Улей - Села Камило Хосе - Страница 57

— И вы поженитесь?

— Да, когда будет возможность. Он говорит, что хочет испытать меня, вступать в брак — это, говорит он, как дыню покупать, сперва надо на вкус попробовать. Думаю, что он прав.

— Может быть. А что он делает, твой друг?

— Да знаешь ли, милая, сейчас он, по правде говоря, делать-то ничего не делает, но со временем что-нибудь подвернется. Верно ведь?

— Ну ясно, обязательно подвернется.

Отец Марибели когда-то, много лет назад, держал скромную корсетную мастерскую на улице Ко-лехиаты, но корсетную эту пришлось продать, потому что его жене Эулохии взбрело в голову, что выгодней открыть дешевый бар на улице Адуана. Бар Эулохии назывался «Земной рай», и дела в нем шли неплохо, пока хозяйка не спятила с ума и не сбежала с гитаристом, беспробудным пьяницей.

— Какой стыд! — говорил дон Браулио, папаша Марибели. — Моя супруга связалась с таким подонком! Да он уморит ее голодом!

Бедняга дон Браулио вскоре скончался от пневмонии, и на его похороны явился в строгом трауре и с сокрушенной миной тот самый Пако Сардина, который сожительствовал с Эулохией в Нижнем Карабанчеле.

— Ну, что такое человек? Прах! — говорил Сардина на похоронах брату дона Браулио, прибывшему на погребение из Асторги.

— Да, да!

— Единственное, чем мы владеем, — это жизнь. Не правда ли?

— О да, вполне согласен, единственное, — отвечал дон Бруно, брат дона Браулио, когда они ехали в автобусе по Восточному шоссе.

— Брат ваш был хорошим человеком, упокой Господь его душу!

— Еще бы! Не был бы он хорошим, он бы душу из вас выколотил.

— И то правда!

— Я думаю! Но я всегда говорю: в нашей жизни надо быть терпимым.

Сардина не ответил. А про себя подумал, что дон Бруно — вполне современный человек.

«Вот это мне нравится! Мировой дядька, по-настоящему современный! Хотим мы или не хотим, а таков дух времени, ничего не попишешь!»

Дона Рикардо Сорбедо не очень-то убеждали аргументы его подруги.

— Может, и так, малышка, но пока эта музыка тянется, мне ведь надо чем-то наполнять желудок, как ты думаешь?

— Все равно побереги нервы, не горячись, не стоит того. Вспомни поговорку: самая страшная беда, и та не на года.

Когда происходил этот разговор, дон Рикардо Сорбедо и Марибель сидели в кабачке на улице Майор, напротив Управления полиции, за двумя рюмками белого вина. У Марибели завелась песета, и она предложила дону Рикардо:

— Зайдем куда-нибудь, выпьем белого. Надоело мне бродить по улицам и мерзнуть.

— Ладно, пойдем куда хочешь.

Парочка поджидала друга дона Рикардо, молодого поэта, который иногда угощал их кофе с молоком и даже с булочкой. Друг дона Рикардо, юноша по имени Рамон Маэльо, не то чтобы купался в роскоши, но и голодать по-настоящему не голодал. Жил он в семье и всегда как-то устраивался, чтобы в кармане было несколько песет. Родители его снимали квартиру на улице Аподаки, над галантерейной лавчонкой Трини, и хотя поэт не ладил со своим отцом, уйти из дому все же не решался. Здоровье у Рамона Маэльо было слабое, уйти из дому означало бы для него верную смерть.

— Слушай, ты думаешь, он придет?

— Конечно, придет, Рамон — парень серьезный. Немного похож на лунатика, это да, но серьезный и услужливый, он обязательно придет.

Дон Рикардо Сорбедо отхлебнул глоток и задумался.

— Скажи, Марибель, чем оно отдает? Марибель тоже отпила глоток.

— Ей-Богу, не знаю. По-моему, вино как вино.

Уже несколько секунд дон Рикардо чувствует невыносимое отвращение к своей подруге.

«Курица безмозглая», — думает он.

Марибель этого не замечает. Бедняжка никогда ничего не замечает.

— Посмотри, какой чудный кот. Наверно, он очень счастливый кот. Правда?

Черный, лоснящийся, откормленный и отоспавшийся кот со степенным и мудрым, словно у аббата, видом прогуливался по фундаменту, старинному почтенному фундаменту, выступающему не меньше чем на ладонь.

— А мне кажется, что это вино отдает чаем, вкус у него — точно как у чая.

За стойкой несколько водителей такси потягивают вино из стаканов.

— Смотри, смотри, просто удивительно, как это он не падает!

В углу другая парочка молча держится за руки, нежно глядя в глаза друг другу.

— Когда в желудке пусто, тогда, наверно, все отдает чаем.

Между столиками ходит слепой, распевая дурацкие куплеты.

— Какая у него очаровательная шерстка! Так и отливает синевой! Ах, что за кот!

С улицы, когда открывается дверь, задувает холодный ветерок и доносится грохот трамваев, от которого становится еще холодней.

— Да, чаем без сахара, чаем для желудочных больных.

Оглушительно звонит телефон.

— Это не кот, а канатоходец, такой кот мог бы выступать в цирке.

Официант за стойкой, обтерев руки фартуком в зеленую и черную полоску, берет телефонную трубку.

— Чаем без сахара, из такого впору сидячие ванны делать, а не вливать его себе внутрь.

Парень за стойкой повесил трубку и выкрикнул:

— Дон Рикардо Сорбедо!

Дон Рикардо махнул ему рукой.

— Меня?

— Вы дон Рикардо Сорбедо?

— Да, я. Мне что-то передали?

— Да. Рамон просил вам передать, что он не может прийти, у него заболела мама.

В булочной на улице Сан-Бернардо, в маленьком конторском помещении сеньор Рамон беседует со своей женой Паулиной и доном Роберто Гонсалесом, который из благодарности за пожалованные ему хозяином пять дуро пришел на следующий же день кое-что доделать, привести в порядок документы.

Супруги и дон Роберто ведут разговор, сидя у маленькой печурки, от которой пышет теплом. На плите кипятятся в консервной банке несколько лавровых листиков.

У дона Роберто нынче веселое настроение, он смешит хозяев анекдотами.

— И тогда худой возьми да и скажи толстому: «Вы свинья!» А толстый обернулся и отвечает: «Эй, вы что думаете, от меня всегда так пахнет?»

Супруга сеньора Рамона помирает со смеху, она зашлась икотой и, закрывая себе глаза обеими руками, кричит:

— Молчите, ради Бога молчите!

Дону Роберто хочется закрепить свой успех.

— И все это говорится в лифте!

Женщина закатывается от хохота, слезы струятся из ее глаз, она откидывается на спинку стула.