Андропов. 7 тайн генсека с Лубянки - Семанов Сергей Николаевич - Страница 29

Ягодкин вступил в партию в 1950 году, а уже в конце шестидесятых стал секретарем по пропаганде столичного (!) горкома КПСС. Влияние его на идеологию не только Москвы, с которой тогда все брали пример, а тем самым на всю гигантскую страну, было очень сильным. И только потому, что он сам был личностью сильной и целенаправленной в сторону советско-русского патриотизма. В 1971 году на XXIV съезде КПСС Ягодкин стал кандидатом в члены ЦК. Это была неслыханная честь, ибо молодой по тем временам московский идеолог был в ЦК уже четвертым деятелем городского комитета столицы: шеф Гришин, второй секретарь Л. Греков, секретарь Р. Дементьева и Ягодкин. Поясним, что разница между членом ЦК и кандидатом в члены была весьма условной. Ягодкин был моложе и образованнее едва ли не всех своих сотоварищей, значит… Тем паче что Гришин, человек простой, весьма ему благоволил.

О деятельности Ягодкина пока не написано ровным счетом ничего, со временем, конечно, этот досадный пробел будет восполнен. Мы не можем в рамках работы сколько-нибудь подробно останавливаться на данном сюжете, однако о роли Андропова и его ведомства необходимо кратко рассказать. Ягодкин явно придерживался прорусской направленности, что резко противоречило общей линии Суслова и его идеологических служб. Он же решительно ненавидел всякие проявления того, что называлось тогда (и вполне справедливо, как ясно видно сейчас!) «буржуазным разложением». Человек он был лихой и совсем уж – в отличие от Андропова – неосторожный. Как-то на окраине Москвы художники-авангардисты устроили самочинную выставку явно вызывающего, до непристойности, характера. Ягодкин приказал вызвать бульдозеры и «выставку» на пустыре снести. Это вызвало чудовищный шум на Западе.

Но, как оказалось, не только на Западе… Известны симпатии Андропова к разного рода модернистам в области искусства. Он не преминул по этому поводу донести на Ягодкина (а заодно и на Гришина): вот, мол, Московский горком компрометирует в глазах «мировой общественности» политику «разрядки»… Тогдашний начальник «пятки» генерал Бобков рассказал, хоть и очень прикровенно, о том случае:

«В один из воскресных дней мне позвонил дежурный по 5-му Управлению В.И. Бетеев и буквально огорошил: в районе Беляево бульдозеры сносят выставку картин художников-модернистов. Я спросил, что он предпринял.

– Направил группу сотрудников спасать картины.

Я настолько был потрясен, что только и смог сказать:

– Позаботьтесь о художниках!

В памяти еще жив был разгром художественной выставки в Манеже, который учинил Н.С. Хрущев. Эта история уже не раз была подробно описана, но мало кто знает, как группа сотрудников 5-го Управления вместе с работниками выставки до глубокой ночи собирали сброшенные на пол картины, которые сочли недостойными советского зрителя. Запомнился поднятый с пола прекрасный портрет девушки-киргизки. Откровенно говоря, я и сейчас гоню от себя воспоминания об этом жутком погроме, чтобы не растравлять душу.

И вот новое дело: выставку картин бульдозерами сносят… Тут мало что спасешь!..

Так случилось и с выставкой в Беляево. Никакой опасности эта выставка, в сущности, не представляла – просто ее участники бросили вызов официальным властям. И те немедленно отреагировали – поспешили применить для борьбы с художниками-новаторами бульдозеры. Не разгроми Хрущев выставку в Манеже, вряд ли секретарь райкома принял бы такое нелепое решение.

Нетрудно представить, какой шум поднялся в мировой печати. Нам же, откровенно говоря, нечего было сказать в оправдание – случай беспрецедентный».

