Последний бобр - Алексеев Виктор Сергеевич - Страница 7

Мы с дедом Егором давнишние друзья. Встречаемся каждый день или на речке, или в школе, где дед Егор работает сторожем.

— Здравия желаю, — отвечает дед Егор на мое приветствие.

— Как улов? — спрашиваю я.

— Мало, — отвечает он, — сыта нынче рыба. Я сегодня на червя уж и не пробовал. Вот мотыля племянник привез. Испытываю.

Присаживаюсь рядом и оглядываюсь. Юрки нет.

— А где же кот?

— А ну его к бесу. Рассерчал я на него, — отвечает дед. — Живет как барин — в тепле и уходе, а дел своих не знает. Вторую неделю в подполе шебаршит мышка, а он спокойно лежит. Я ему: «Юрка, это же безобразие», а он, шельмец, даже ухом не поведет. Одним словом, позавчера отдал я его племяннику. В Молоково увез. Может, там образумится. А то ведь рыба его совсем испортила.

Мы сидим молча. Едва колышутся поплавки на воде, а чуть поодаль то тут, то там плеснет рыбка, и снова тихо. Дымит своей трубкой дед Егор и о чем-то думает.

Юркнул поплавок, и старик резко подсек удочкой. Пескарь величиной с палец упал на траву и забил хвостиком.

— А может, это не мышь была? — после паузы продолжил свой рассказ дед. — Вчера дочка сказала, что ящерицу видела в подполе.

И я понял, что злость на Юрку у деда давно прошла и он сейчас жалеет о том, что отдал кота.

А на следующее утро Юрка как и прежде сидел возле деда Егора.

— У-у, зверюга, — ворчал дед. — Приплелся?!

Юрка выглядел похудевшим и уставшим. Но глаза его, большие, рыжие, горели. Не успел дед поймать небольшую рыбку и опустить в посудину с водой, как Юрка ловко подкрался, схватил ее и был таков.

— Ах ты шельмец полосатый! — закричал дед Егор. — Это что ж получается?! Я ловлю, а ты чужим трудом питаешься?!

Юрка убежал далеко за кусты, там быстро съел рыбу и снова показался на берегу. Но подходить близко уже не решался.

— Я те дам! — погрозил ему кулаком дед Егор. — Эх, напрасно я его отдал, — сокрушался дед, — ведь ни разу у меня не брал, а теперь, видишь, красть научился. Как бы не привык, а то ведь перед соседями стыдно будет.

В этот день рыба шла хорошо. Крупной, правда, не было, но плотва жадно хватала наживу, и дед Егор за час выловил килограмма полтора рыбы.

Но ему не сиделось. Он часто вставал, порывался куда-то пойти, но тут, как назло, рыба клевала, и ему приходилось хвататься за удочки. Наконец он не выдержал и смотал их.

— Пойду Юрку поищу.

Я пошел за ним…

Там, где сточная канава от очистительной станции сливается с рекой (там всегда в изобилии мелкой рыбешки), мы увидели: на небольшом камне пристроился Юрка. Он стоит на трех лапах, а четвертая застыла в воздухе. Плеск, что-то сверкнуло — и во рту у кота затрепетала маленькая рыбка. Юрка прыгает на берег, спокойно съедает ее и снова возвращается на камень.

Мы тихонько отходим. Дед Егор довольно улыбается.

— Трудится, шельмец, — говорит он. — То-то!

ЖИЛА-БЫЛА ПОЛЕВКА

Она родилась в норке между опытным пшеничным полем и лесом. В норке было тепло, под брюшком лежали вкусно пахнущие соломинки и твердые комочки зерен, а сверху сладко пахло молочком. Она тыкалась в мягкую шкурку матери, находила влажное место и, насытившись, снова засыпала. Правда, часто ее оттесняли, потому что она была самой младшей, но полевка после многих усилий все же удобно устраивалась.

Так прошли две недели. Теперь она стала большой и норка казалась тесной, потому что рядом вплотную к ней находились братья и сестры. Все они пахли одинаково, как мама, которая появлялась в норке все реже и реже, пока совсем не пропала. Теперь полевки в долгие часы ожидания теребили солому и поглощали зернышки.

Вначале робко, а потом смелее стали они выходить из норки и по подземным путям обследовать свою территорию. Иногда дорога заканчивалась огромным белым пятном, и, высунув мордочку, можно было уловить разные удивительно загадочные запахи. С каждым днем все сильнее и настойчивее тянуло полевок к этому пятну, пока, наконец пересилив страх, они не оказались в неведомом и прекрасном мире. Запахи будоражили и увлекали их все дальше и дальше от дома. И вот самая маленькая полевка осталась одна.

В норке еще было кое-чем поживиться, ведь ей не так уж много надо было, но со временем и она стала ощущать настойчивое желание куда-то бежать, разыскать съестное.

Однажды в норку заглянула большая морда старого самца, напугала строгостью и дыхнула сытостью. Полевка мгновенно сжалась в маленький комочек и задрожала. Самец только недовольно фыркнул и исчез — здесь ему делать было нечего.

Она еще долго дрожала, потом засуетилась, отыскивая пищу, но тщетно, ничего уже съестного не было. И вдруг, пересилив страх, она выбежала из норки и побежала по туннелю все вверх и вверх, пока не оказалась перед белым пугающим пятном.

Она не сразу полюбопытствовала — что же там? — а долго принюхивалась к неожиданно многослойным запахам, улавливая знакомый с рождения сладкий аромат стеблей и зерен. Это придало ей решимость. Кинулась к белому пятну и растворилась в пространстве и солнце.

Полевка зажмурилась и застыла, окатываемая теплыми волнами ветра. Снова открыла глаза и никак не могла остановить кружившийся мир. Над головой все время что-то шуршало, гудело, жужжало, переливалось трелью — мир окружил ее своим светом и многоголосьем.

Полевка потянула носом воздух, и вместе с ним хлынул знакомый сытый запах, который в голодные дни приносил ей тепло и радость.

Она чуть пробежала вперед и сразу наткнулась на стебелек, обнюхала его и мгновенно резанула острыми зубками. Стебелек поник, а зверек почувствовал во рту ароматный сок колосившейся пшеницы. Работая передними лапками, подтянула стебель поближе к себе, пока не добралась до зерен. Они оказались мягкими, сладкими и душистыми, не как в норке.

Полевка никогда так много не ела. Сытость разлилась по телу приятной истомой, она даже зевнула, захотелось поскорее вернуться домой, но тонкие ножки уже не могли быстро нести ее раздувшийся как шар животик.

Она сунулась в ближайшее круглое отверстие, очень похожее на вход в ее родную норку, но столкнулась с остроносым существом. Это существо резко пискнуло и оскалило зубы. Полевка в ужасе побежала прочь. Она еще не знала, что встретила свою самую скандальную соседку — серую полевую мышь.

По привычному родному запаху полевка отыскала свою норку и скрылась в ней. Потопталась на примятой, почерневшей соломе и крепко заснула, теперь уже ничего не страшась. Сам запах и наследственное право на этот маленький кусочек подземелья охраняли ее.

…Спустя месяц сытой и вольной жизни полевка подросла, нагуляла жирок, мех ее стал гладок и лоснился так, что теперь не страшны ей стали ни дожди, ни холода. Мордочка ее с тупым носиком и со светлыми подвижными глазками еще более округлилась, появились тонкие, обостряющие нюх усики, окреп короткий хвостик, зубы стали острыми как бритва, а коричневая шубка мягче, эластичнее. Одним словом, полевка стала красавицей. Красавицей не в понимании человека. Для человека она по-прежнему оставалась вредительницей сельского хозяйства и даже разносчицей заразы. А была она просто представительницей своего отряда мелких грызунов и жила, выполняя то, что веками сохранила и к чему приспособила ее природа. Однако природа не оградила ее от вечной опасности, и единственной защитой от врагов служил ей страх и осторожность. Она не выбегала бездумно из норки, а прежде чем выйти, долго принюхивалась — нет ли посторонних запахов. Даже собирая зерно, вечно оглядывалась и прислушивалась.

Первый враг, с которым она встретилась и запах которого запомнился на всю жизнь, — это лиса. Она давно уже промышляла в этом районе, потому что недалеко в овраге ей посчастливилось найти брошенную кем-то нору, в которой вот уже два месяца росли четыре лисенка. Их надо было кормить ежедневно, и рыжая, прилагая все свои старания и ловкость, приносила им пищу. В основном кормила она их мышами и полевками, колонии которых в изобилии находились по обе стороны оврага — в поле и в лесу. Иногда ей везло, охота приносила и более крупную дичь — зайца, голубя или утку. Но каждый день лиса обходила свою территорию, осторожно приближаясь к мышиным норам. Вот и сейчас лиса залегла недалеко от входа и терпеливо ждала свою жертву. Она видела, как рыжая полевка только что нырнула в узкое отверстие подземного дома.