100 великих женщин - Семашко Ирина Ильинична - Страница 84

Любопытные журналисты с нескрываемым интересом следят за деятельностью Коллонтай. Во-первых, не следует забывать, что это было время расцвета феминистского движения, и наша героиня вполне могла бы сойти за его символ, единственное «но» состояло в принадлежности её к большевикам. Во-вторых, публику забавляло замешательство шефов протокола, которым приходилось перекраивать сложившиеся и выверенные веками детали церемонии. Об этом много писалось в газетах.

Надо сказать, Александра Михайловна умела производить впечатление. Однажды в связи со свадьбой норвежской принцессы и датского кронпринца во дворце состоялся приём. Гости — дипломаты — спускались по широкой беломраморной лестнице в зал парами: муж и жена. Но «когда мадам Коллонтай, — писали потом газеты, — одна, во всём своём величии спускалась по лестнице, по залу пронёсся шёпот восхищения». Она умела при высокой мужской должности (нет слова «посол» ни в одном языке в женском роде) использовать преимущества своего пола.

При вручении верительных грамот шведскому королю Густаву V семидесятилетний монарх, очарованный советским послом, шёпотом спросил Коллонтай: «А как вас принимал король Хокон (норвежский король)? Вы беседовали с ним стоя или сидя?»

Узнав, что сосед-монарх любезно предложил Коллонтай сесть, сказал: «В таком случае прошу вас сесть. Мне ещё никогда не приходилось принимать даму с такой высокой миссией. Церемониал ещё не выработан».

Оба посмеялись.

Со Швецией у Коллонтай был связан весьма серьёзный случай. В 1914 году Александра Михайловна за революционную деятельность была выслана из страны навсегда. Приказ был подписан самим Густавом V. Спустя 16 лет бедному королю пришлось издать указ, отменяющий прежний. Мелким, «стыдливым» шрифтом напечатали его всеведущие шведские газеты.

Больше 20 лет Коллонтай была на дипломатической работе. Недолгое время она даже возглавляла советское полпредство в Мексике, но по здоровью вынуждена была вернуться в Европу.

Часто навещала Коллонтай и родные пенаты. По приезде Сталин предоставлял ей роскошный особняк на Спиридоновке и всячески стремился подчеркнуть своё расположение. Однажды он даже у Дыбенко спросил: «А скажи-ка мне, почему ты разошёлся с Коллонтай?» Павел начал, запинаясь, что-то объяснять. Сталин перебил его: «Ну и дурак. Большую глупость сделал».

Трудно сказать, как она относилась к репрессиям, как переживала гибель близких. Что, наконец, уберегло её саму, когда с таким рвением «чистили» наркомат иностранных дел, уволили Литвинова, уморили Чичерина? Может быть, наивность и чувства, которые она однажды выразила в наброске к так и не написанной повести: «Голова моя гордо поднята, и нет в моих глазах просящего взгляда женщины, которая цепляется за уходящее чувство мужчины. Не в твоих глазах я ищу оценки себя. Мою ценность отражают глаза тех, кому я даю богатство моего творчества, ума, души. Как хороша жизнь! Жизнь в работе, в преодолении, в успехах и даже трудностях. Хорошо просто жить. Я улыбаюсь жизни и не боюсь её… Хочу разработать тему об отрыве любви от биологии, от сексуальности, о перевоспитании чувств, эмоций нового человечества. И расширение самой чудесной эмоции — любви — до общечеловеческого обхвата».

Увы, даже самая прекрасная жизнь когда-нибудь кончается. Александра Михайловна Коллонтай скончалась в преклонном возрасте от инфаркта и похоронена на Новодевичьем кладбище в Москве.

АНТОНИНА ВАСИЛЬЕВНА НЕЖДАНОВА

Крупный музыкальный критик прошлого века Стасов однажды написал: «…почти все значительнейшие русские музыканты родились не в столицах, а внутри России, в провинциальных городах или в поместьях своих отцов, и там провели всю первую молодость…» Этими размышлениями Стасов, конечно, хотел подчеркнуть, что подлинная музыкальность рождается вместе с ребёнком на вольной природе, в народной стихии, вдалеке от академических школ. Наверное, все так и есть, особенно если принять во внимание, что наша героиня провела детство в деревне Кривая Балка, неподалёку от Одессы. Близость моря, долгое жаркое лето и благодатная земля с обилием даров создавали все условия для озорного, бесшабашного детства, но строгие родители — школьные учителя — с раз и навсегда установленными принципами жизни не давали юной Антонине целиком отдаться уличным забавам и строго следили за тем, чтобы приоритетными для дочери стали наивные и практичные ценности их поколения — семидесятников — долг, трудолюбие, скромность. Потому-то и характер Неждановой отличался двойственностью. С одной стороны, Антонина Васильевна в жизни казалась лёгким, весёлым человеком, не «зацикливающимся» на мелочах. С другой — она была до педантичности дисциплинирована; даже став примой, она не позволяла себе ни малейшей поблажки. В проявлении чувств была сдержанна, за что её часто укоряли, указывая на актёрскую «холодность». Однако именно родительское воспитание, а не прославленное народное пение, во многом помогло провинциальной девочке с красивым, но не сильным голосом добиться высот вокального искусства.

Правда, поначалу отец противился тому, чтобы Тоня чрезмерно увлекалась музыкой, ибо верный настроениям того времени он по-базаровски прямолинейно считал, что искусство слишком эфемерно для реальной жизни, а артистическая деятельность не является трудовой. Дочери полагалось учиться, штудировать естественные науки, математику, и уж на худой конец — языки и историю. Ну а способности к пению можно реализовывать и по примеру собственных родителей: отец Неждановой, Василий Павлович, играл по-любительски на скрипке, а мать, Мария Николаевна, отлично пела в свободное от работы время.

Однако в силе характера уже маленькой Неждановой не откажешь. Поступив в Одесскую гимназию и освободившись от непосредственного контроля родителей, двенадцатилетняя Тоня около года посещает музыкальное училище по классу фортепьяно, а затем берёт уроки пения у сестры знаменитых братьев Рубинштейн — Софьи Григорьевны.

Надо сказать, что упорство и целеустремлённость Неждановой сделали её человеком высокообразованным, эрудированным, интересным в общении. К окончанию гимназии обаятельная девушка обретает интересных, интеллигентных и по-своему влиятельных друзей. Её как родную принимают в семье крупного чиновника Министерства народного просвещения Фармаковского. По-видимому, сказалось сильное увлечение Антониной сына Фармаковского Бориса. С искренним теплом относится к Неждановой и доктор Бурда, который окажет ей позже решающую финансовую помощь. Заканчивая гимназию, девушка оказалась на распутье — в ней боролись родительские наставления и собственные пристрастия. Нежданова ловила себя на мысли, что её влекут и точные науки (Антонина даже посещала лекции на медицинском факультете Одесского университета), и музыка.

Шестнадцать лет исполнилось Неждановой, когда умер отец. Теперь выбор сделали обстоятельства — нужно было помочь семье, и в память об отце Антонина становится преподавателем в городском женском училище.

Восемь лет она тащит постылую учительскую «лямку», а душа просит сцены, рампы, чарующих звуков романсов. Ни одной оперной премьеры не пропускает Нежданова в Одесском театре, и чем больше она слушает местных знаменитостей или заезжих гастролёров, тем сильнее растёт её желание петь самой, тем более что её нет-нет да и приглашают выступить в любительских концертах. Восхищение друзей её способностями подстёгивают честолюбивые мечты.