуюся чашку.

— Что, очнулся? Выпей, шерпы приготовили.

Он приподнял голову Быстрова и напоил чаем с молоком яка. Привычный после шести недель в Гималаях вкус. Быстров глотал и прислушивался к себе: пальцы на ногах и руках болят терпимо, голова свежая, и в лёгких не булькает. Дунаевский выставил максимальную подачу кислорода. Только предательская слабость сковывала тело.

— Данила, тут из наших никого больше нет?

— Нет, все остальные пошли вниз. Они не бросили нас, так получилось. Утром кто-нибудь из шерпов придёт за нами.

— А ты почему не ушёл со всеми?

— Решил немного отдохнуть на Южном седле. Горный климат, уникальные виды... — он отвёл глаза.

Быстров выбрался из спальника, сел перед Данилой:

— Ты мне жизнь спас.

— Да ладно. Мне просто не спалось. Дай, думаю, гляну, кто там по свалке ползает.

— Помоги мне спасти Мику.

— С ума сошёл?! Это зона смерти, тут каждый сам за себя! На высоте другая мораль. Не можешь идти — ползи. Не можешь ползти — умирай. Снова идти наверх — это смерть, Федя. Финна жалко, но ты чуть не погиб из-за него. Зачем так рисковать?

— У тебя есть кто-нибудь?

— В смысле? У меня жена и трое дочек.

— Ты их любишь?

— Что за странный вопрос, Федя! Конечно, люблю.

— Тогда ты должен меня понять.

— Че-го-о-о? Нет! Только не говори, что ты... Вот чёрт! Чёрт!

Они собрали кислород, термосы, грелки. Всё, что нашлось в лагере. Вышли за экспедициями, которые отправились на штурм вершины в полночь. Несколько десятков человек растянулись по горе яркой гирляндой. Шерпы заранее провесили перила и утоптали тропу для очередных покорителей. Быстров и Дунаевский поднимались медленно, преодолевая мучительную боль и слабость. Данила не ныл, но на 8200, где начинался сложный подъём, Быстров уговорил его остаться. Слишком опасно карабкаться на распухших негнущихся ногах. До скальной ниши, где лежал Мика, оставалось недалеко.

В серой предрассветной мгле уже виднелась Южная вершина, а Быстров никак не мог найти их укрытие. Он всматривался в нагромождение камней до рези в глазах, но не замечал узкой снежной щели. Он торопился и нервничал, представляя, как Мика умирает в одиночестве ледяного склепа. Навстречу попался альпинист с чёрным лицом. Быстров удивился, заметив, что на нём нет ни кислородной маски, ни страховочной системы. Посторонился, пропуская безумца. Но чёрный альпинист встал рядом и спросил как старого знакомого:

— Всё-таки вернулся? Он там, — и махнул на заметённые скалы ниже по склону.

— Кто там? — переспросил Быстров.

— Тот, кто тебе нужен. — Альпинист легко сошёл с тропы и быстрым уверенным шагом скрылся за каменной грядой, ведущей к головокружительному обрыву. У Быстрова зашевелились волосы на затылке. Он вспомнил страшилки про чёрного альпиниста, который может помочь, а может и в пропасть столкнуть. Впрочем, точно такие же страшилки ходили про чёрного горнолыжника и чёрного сноубордиста. До этой ночи Быстров в них не верил.

Не мешкая, он отстегнулся от перил и направился к скалам. Осторожно, страхуя себя ледорубом, подобрался к снежному лазу с человеческими следами вокруг. Глубокая синяя тень пролегла между белыми створками расщелины. Не дыша от страха, он вполз внутрь и наткнулся на Мику. Тот лежал на боку, подтянув ноги к груди. Он совершенно замёрз и одеревенел. Быстров тихонько перевернул его на спину и увидел белое лицо: ресницы, пряди волос, щетина — всё покрылось пушистым инеем. Он казался восковой копией самого себя.

Быстров поискал пульс — не нашёл. Хотел приоткрыть веки, чтобы посветить фонариком, — не смог. Развязал страховку на поясе и расстегнул комбинезон, испытывая странное дежавю. Грудь Мики не поднималась, никакой реакции на прикосновения. Быстров нашёл свой рюкзак и достал аптечку. Непослушными пальцами нащупал шприц и снял колпачок, проверяя лекарство на свет. И, долго не размышляя, всадил иглу в твёрдую грудь, плавно нажимая на поршень и вливая дексаметазон в окоченевшее тело. Затем надел на запрокинутую голову кислородную маску и пустил четыре литра в минуту. Вложил в каждую рукавицу по термопакетику. Ничего больше он сделать не мог.