Привирает, сильно привирает бывший генерал «пятки». Он, видите ли, был за «художников-новаторов»! Нет, тут была интрига его шефа в отношении партийного идеолога, оказавшегося вдруг противником «разрядки», то есть постепенной капитуляции Советского государства перед буржуазным Западом. А Ягодкин пренебрег этими замечаниями с Лубянки, более того, летом 1975 года, в преддверии XXV съезда партии он начал готовить резкое идеологическое выступление. В свою «команду» он привлек и меня. Я составил ему довольно-таки крутую по тем временам записку, материалы которой он использовал в публичных выступлениях. В январе 1976 года усилиями Андропова и Суслова Ягодкин был из горкома изгнан и направлен одним из заместителей в ничтожное Министерство высшего образования. Это был пример для иных, и весьма показательный! А нашу крутую записку мы поместим в приложении к тексту данной книги.

Теперь следует прервать ход рассказа о деятельности Андропова в семидесятых годах во главе КГБ ради весьма своеобразной темы, которая в сильнейшей степени занимала тогда советские высшие верхи – здоровье и власть. Именно так озаглавил книгу своих довольно интересных воспоминаний известный в свое время Евгений Иванович Чазов. Карьера этого человека весьма необычна. Окончив Киевский медицинский институт по специальности терапевта, он с 1953 года оказался в Москве на скромной должности клинического ординатора 1-го Московского мединститута. Способный врач, дельный организатор и обходительный человек, он с января 1967 года стал начальником памятного всем пожилым советским гражданам 4-го управления Минздрава СССР. Теперь уже надо пояснять, что это было управление, лечившее высшее начальство страны.

Во времена Брежнева это скромное вроде бы заведение приобрело примерно то же значение, как теннисные забавы – для Ельцина. Но тут-то были, действительно, забавы, хотя и весьма дорогостоящие для бедного русского народа, а с Брежневым обстояло дело куда серьезней. Генсек, обладавший крепким от природы здоровьем, постоянно, что называется, «перебирал». И в части выпивок, и по женским увлечениям, на охотах и ином другом. Его приходилось в этом смысле постоянно опекать.

Так как КГБ занималось безопасностью не только Советского государства, но и – в немалой степени – его руководителей, то 4-е управление, естественно, опекалось Лубянкой. Андропов и Чазов пришли в свои ведомства почти одновременно. Оба они в немалой степени занялись сходной задачей – беречь драгоценное для народа здоровье Генерального секретаря. И хоть разница в служебном положении между ними была громадная, и в возрасте тоже, оба они сблизились в общих целях. Оба не оказались внакладе.

Как теперь стало известно по многочисленным воспоминаниям, главный охранник дорогого Леонида Ильича и его главный лекарь сблизились и сумели долгие годы работать совместно, наблюдая «особо охраняемый объект» с разных сторон. Картина в итоге открывалась им совершенно полная. Главным из наблюдателей был, разумеется, старший по чину и возрасту. Состояние здоровья главы великой советской империи – это не только величайшая государственная тайна, что понятно. Это еще сильнейшее оружие в руках того, кто этой тайной обладает. И чем уже круг этих знающих, тем острее это тайное оружие.

Андропов не был бы самим собой, если бы не воспользовался такими открывшимися перед ним возможностями. Разумеется, его близость с Чазовым никак нельзя было выставлять напоказ. Брежнев был опытным политиком и совсем не простым человеком. Да, его образование было плохим, культура – ничтожной, вкусы – вполне пошлыми, о чем уже говорилось, так, но перехитрить его было трудно. Он сам мог кого угодно перехитрить, что не раз и доказывал в своей долгой жизни.

Только теперь стало ясно, что Андропов и Чазов находились между собой в постоянной и доверительной связи. Повод для встреч наедине у них был вполне обоснованный – обеспечение лечебного обслуживания высшего партийно-государственного руководства. Вот они и встречались, а о чем беседовали? Кто же смог бы «прослушать» главу советских спецслужб в Советском Союзе?! Да это и в голову никому не могло прийти.

И лишь в 1992 году, когда уже можно было говорить и писать о чем угодно, Чазов, тогда еще вполне нестарый и бодрый человек, по свежей памяти опубликовал свои воспоминания. По фактическому материалу им цены нет. Близкое знакомство его с Андроповым началось в 1973 году. Вот красочное описание этого: