Частный детектив. Выпуск 7 - Робер Жак - Страница 49

И вдруг мне вспомнилась Анжелика, которая всегда пренебрегала общественным мнением; перед моими глазами возник ее образ: не расплывчатое видение из сна, но Анжелика такая, как тогда, когда она подбежала ко мне, сияя улыбкой и протягивая руки.

"…Я не была безумной, когда так любила тебя. Ты просто пошел по одному неправильному пути, а я - по другому".

"Бога ради, Анжелика! Неужели ты считаешь, что я сделал это из-за любви к тебе?!"

Так я ей тогда ответил. И так подумал… Я, муж другой женщины, убежденный, что любовь и обязанность любить - это одно и то же.

Или тогда я тоже обманывал кого-то?

ЖАК РОБЕР

КТО-ТО ЗА ДВЕРЬЮ

I

"Неизвестный спустился по сходням, сделал несколько шагов по набережной и остановился. Он был в плаще, с непокрытой головой, необычайно бледен. Позади него едва заметно покачивалась темная масса теплохода. Корабли - постоянно в движении. Из-за тумана тишина в порту сделалась гнетущей и казалось, будто на землю опустилась вечная ночь".

Точка, новый абзац.

Итак, это начало моего нового романа. Шесть первых строчек первой главы. Определенная атмосфера создана, не правда ли? Бледный незнакомец, туман, опустившаяся на землю вечная ночь.

Я написал это ровно неделю назад. Быстро. В один присест. Шесть строчек. А потом отложил ручку и погрузился в размышления.

Ровно неделя, как я размышляю. Теперь уже не размышляю, а паникую. Я всегда писал с легкостью, и такое внезапное безмолвие собственного разума вызывает у меня растерянность.

Самое интересное, что я не исчерпал себя. Я прекрасно знаю, что я хочу рассказать. В сущности, этот роман - плод честолюбия, и именно честолюбие тормозит работу.

Быть может, мне не по силам сюжет? Быть может, я недостаточно умен? Ведь, по существу, дело здесь в уме. Более того - быть может, в гениальности. У меня, возможно, есть талант, но, я почти уверен, гениальности мне не хватает.

Объективно проблему разрешить нелегко. Этот тип, зимней ночью сошедший с корабля в Дьеппе - ибо дело происходит в Дьеппе, по той простой причине, что я здесь живу и мне легче поместить происходящее в город, который я знаю, а потом Дьеппу присуща своеобразная, чуть гнетущая атмосфера, какие-то особенные ночи, и все это очень подходит для моей истории, - этот тип, словом, который сходит с корабля, на самом деле прекрасно знает, куда идет, хоть я и изображаю его нерешительным.

В старой части города есть маленький отель, который мне хорошо известен. Я давно собирался описать его в какой-нибудь из своих книжонок. От этого отеля пахнет адюльтером. Адюльтером и еще всякими происшествиями, дающими пищу для скандальной хроники в газетах. Одно всегда соседствует с другим.

Такое красное кирпичное здание с дурацкими занавесками на окнах. И можно легко вообразить, как за этими занавесками происходят самые разные вещи. Вот вполне обычная женщина не без труда заглатывает двадцать таблеток гарденала. Какой-то испанец спокойно, не торопясь, душит маленькую стриптизетку. Заезжий священник, умирая от отравления, призывает другого священника. Можно вообразить себе все, что угодно. Этот отель специально для такого рода штучек. Он называется "Тупик", потому что расположен на небольшой улочке, заканчивающейся тупиком.

У входа целыми днями восседает косоглазая белобрысая толстуха. Она сидит за стойкой портье, высокой как церковная кафедра, и каждый, кто желает получить комнату, вынужден приподниматься на цыпочках. Не потому ли всегда чувствуешь себя слегка виноватым под голубым выцветшим взглядом белобрысой толстухи, которая, кажется, вот-вот придавит тебя всей тяжестью своей суровости и своих огромных грудей.

- Вам ненадолго? - каждый раз с неизменной деликатностью осведомляется она.

Это очень тихий, очень чистый и очень печальный отель. К номерам ведет покрытая красным ковром лестница. Идущая впереди вас маленькая горничная напоминает надзирательницу женской тюрьмы, сопровождающую вас в камеру.

Разумеется, это специальный отель, и мне он известен только потому, что прежде, чем жениться на Пюс [Блоха (фр). Здесь и далее прим переводчика.], я неоднократно водил сюда девиц. Мне следовало бы сказать: женщин. Поскольку вкусы у меня были весьма эклектические. Не надо понимать буквально. Я хочу сказать, что тащил в постель каждую, попадавшуюся под руку. Начиная с молоденькой работницы и кончая секретаршей управляющего, не минуя тип "мадам Бовари". До того самого дня, когда я, повстречав Пюс, не пожелал больше растрачивать себя на пустяки.

Как раз в "Тупик" и направится мой герой. Почему? Да потому, что в одной из комнат этого противного отеля лежит в постели его жена со своим любовником. Вот такие, грубо говоря, данные.

Но если уж мне известно, куда идет этот малый, отчего я застрял на шестой строчке первой главы? Отчего не описываю, как он торопливо шагает к отелю "Тупик"?

То, что мешает мне продолжить работу, можно выразить в нескольких словах… Но я вынужден прервать это исследование, потому что слышу, как по лестнице спускается Пюс.

Такова ее власть надо мной: одного ее присутствия достаточно, чтобы оторвать меня от самых всепоглощающих умопостроений. Ей не нужно произносить ни слова, довольно просто появиться - я вижу ее, и у меня в голове не остается ни одной мысли.

Однако смешно и вместе с тем печально, что Пюс убеждена, будто играет в моем существовании второстепенную роль и в этом уподобляется множеству замужних женщин с их вечными жалобами на свое подчиненное положение.

На днях она мне так и заявила:

- Я всего лишь часть твоей меблировки.

Действительно, она, на мой взгляд, стала неотъемлемой частью окружающего нас интерьера. Исчезни Пюс, и дом годится только на продажу.

Каков, в сущности, этот интерьер, который я, романист, не брезгующий ни одним сюжетом, когда-нибудь использую в одной из своих книг? Как опишу это жилище, настолько привычное, что я вообще перестал его замечать? Обыкновенная вилла, в каких живут буржуа. Из строительного камня, в два этажа.

На втором этаже расположены наши спальни. Первый этаж занимает большая гостиная, где стоит мой письменный стол и книжные шкафы. Одна дверь ведет отсюда в кухню, вторая - в комнату для гостей, всегда пустующую, поскольку друзей у меня не осталось.

Есть и третья дверь - входная, она из дуба и имеет довольно внушительный вид. Эта дверь выходит прямо па набережную, то есть на море, и свежесть морских просторов несколько раз на день проникает в наши легкие.

Должен сказать, что интерьер дома куда изысканней, чем можно было бы предположить по скромному фасаду. Не хвастаясь, осмелюсь утверждать, что наверняка немногие знатные граждане Дьеппа живут в таком изящном декоре.

Заслуга в этом принадлежит целиком Пюс. У нее есть вкус, а я даю ей денег столько, сколько она пожелает. Пожалуй, я упрекнул бы ее в некотором снобизме. Она читает все издания типа "Плезир де Франс" и регулярно посещает чудаковатых парижских антикваров. Так что меня окружают довольно странные предметы, значение которых я еще не совсем уяснил. По правде говоря, Пюс так потрудилась, потому что ненавидит Дьепп, и старалась создать иллюзию, будто живет в парижской квартире.

В какой-нибудь книге при случае я обязательно обыграю нашу внутреннюю лестницу. Она ведет в спальни прямо из гостиной и выглядит точно так же, как лестницы, которые мастерят в театре для декораций к бульварным пьескам. В этих пьесах обязательно есть момент, когда героиня, совершив очередную глупость, спускается по лестнице, потряхивая светлой головкой. Совсем как это делает сейчас Пюс; я вижу меж столбиками перил подол ее пеньюара.

И не глядя на Пюс, я знаю, что она встряхивает волосами. Она не пропускает ни одного спектакля в Париже, где есть такая внутренняя лестница, и умеет прелестно копировать все движения этих самых героинь, которые совершают глупости, будучи всегда для нее образцом.