Частный детектив. Выпуск 7 - Робер Жак - Страница 62

- Не забавляет. Оно захватило меня целиком!

И тут в наших отношениях происходит поворот. На мой радостный возглас Улисс реагирует резко отрицательно. Впервые он восстает и оказывает сопротивление.

- Ну, а меня, - визжит он, - меня эта игра изматывает. Потому что, в конечном счете, игрушка - это я! Ваша игрушка!

Может, он понял? Нет, не думаю. Это звериный инстинкт каким-то образом наводит его на след. Исключено, чтоб он мог догадаться, что руководит мною в действительности.

- Кукла - вот что я такое! - продолжает он в ярости. - Петрушка, на которого примеряют пиджаки, костюмы! И заставляют играть роли! Толкают влево, вправо и смотрят, что из этого получится! А потом вы наконец решитесь! Выберете то, что покажется вам наилучшим для романа.

- Я? Я абсолютно ничего не решаю, - говорю я сухо. - Решает чемодан!

- Чемодан? - стонет он. - Мне почему-то хочется его закрыть, этот чемодан! Он заставляет меня думать о кровавом сундуке: открываешь его, а там внутри - мертвая женщина.

Я покачиваю головой с видом старого мудреца.

- Знаете ли, в прошлом каждого человека есть покойники и покойницы.

Вдруг он начинает кружиться по комнате, размахивая руками.

- Да, вот только эта… эта покойница, не знаю почему, внушает мне страх.

Он смотрит по очереди на все двери, которые есть в комнате, словно попал в ловушку. Я пугаюсь: он в таком состоянии, что может ускользнуть от меня. Но нет, он устремляется прямо к той яме, которая и была для него вырыта.

- Знаете, что Петрушка сделает теперь? - скрипуче произносит он. - Примерит брюки!

Я готов его расцеловать! Бедняга, он мнит себя хитрецом! Взяв брюки от костюма, которые я перекинул через спинку кресла, он бросает мне с плутоватым видом:

- Потому что, в конце концов, этот чемодан… Пиджак, ладно, он мне подходит. Но с пиджаками всегда проще. А вот брюки, особенно, сшитые по мерке… Быть может, выясниться, что брюки вовсе не мои!

- Можно подумать, что вы надеетесь на это, - мягко замечаю я.

Неожиданно весь его гнев проходит.

- В какой-то степени это так, - признается он. - Мне не нравится это письмо.

С брюками в руках он направляется в свою комнату, а я бросаю взгляд на чемодан, который так и стоит раскрытый посреди гостиной.

- Э, да в чемодане еще что-то есть!

Он останавливается, вяло поворачивается ко мне.

- Что именно? - он спрашивает устало.

- По-моему, это магнитофонная пленка. - Я достаю со дна чемодана коричневую катушку. - Вам известно, что такое магнитофон? С его помощью записывают голоса. Значит, пленка может оказаться очень важной. Хотите прослушать? У меня есть магнитофон.

На этот раз лицо Улисса ничего не выражает, а голос звучит бесстрастно.

- Если вы настаиваете, - говорит он. И добавляет, поднимая глаза к небу: - Что еще меня ожидает?

- Быть может, истина.

V

Он ушел в свою комнату примерять брюки, а я пока вытащил магнитофон, чтобы прослушать пленку.

В течение нескольких мгновений катушка вращается беззвучно, потом слышатся звуки рояля. "Первая арабеска" Дебюсси. Отличная запись.

Поскольку Улисс оставил дверь своей комнаты приоткрытой, я кричу:

- Вы слышите?

- Да, это рояль.

Смотри-ка, он не забыл рояль. Впрочем, я заметил, что он не забыл множество вещей. Но, правду сказать, амнезия - явление очень странное. Память исчезает не полностью. Она словно вершит отбор, отбрасывая то, что ее мучает или раздражает.

- Ну, как брюки?

- Еще минутку.

Сажусь в кресло и продолжаю с наслаждением слушать запись. Я обожаю Дебюсси. Это изобретатель джаза, никто только об этом не догадывается. Как раз в "Первой арабеске" есть синкопированная фраза - чисто блюзовый пассаж.

Однако я тут же встаю, мне не терпится узнать результат примерки.

- Так что же с брюками?

Проходит несколько секунд, затем слышу голос Улисса, невеселый его голос, в котором я различаю даже легкий оттенок грусти.

- Они сидят на мне идеально… У меня был прекрасный портной.

Я ликую вслух, не сдерживая эмоций.

- Значит, чемодан действительно ваш! И светловолосая женщина-это женщина из вашей жизни. Быть может, она любила музыку. Да, несомненно, любила. Она любила Дебюсси. Я очень хорошо ее себе представляю, в Лондоне, в этой маленькой гостинице, на берегу Темзы. При условии, конечно, что она смогла соединиться с Полем. С этим Полем из письма. Вы слышите меня, эй, Улисс?

Впервые я обращаюсь к нему, называя Улиссом. Он, наверное, удивлен - что это я вдруг? Тем более, что он, должно быть, забыл, кто такой Улисс. В любом случае, это не имеет значения, и я продолжаю с тем же пылом:

- Тот, "другой", очень даже мог встать им поперек дороги. Все усложняется! Прекрасное маленькое уравнение с тремя неизвестными! Тут не "три персонажа в поисках автора", а автор в поисках трех персонажей! Справимся, справимся, и не то видали!

Но в чем дело? Почему Улисс не показывает мне свои брюки? Из его комнаты не доносится ни звука. Чем он там может заниматься?

Тихонько подхожу к двери.

- Эй, вы еще здесь?

Неожиданно он появляется с маленьким блокнотом в руке, явно чем-то взволнованный.

- Это было в кармане брюк, - глухо произносит он, указывая на блокнот.

Похоже, находка основательно его потрясла. Иду к магнитофону и выключаю звук.

- Вот, блокнот, мосье! - говорит Улисс, приблизившись ко мне. - Я сейчас в этом блокноте кое-что прочитал. Что-то ужасное!

Он очень бледен, с трудом составляет фразы.

- Что именно? - интересуюсь я.

- Эта женщина… эта - из английской газеты… она не покончила с собой. Кто-то столкнул ее со скалы!

- Что вы говорите?

- Тут так и написано. Записи велись изо дня в день. Это что-то вроде дневника.

- Но поскольку вы нашли его в собственном кармане, значит, это ваш дневник!

- Да, мой! И поверьте, я рад этому. Ибо в таком случае женщину со скалы столкнул не я!

Он показывает мне блокнот. Это небольшая записная книжка. Страница, на которой она раскрыта, заполнена мелким, убористым почерком. В письме, найденном в чемодане, почерк совсем другой. Не похож он и на те каракули, которые продемонстрировал мне Улисс. Но мой аргумент остается в силе: почерк Улисса мог измениться после несчастного случая. Так или иначе, Улисс, видно, ни минуты не сомневался, что он автор этих записок. И пребывает в ужасном волнении.

- Мои записи - это обвинение, - задыхается он. - Я обвиняю одного человека.

- Вы обвиняете его в убийстве этой женщины?

- Да. Ее звали Франсуаза. А человек, которого я обвиняю, был ее любовником. А я, я - муж!

Черт возьми! Надо бы, наверное, внести во все это некоторый порядок. И вначале сопоставить новые данные с данными из "письма Поля".

- Значит "другой" - это вы, - говорю я. - "Другой", о котором идет речь в письме. Покажите-ка мне записи

- Вы увидите, все это ясно и так ужасно. - Он протягивает мне блокнот. - Вот, взгляните, что я здесь написал: "Лондон, 11-ое марта".

Читаю:

- "Теперь я не боюсь, я знаю, что Франсуаза вернется ко мне. Она уже вернулась. Я вновь вижу ее там. Взгляд ее больших сиреневатых глаз полон замешательства и стыда. Ее глаза молили о прощении! Как я был прав, погнавшись за ними, приехав в Лондон и выследив их, сопровождая вплоть до этой мерзкой гостиницы. Я получил награду: это стыд, который отразился в твоих глазах, Франсуаза!"

Подняв голову, в задумчивости шепчу:

- 11-го марта в Лондоне. Это пишете вы, муж…

- Да, и 11-го марта Франсуаза еще жива! - кричит Улисс, и его голос дрожит от гнева.

- Итак, резюме, - говорю я. - Вы живете в Париже. Ваша жена оставила вас и уехала к своему любовнику в Лондон. Тогда вы решили отправиться за ними в погоню, приехали в Лондон, выследили их, нашли, и, в конце концов, вам удалось вернуть жену.