Путешествие по берегам морей, которых никто никогда не видел - Худяков Дмитрий Сергеевич - Страница 45

Похоже, что так. В частности, этот «календарь» подсказывает нам, что пластиночка сланца, которую мы только что поджигали, ее толщина около двух миллиметров, сложена из осадков, которые накапливались на дне Волжского моря около ста лет…

Ну, а теперь очень соблазнительно было бы представить себе такую картину. Лето… Вода в море прогрелась, в ней бурно расцвела жизнь. На дно опускается много остатков животных и растений, им предстоит образовать очередной слой органического вещества. Зима… Вода охлаждается, жизнь угасает, и осадок образуется в основном из минеральных частичек, приносимых реками. Однако едва ли температура воды в Волжском море сильно менялась в течение года. Наши края, «плывя» на своей литосферной плите, в конце юрского периода все же еще находились в тропической зоне, так как на Земле в то время было теплее, чем сейчас. Но на расцветы и угасания растительности, а следовательно, и животного мира в бассейне могла влиять, скажем, еще и высота солнца над горизонтом, от которой зависел поток лучистой энергии. На смену осадков в море могли влиять и сезонные дожди. Допустим, летом их выпадало мало, суша размывалась незначительно, реки выносили мало песка и глин, на дно бассейна оседали в основном остатки живых существ. А зимой — картина менялась… Обходя старый террикон, мы можем увидеть, что сложен он не только кусками сланца, а главным образом темной глиной. Породой, которая в сланцевой толще под поселком Горный отделяет один слой сланца от другого. Ведя добычу «горючего камня», глину тоже приходилось поднимать из шахты на поверхность. Эти отходы и сложили в основном террикон. Факт достойный внимания. Дело в том, что Волжское море не все время вело «каменный календарь». Отложив на своем дне около двух тысяч пар чередующихся органических и минеральных слоев, оно вдруг начинало «писать» свою биографию почти обычными темными глинами. Может быть, в такие периоды образованию тонкослоистого осадка мешали течения, может быть, донный ил тогда перемешивали раки, моллюски, черви, передвигавшиеся в нем, строившие норы, пожиравшие остатки растений и животных.

Чаще такие «глиняные перерывы» продолжались столько же, сколько и периоды «ведения календаря», но иногда они затягивались на десятки тысяч лет. Существует мнение, что в первом случае причиной появления глин служили периодические изменения климата в данном месте планеты, а во втором — оседания морского дна или поднятия суши.

…О том, что недра нашего Заволжья таят в себе запасы «горючего камня», известно многим. Об этом пишут в газетах, об этом сказано в учебнике географии. На геологической карте из «Атласа Саратовской области» этот факт отмечен специальными значками, поставленными не только на берегу Сакмы, но еще и в Озинском, Перелюбском, Пугачевском районах. Но вот о том, что сланценосная толща еще и природный музей, в котором хранятся многочисленные остатки морских ящеров, знают далеко не все. А ведь

только в одном Горном в свое время были обнаружены скелеты и части их, принадлежавшие более чем двум десяткам ископаемых пресмыкающихся.

Расскажу тебе об одной из самых интересных и поучительных находок…

ПЛИОЗАВР ДИРЕКТОРА ЖУРАВЛЕВА

В один из мартовских дней 1933 года директор Пугачевского краеведческого музея Журавлев получил короткую записку: «В шахте № 1 найдены кости. Срочно приезжайте».

Депеша была из нового рудничного поселка, расположенного в 30 километрах к югу от города. Оставив все дела, Журавлев в тот же день выехал туда поездом, кружным путем через станцию Рукополь. Прямую дорогу весна уже успела сделать непроходимой.

С того момента, когда на берегу Сакмы появился первый карьер для добычи горючих сланцев, а проектировщики начали размечать штольню первой шахты, Константин Иванович стал часто бывать в этих местах.

