Царьград. Трилогия - Посняков Андрей - Страница 37

Глава 11

Весна 1449 г. Константинополь

…шпион! Так уж выходит. Ну, конечно, хорошо бы еще раз перепроверить… Или подсунуть эту версию бывшим коллегам?

На следующий день Алексей снова пришел в гавань Феодосия – и чуть было нос к носу не столкнулся с Карабисом! Случай… Нувориш был одет скромненько, не как всегда, да и коляска – неприметная одноколка с поднятым, несмотря на солнечный день, верхом – несомненно, свидетельствовала о нежелании господина Карабиса привлекать к себе чье бы то ни было внимание.

Таился Агафон, таился!

И вот еще… Лешка глазам своим не поверил, увидев мелькнувшего рядом с Карабисом человека. Черная, аккуратно подстриженная бородка, аристократические манеры, этакая вальяжность в жестах и мимике… Алос Навкратос – пожалуй, крупнейший судовладелец в городе. К тому же имеющий и несколько сухопутных транспортных контор. Алос Навкратос еще лет пять назад подозревался в связях с турками, правда, ничего конкретного доказать тогда не удалось. Но вот сейчас… Тайные вояжи Карабиса в Феодосийскую гавань, стоявший там турецкий корабль, замаскированный под мирное венецианское судно, Алос Навкратос – все это вместе выглядело в высшей степени подозрительно!

Агафон, махнув рукой Навкратосу, быстро тронул повозку – управлял сам, без возчика – и через пару минут скрылся из виду, завернув за какой-то склад. А господин Навкратос не особенно-то и таился! Впрочем, а зачем ему прятаться, когда у него здесь, в гавани, полно складов? Уселся в щегольскую коляску, хлопнул по плечу возницу – поехал, ничуть не торопясь и – не хуже того же Лешки – явно любуясь открывающимся видом.

Синело – до боли в глазах – море, ярчайшее солнце отражалось в воде ослепительным взрывом, белые чайки алчно кружили над палевой пеной прибоя. Мощная зубчатая стена – стена Феодосия, казалось, уходила куда-то за линию горизонта, скрываясь в утренней туманной дымке.

Надвинув на глаза шляпу, Алексей повесил мантию на руку – не мог уже в ней идти, до того стало жарко – и так же не спеша, зашагал к воротам, стараясь не терять из виду коляску Навкратоса.

Проехав ворота, та повернула направо и, убыстряя ход, покатила вдоль городской стены. Лешка, конечно, уж не стал бежать, но все ж присмотрелся, увидел, как, взяв влево, на улицу Медников, преследуемые поехали к площади Тавра. Вот туда уж совсем нельзя было Лешке соваться – ну, разве что, накинув на плечи мантию. Подумав, молодой человек так и сделал.

Нет, вряд ли его хоть кто-нибудь мог сейчас узнать, особенно – издали! Раньше был светловолосый, теперь – ярко выраженный шатен, даже специально отпущенная борода аккуратно выкрашена, к тому же – надвинутая на самые глаза шляпа, да еще и мантия, да и вообще – вид некоего иностранца: длинноносые башмаки, узкие шоссы, шейная цепь – жазеран – правда, потускнела, но издали все еще сходила за золотую. Иностранец! Какой-нибудь франк или генуэзец. И походка соответствующая – если Алексей не забывал ее контролировать. Спасибо Мелезии, научила – мама родная не узнает, точнее сказать – Ксанфия. Как-то она там, в Московии? Как Сенька, не болеет ли, не дай-то Господь?

– Здравствуйте, господин старший тавуллярий! Вот вы-то мне и нужны!

Господи… Это что еще?

– Вы, вы… Я вас сразу узнала! Только не говорите, что вы меня не помните!

Да уж, бывают в жизни встречи! Присмотревшись, Лешка узнал в подошедшей к нему пожилой матроне ту самую старушку с улицы Медников, что жаловалась в сыскной секрет на разбитые горшки с цветами. И настырная же была старушенция! Такая сухонькая, востроносенькая, боевая! Как же ее зовут-то? А не вспомнить теперь.

– Нет, нет, я не по старому делу, – старушка невозмутимо вышагивала рядом с Лешкой. – У меня ведь, господин старший тавуллярий, опять горшки разбили! Один раз – вот прямо только что! Прошу вас, зайдите ко мне – составьте акт! Это же полное безобразие. Какие-то разбойники житья не дают, никто их не ищет… Я, господин старший тавуллярий, настаиваю на немедленном составлении акта, иначе оставляю за собой право пожаловаться в вышестоящие инстанции! А что делать, господин старший тавуллярий?

Во время разговора – точнее сказать – монолога – старушка все время повышала голос, так, что сейчас уже почти кричала, привлекая к себе – и к Лешке – внимание многочисленных прохожих. Что и говорить – местечко-то было людное.

– Так что, господин старший тавуллярий…

– Хорошо! – Алексей быстро кивнул. – Идемте составлять акт. Только вот, найдется ли у вас перо и бумага, как видите, я ничего такого с собою не захватил.

– И то сыщется, и другое, господин старший тавуллярий. Вы придите только!

Деваться, похоже, было некуда – ну, не бежать же? – И Лешка поспешно свернул в тенистый садик, за которым виднелся небольшой двухэтажный дом с добротной, покрытой затейливой резьбой, дверью.

При виде старушки дверь, словно бы сама собой, распахнулась и чистый девичий голосок прожурчал:

– Вижу, вы быстро управились, госпожа.

– Ха, быстро? – Старушка скосила глаза на своего спутника. – Чисто случайно встретила на улице господина старшего тавуллярия. Он ведь и прошлый раз занимался нашим делом, помнишь, Глафира?

Служанка – смешливая светловолосая девчонка лет четырнадцати – поклонилась и прыснула:

– Что-то он в прошлый-то раз не сыскал лиходеев!

– Ну, может, сейчас повезет – сыщет… Прошу наверх, господин старший тавуллярий.

Поднявшись по недавно выкрашенной лестнице, Алексей очутился в небольшой узковатой зале, с двумя широкими лавками вдоль стен и обширным столом, на котором – старушенция не обманула – в образцовом порядке были разложены писчие принадлежности: стопка сероватой бумаги, три яшмовые чернильницы и серебряный стаканчик с гусиными перьями.

– Что, господин старший тавуллярий, заявления снова можно писать или сойдет и старое?

– Сойдет и старое, – махнул рукой Алексей. – Ну, показывайте же, где тут у вас место происшествия? Буду составлять акт.

– А вот. – Бабуся распахнула ставни. – Все, как и в прошлый раз! Видите?

Прямо под окном, на широком карнизе, в ряд были выставлены горшки с цветущей ярко-красной геранью или каким-то подобным ей растением, Лешка в цветах не особенно разбирался. Всего семь штук, вернее – шесть, от последнего, седьмого, остались одни осколки да ошметки черной землицы.

– У меня и внизу цветы, вон, видите? – высунулась в окно хозяйка. – Так их ведь не тронули! Ну, что вы на это скажете?

– Думаю, мальчишки шалят – бьют из пращи на спор… Ну, во-он с того пригорка! – Лешка и в прошлый-то раз мыслил примерно в этом же направлении – ну, кому еще-то нужно было столь избирательно бить чужие горшки?

– Так мальчишки разве попадут? – усомнилась бабка. – Хотя, конечно, балбесов средь них хватает. Так что, составляется акт?

Вздохнув, старший тавуллярий уселся за стол и обмакнул в чернильницу первое попавшееся перо. Ему вдруг самому стало интересно, почему ребятня выбрала для своих дурацких соревнований именно это окно? Вон, в соседнем доме, на карнизе – точно такие же цветы! Почему их не трогают? Какая во всем этом логика?

Еще раз подойдя к окну, Алексей посмотрел вокруг, окидывая панораму. Даже – не столько уже для бабки, сколь для себя – составил примерную схему. Вот тут – большой квадрат – площадь Тавра, здесь, узенькая такая, улица Медников, дом, напротив – садик, холлом – вот с того холма можно цветы из пращи достать, если постараться, конечно. А вообще, откуда их видно, эти цветы-то? Ну, с того же пригорка и видно, а еще? С улицы, кстати, не очень-то – карниз широкий, улочка узкая, наверняка – голову задирать надо. Неудобно!

А вот если выйти, так сказать, за границы системы! Лешка быстро изобразил на листке небольшой неровный кружочек – площадь Константина. Снова посмотрел в окно: во-он из того четырехэтажного домика должно быть прекрасно видно. С последнего этажа – из двух окон…