Древняя кровь - Селецкий Алексей - Страница 53

А песня продолжалась, только теперь голос шел не издалека. Они с Ириной были рядом — исчезли все остальные. Остались только двое — и мир, на несколько минут созданный словами и струнами. Это был их мир, и в нем не было неправды, и все то, о чем сказали глаза, подверждалось словами:

— Оборотень, оборотень, лесной спаситель! Сгинул в темной чаще мой лиходей.

Что ж ты заступился — или не видел, Что я и сама из рода людей?

«Мы с тобой одной крови, — мелькнуло в голове. — Древней. Просто ты об этом еще не знаешь. А впрочем, какая разница?»

Оборотень, оборотень, дай ушки поглажу! Не противна женская тебе рука?.. Как я посмотрю, не больно ты страшен. Ляг к огню, я свежего налью молока. Оставайся здесь и живи… …а серая Шкура потихоньку сползает с плеча. Вот и нету больше лютого зверя…

— Как же мне теперь тебя величать?..

…Они ехали по широкому проспекту, залитому бело-золотым светом фар, окон и фонарей. Александр вел машину молча, Ирина тоже не начинала разговор. Это не было тяжкое молчание, когда двоим больше нечего сказать друг другу. Просто всё, что надо, уже сказали песня и глаза.

Уже возле самого дома, когда «уазик» мигал поворотным огнем перед въездом во двор, Ирина тихо спросила:

— Саша… Это правда? То, что ты мне написал?

— Конечно. — Александр вывернул «баранку» и въехал во двор. —А твоя песня?

— Это не моя, я же говорила.

— Какая разница! Важно, кто пел. Так что скажешь? — Машина затормозила у подъезда.

— У тебя сейчас тоже дела?

— Вроде бы нет. Только на ночлег выбираться пора, чтобы не в полночь приехать.

— Ты где ночуешь, в гостинице?

— Откуда у меня такие деньги?! У знакомых устроился!

— А я тебе кто?

— Не понял. В каком смысле?

— Я тебе знакомая или нет? В общем, Саш, оставайся сегодня у меня… если хочешь, конечно.

Похоже, запас потрясений этого вечера еще не был израсходован. Александр долго пытался поймать в голове хоть какую-то мысль. Не получалось.

— Ну как, останешься? Да не смотри ты на меня так! Ты что, меня испугался?!

— С-скорее себя, — выдавил наконец Александр. — Неожиданно как-то… Мы и знакомы не так уж долго, и вообще. Ну, не привык я к такому.

— А ты не к такому привыкай, а ко мне. Кто тут расписал, что без меня не может?! Или со мной тоже? В конце концов, что я такого предложила страшного?! — В голосе девушки послышались слезы. Она задергала ручку, пытаясь открыть дверцу.

«УАЗ» явно решил помочь водителю — пусть не хозяин, но всё-таки свой. Дверца не открывалась.

— Постой, Иришка! — Александр перехватил руку. Ирина попробовала освободиться, дернулась раз, другой и затихла. Отвернулась обиженно.

— Может быть, всё-таки выпустишь? Раз уж я тебе не нужна? — Голос звучал глухо, сдавленно.

— Да кто тебе такое сказал? Просто… Не было у меня никогда так вот всё сразу. Ну, не обижайся ты! Я тебя действительно люблю, ты мне очень нужна, честно!

— Дурак ты, Сашка! Пень лесной! Медведь! — Ирина повернулась к нему. На щеках поблескивали мокрые дорожки. — Ты что думаешь, у меня такое каждый день? Может, еще и со всеми подряд?! Выпусти меня отсюда! Немедленно! Слышишь ты, выпусти меня сейчас же!

— Как хочешь. Извини, если что не так. — Александр дотянулся до ручки. Дверца открылась сразу же.

Ирина так и осталась на своем месте. Как-то растерянно посмотрела на ручку, оглянулась:

— Ну, я пошла!

— Как хочешь! — мрачно повторил Александр. У медведей тоже есть нервы. Может, он и не прав, но если она ждет, чтобы перед ней падали на колени, умоляли… Не дождется. Переживем как-нибудь. Не впервой. В конце концов, ничего действительно обидного он не сказал. Хорошая вещь — свобода, но надо же и чужую душу уважать. «Не привык» — это не значит, что сейчас расфыркается с отвращением. И вообще, чего Александр не любил в романтичных девушках, так это склонности к театральным постановкам в жизни. И к ролевым играм. Ирина их помнится, любит. — Слушай, сейчас не май месяц, холодно. И так салон не утепленный. Сидишь здесь, так хоть дверцу закрой.

Ирина захлопнула дверцу. С этой стороны. Всё-таки не вышла. Александр посмотрел на нее, чуть прищурил глаза… Вокруг головы медленно гасло красно-желтое свечение. Бледнело, розовело постепенно, сменялось лиловым мерцанием. А ведь она не играла! Действительно разозлилась и обиделась, а сейчас успокаивается и даже чувствует себя виноватой. Или это ему так кажется? Видит то, что хочет увидеть?

— Саш… Ты на меня обиделся? Ну, Саша, извини, пожалуйста. Просто… Меня мать задолбала своими поучениями на эту тему. И не только она. Был у меня один парень, я его любила, а потом я ему возьми и скажи, что он у меня не первый… И всё, вот и вся любовь. Всё вроде бы ничего, просто замечательно, и всё у нас наладилось, всё было. Месяца два после этого встречались, а он мне потом и заявил, что ничего серьезного у нас не будет. Мол, он мне не сможет доверять и всё такое. Вот ведь гад попался! Сказал бы сразу, так нет, как «телка» я его устраиваю, а в жены обязательно ангелочка подавай!

Свечение вокруг головы опять полыхнуло алым. Она еще что-то говорила, но Александр уже не различал отдельных слов. Он вдруг поймал себя на том, что разглядывет ее только верхним зрением. И при этом любуется переменой цветов. Чуть позже понял почему. Не из-за тонких оттенков или неожиданных переходов, просто каждый цвет в точности соответствовал тому, что и как говорила Ирина.

Не врала она, вот в чем суть. Ни ему, ни себе, скорее всего. Просто говорила то, что думает, и так, как чувствует. Редкая среди людей прямота. Среди Древних, впрочем, тоже, прав был лесник из Рябиновки. Только у Древнего Народа все чувства в таких случаях скрывает серый колпак маскировки, а Ирка прятать чувства просто не умеет. М-да… У Алены ей бы поучиться. Хотя не надо. Пусть лучше со своей прямотой пять раз «влипнет», чем однажды и навсегда научится лицемерить. И так чудо природы, что до таких лет дожила и не освоила это искусство. А может, просто еще не «повзрослела» окончательно. К счастью.

— Ладно, Иришка, мир. Как, будем считать, что все правы и виноваты оба? Проехали?