Обо всем по порядку. Репортаж о репортаже - Филатов Лев Иванович - Страница 16

Догадываюсь, что народ они нахватанный, все са­мо идет им в руки — телевидение, газеты, книги. Осве­домленность приобретается без усилий. В сравнении с ними по части информации мы, довоенные перво­курсники, выглядели дремучими провинциалами. Что еще сопровождает их в поездках на стадион?

Люди старшего поколения, держа власть над печат­ным и устным словом, чрезвычайно охотно, простран­но, с видимым наслаждением предаются воспоминани­ям о том, как они некогда «болели». Мне созвучны эти рассказы, подернутые грустью об ушедшей молодости, понятны преувеличения, желание чуточку прихваст­нуть, не упустить случая прочитать мораль «юнио­рам», порисоваться перед ними.

Пройдут годы, и сегодняшние юноши, повзрослев, возьмут слово и в свою очередь припомнят в назида­ние сыновьям и внукам, как увлекателен был футбол в восьмидесятые годы, как по сто тысяч собиралось в Лужниках на матчи сборной, какие громовые буше­вали страсти, как забивали голы Блохин и Беланов, кавалеры «Золотого мяча», как лавировал и петлял любимец Москвы — умница Федор Черенков. Повто­рят ли они то, что читают сегодня в наших мемуарах, или найдут иные слова, доводы и краски?

Что поделаешь, приходится сознаваться — не знаю. Хотя и надеюсь в глубине души, что мы, довоенные первокурсники, сумели бы объясниться с нынешними, пусть и разделяют нас полвека. И рванули бы в метро в тесной компании. Надеюсь...

Нот только не представляю себя и своих друзей в красно-белых шапочках и шарфах. Да и того ли они ждут от футбола, чего ждали мы в те, другие, времена?

МИЛОЕ МЕСТО

Не помню, чтобы в предвоенную пору стадион «Динамо» у нас, юнцов, вызывал какие-либо чувства. Мы торопились к урочному часу, опаздывая, врыва­лись в калитки, теснились и жались на скамьях, а напереживавшись, мчались к метро, когда ждали дела, или не спеша выбирались на прямые аллеи Ленинградского шоссе, где затевали на ходу пылкое обсуждение, и, если до Белорусского вокзала времени нам не хватало, шли дальше, по улице Горького. На стадионе мы проводи­ли час и сорок пять минут, он был для нас местом, где показывают футбол, только и всего.

А после пятилетней разлуки (меня демобилизовали в конце сорок пятого) стадион «Динамо» сделался милым местом, где хотелось бывать, и каждое посеще­ние было приятно проведенным вечером.

Компания наша сохранилась: позврослела, и поре­дела, и пополнилась. Мы рассчитывали время, чтобы избежать гонки и свалок, билетами запасались загодя, находили удовольствие в том, чтобы посидеть пол­часика до начала на еще не заполненной трибуне и ми­нут пятнадцать после окончания, чтобы спокойно вой­ти в метро. Мы по-прежнему ходили на Восточную трибуну, это стало больше чем привычкой. В школь­ные и студенческие времена рублишки были наперечет, разница между пятеркой за билет на «восток» и семью рублями на «запад», не говоря уж о десятке на «юг», кусалась. Теперь можно было не жаться, у всех не стипендии, а зарплата. Однако «востоку» не изменяли, хотя до него от метро огибали весь стадион, хотя в солнечные дни там слепило, а на «западе» была тень, хотя и обзор не тот, что с «юга» или «севера». Случа­лось нам попадать и на другие трибуны, но возвраща­лись на «восток», пренебрежительно морщась: «Нет, там не то».

Мы были убеждены, что на дешевой Восточной трибуне собирается избранная публика, знатоки, кото­рых на мякине не проведешь, сами поигрывающие, свистуны, голубятники (с «востока» после гола взлета­ли белые стаи!), нутром, кожей безобманно чувству­ющие, когда сыграно классно и когда коряво, «закон­но» или «фальшиво». «Восток» задавал тон своими взрывами. Если он торжествовал или негодовал, то не попусту, его невозможно было купить ни дешевкой, ни притворством. Другие трибуны, как нам казалось, ждали приговора «востока» и подстраивались к нему. И побаивались. На «востоке» не церемонились в выра­жениях, мгновенно изобличали пижонов, не знаю­щих игру, и издевались над ними. Там могли схватить­ся врукопашную, но не злобно и не надолго, потому что драчунам не терпелось досмотреть футбол. Там можно было узнать об игроках такое, чего не сыщешь в газетах. И болели по игре: московским командам поблажек не делали, чуть только выяснится, что ленин­градцы или киевляне получше, их подбадривали хо­ром, а своих освистывали.

В общем, собиралось на «востоке» коренное фут­больное население, а на остальных, дорогих, трибу­нах— публика пришлая, залетная, заехавшая отме­титься, покрасоваться ради тогдашней моды на фут­бол и, как мы гордо говорили друг другу, ни уха ни  рыла в игре не смыслившая. Не могли же мы дать себя в обиду из-за того, что платили пятерку, а не десятку...

Только на «востоке» можно было ощутить, что ты в самом деле побывал на футболе и тебя покачало на его волнах. Нередко «восток» был полон, а на других трибунах пустоты. И тогда назревал прорыв. Мысль о нем носилась в воздухе, головы поворачивались к пограничным рядам, ждали, кто начнет. Начинала ребятня, кучей кидавшаяся на барьеры, разделявшие трибуны: перемахивали, кто ловко, лисицей, кто груз­но, на животе, так что ноги мелькали вверху. Туда мчались контролеры, милиция, кого-то, пострадавше­го за общее дело, хватали. Но прорыв вскипал по широкому фронту, сил обороны не хватало, и люд­ское половодье затопляло соседнюю трибуну. Под­мывало и взрослых, и они мчались в прорыв, а конт­ролеры и милиция, махнув рукой, стояли и ждали, когда поток ослабеет, и уж тогда принимались засло­нять пробоины. Прорвавшиеся, довольные собой, рас­текались по полупустому «югу». Гудел, похохатывал весь стадион, болевший за прорыв: с какой стати пустовать хорошим местам?

Был на «Динамо» ресторан, славившийся в городе, под Южной трибуной. Пообедать там за час до мат­ча это полный комфорт. Иногда и мы ездили на стадион с таким расчетом: обслуживали моментально, счет минутам вели и мы, и официанты.

Хаживали с нами жены и подружки, начать ухажи­вание с поездки на «Динамо» выглядело в ту пору по-светски. Правда, ради таких оказий приобретались билеты на «север» или «юг», и в этом был привкус отступничества, измены. Когда же мы оказывались в «основном составе» снова на «востоке», кому-нибудь полагалось произнести: «Ну, сегодня — без дам!». Это означало: «Поболеем как полагается».

Был со мной случай. Только-только познакомился с девушкой и поехал с ней на «Динамо». Играли «Спа­ртак» и «Торпедо». На поле все вдруг осложнилось — я выключился как кавалер и вошел в игру. И тут вдруг подметил, что моя спутница симпатизирует «Торпе­до». Это было нестерпимо. Я смолчал, проводил, но условиться о новом свидании и не подумал. Глупо? И не «Торпедо» виновато? Скорее всего. Но так полу­чилось. Все-таки на трибуне хорошо иметь рядом род­ную душу, тогда не так горько, если проиграют «на­ши»: расстроены оба, стараешься утешить, отвлечь другого и за этим занятием утешаешься сам.

Многие москвичи до сих пор признаются в своем неравнодушии к «Динамо». Живое, приметное место в городе. Стадион бочком, удобно пришвартован к ве­стибюлям метро, и на трибуны мчишься как по тра­пам. И сосиски в буфетах были горячи, и морожен­щицы ходили по рядам.

Для москвичей стадион «Динамо» такой же род­ной, как Пушкинская площадь, Тверской бульвар, Куз­нецкий мост, Арбат, улица Кирова, возле которой жила вся наша компания и которую мы исходили, прогуливаясь, если бы не асфальт, то, наверное, до дыр, как Малый и МХАТ, как букинисты, кинотеатр «Метрополь», трамвай «Аннушка».

Ну, а уж какие матчи были пересмотрены с дина­мовского «востока», и не пересказать! Большой, удав­шийся матч не уходит, он оседает в памяти, и ждешь, веришь, что и еще такой будет, и, боясь пропустить, снова мчишь на стадион. Если же пропустишь, а другие видели и при тебе обсуждают, сидишь дурак дураком и диву даешься, как мог оплошать и не поехать, и то, что казалось уважительной причиной, выглядит сущей безделицей, клянешь себя на чем свет стоит. Тянуло на «Динамо»: и в футбол верилось, и москвичами там себя чувствовали. Все-таки очень долго — и до войны, и после войны, до 1961 года,— все чемпионские дела вершились в столице, все решающие матчи — здесь, на «Динамо», дома, а уж какая из команд «Динамо», ЦДКА, «Спартак», «Торпедо» — пробивалась наверх, хоть и важно чрезвычайно, но внутренняя, московская забота. Все решалось в своем кругу, и стадион «Дина­мо» считался главным и в Москве, и в стране.