Жизнь рудника складывалась трудно. Заволжская степь. Летом — зной, зимой — стужа и бураны. В выработках — сыро, тяжелый воздух. Вся «механизация» — понурые рудничные лошади. Основные орудия — кайло, лопата. Свет — тусклый керосиновый фонарь.

Одежда — негнущаяся брезентовая роба, обувь — лапти из веревок. Дома в поселке — тесные бараки. На улицах в непогоду грязь по колено или снег по пояс. В рабочей столовке — ржаная затируха. Вода — с противным привкусом солей. Баня — раз в три недели, за 6 километров. Идешь — бери с собой дрова…

Журавлев понимал: тем, кто добывает «горючий камень», пока не до юрских пресмыкающихся. Но он также чувствовал: ждать, пока наладится жизнь, нельзя. Каждый день в забоях вместе с пластами сланца дробились остатки обитателей древнего моря и исчезали в отвалах пустой породы. Уходили в небытие уникальные «документы» истории планеты.

Дел и забот у директора музея, естественно, хватало. С трудом выкроив день-другой, он спешил на рудник. Заходил в карьеры, спускался в шахты, осматривал кучи добытого сланца и понимал: одному за всем не уследить. И потому в каждый приезд собирал рабочих, показывал находки, рассказывал о древних морях, учил отличать обломки костей от кусков породы. И люди, уставшие после смены, полуголодные, неустроенные, слушая о далеком прошлом своего края, загорались интересом к тем камням, которые каждый день мелькали перед ними.

Заканчивая очередную беседу, Константин Иванович просил сообщать ему, «если что встретится»…

Просьбы эти не остались без ответа. Уже на второй год работы рудника Журавлева вдруг срочно вызвали на первую шахту. Там была обнаружена значительная часть скелета огромного ихтиозавра, имевшего при жизни длину не менее десяти метров. Вскоре и во второй шахте удалось добыть почти полный скелет рыбоящера. И вот теперь опять что-то найдено в штреке шахты номер один…

На этот раз находка состояла из девяти больших глыб прочной известковистой породы. Они были частями огромной конкреции, минерального образования, находившегося в слоях сланца и преградившего путь горнякам. Разбивая его, рабочие увидели кости и сразу же известили об этом директора музея.

В первом из девяти кусков конкреции, уже поднятом к приезду Журавлева на поверхность, отчетливо просматривался обломок челюсти и острые, слегка изогнутые зубы какого-то огромного морского хищника. А в тех глыбах, что еще лежали в штреке, сразу же удалось заметить его позвонки, ребра, части черепа. Осматривая с фонарем дно забоя, Константин Иванович увидел еще какие-то кости. Вскоре удалось извлечь из породы остатки гигантского ласта рептилии, имевшего длину около двух метров!..

Можно представить, каких хлопот стоило директору музея доставить каменные глыбы в город; сколько часов проработал он молотком и зубилом, извлекая остатки ящера из прочного каменного «саркофага», осваивая на ходу искусство препаратора; как нелегко было соединить потом вместе все детали скелета, вытянувшегося в длину на шесть с половиной метров!

Но было, наверное, и что-то притягательное в этом труде, что позволяло Журавлеву забывать об усталости, не падать духом при неудачах… Что?.. Постижение тайны?..

Вот обрисовался огромный, вытянутый череп, метровые челюсти которого ощерились десятисантиметровыми зубами… Вот мощный хребет и хвост… Вот гигантские лапы-весла…

Присматриваясь к каждому кусочку пароды в том месте, где когда-то был желудок ящера, Константин Иванович обнаружил массу острых когтей-крючочков, которыми когда-то были вооружены щупальца белемнитов. Вероятно, эти головоногие были главной пищей плиозавра… Там же попались зубы акул и детали скелета небольшого ихтиозавра. «Тиран морей» был еще и ловким, быстрым охотником… И рядом — почти целый скелет крупной рыбины, бывшей, как видно, последней добычей ящера.