Человеческие силы не безграничны. Иногда наступает предел, за которым лучшее, что можно сделать — положиться на волю богов. Или природы, или случая. Смотря, во что верить.

Невыносимо долгие минуты Быстров сидел, затаив дыхание и сжав кулаки. Мика вдруг выгнулся в судороге и закричал от страшной боли. Быстров удержал его голову, поймал расфокусированный взгляд:

— Это я, Мика, это я.

— Тед, — прохрипел Мика, — я опять облажался?

Быстров подавил непроизвольный всхлип. Ответил беззаботно:

— Ты не назвал меня чужим именем — это уже прогресс.

Мика был немощен как больной ребёнок. Он привстал и в изнеможении опёрся спиной на рюкзак. Быстров отпаивал его горячим сладким чаем:

— Не спеши. Сейчас подышишь кислородом, выпьешь чаю, и силы вернутся. Встанет солнце, пойдём в лагерь. Там нас Данила ждёт. Шерпы придут. Погода отличная.

— Три года назад я потерял Эрно. На Аннапурне.

У Быстрова засосало под ложечкой. Аннапурна — гора-убийца. Если на Эвересте остаётся каждый десятый, то Аннапурна забирает каждого второго. Быстров и не предполагал, что Мика раньше бывал в Гималаях. Он внимательно слушал тихий рассказ.

— Он был самым крутым альпинистом, которого я знал. Он мечтал покорить все восьмитысячники. На двенадцати он был. Оставались два: Аннапурна — самая опасная, и Эверест — самый высокий. Мы познакомились, когда он готовился к Аннапурне. И я решил идти с ним, ты понимаешь?

— Я понимаю, но побереги силы. Уже светлеет, мы скоро пойдём вниз.

— На Аннапурне во время спуска Эрно сломал ногу. Это был конец, мы оба это знали. Он прогонял меня, но я оставался с ним, пока не кончился кислород. Я не мог его бросить. Знаешь, я любил его... Но он нашёл слова, которые заставили меня уйти и оставить его одного среди камней и льда...

— Какие слова? — холодея, спросил Быстров.

— Он сказал, что хочет умереть, зная, что я буду жить. Что я проживу долгую счастливую жизнь, наполненную чудесами и приключениями, за нас двоих. Что я покорю Эверест ради него.

Быстров сглотнул горькую слюну:

— Он так сказал, потому что очень любил тебя. Я уважаю этого парня. Ты правильно сделал, что ушёл. Ты не мог ему помочь. — Быстров выглянул на склон. — Мика, нам пора.

Они вылезли из укрытия, когда солнечный диск взорвал верхушки гор золотым сиянием. Быстров замер, позволяя фантастической картине навеки отпечататься в его памяти. Второй рассвет в зоне смерти.

— Пошли, Мика.

— Тед, я ничего не вижу. — Качаясь на ватных ногах, Мика незряче водил взглядом по сторонам.

Только сейчас Быстров разглядел, что карие глаза затянуты мутной белёсой плёнкой. Потеря зрения на высоте — смертный приговор. Мика продолжил:

— Слепой не может спуститься, особенно после комы и холодной ночёвки. Ты это знаешь. Ты не можешь мне помочь.

Сердце заныло от безысходности.

— И что ты предлагаешь?

— Я хочу, чтобы ты прожил долгую и счастливую...

Быстров задохнулся от злости:

— Да иди ты знаешь куда?! Я из-за тебя на вершину не пошёл. Пальцы на руках отморозил. Дунаевскому свои секреты выложил, а он всему лагерю разболтает, будь уверен! Всё зря? И ты не Эрно! У тебя нога не сломана и кислорода много. А самое главное — ты меня не любишь и не имеешь права говорить такие слова.

— Откуда ты знаешь?!

— Ты даже в Дебоче ко мне не пришёл!

— Я боялся, что если приду, а на восхождении с тобой что-то случится, я этого не переживу. Второй раз!

— А не надо бояться! Надо жить! Любить! Дышать!

Проходящий по гребню шерп с рюкзаком вдвое больше него самого, остановился, с любопытством наблюдая за ссорой альпинистов. Быстров обнял Мику и крепко прижал к себе: