Улей - Села Камило Хосе - Страница 41

— Отлично.

Жена ласково улыбнулась.

— А еще я нынче на рынке немного сэкономила и купила тебе полбутылочки вина. Ты так много работаешь, тебе полезно время от времени выпить стаканчик.

Эта скотина Гонсалес, как называет его шурин, — человек мягкосердечный, любящий отец семейства и неудачник, каких редко встретишь; ему немного надо, чтобы растрогаться.

— Какая ты у меня добрая, женушка моя! Я не раз думал: бывают такие дни, что, если бы не мысль о тебе, я сам не знаю, что бы сотворил. Но терпение, терпение! Самое трудное — это первые годы, пока я не приобрету положения, всего только первые десять лет. Потом будем жить припеваючи, вот увидишь.

Дон Роберто поцеловал жену в щеку.

— Ты меня очень любишь?

— Очень, ты же сам знаешь, Роберто.

Супруги поели на ужин супу, жареных барабулек и по одному банану. После сладкого дон Роберто пристально посмотрел на жену.

— Что ты хотела бы получить завтра в подарок? Жена улыбнулась счастливой и благодарной улыбкой.

— Ах, Роберто! Я так рада! Я думала, ты и в этом году не вспомнишь.

— Молчи, дурочка! Почему бы это мне не вспомнить? В прошлом году я, конечно, забыл, но что было, то было, а уж в этом году…

— Ах, знаешь, я себя так невысоко ставлю! Если бы она еще хоть одну секунду подумала о том, как невысоко себя ставит, у нее слезы бы покатились градом.

— Ну скажи, какой подарок ты бы хотела?

— Да что ты! Ведь у нас так туго с деньгами! Дон Роберто, глядя в тарелку, сказал вполголоса:

— Я выпросил в булочной немного в счет жалованья.

Жена посмотрела на него нежно и чуть грустно.

— Ах, бестолковая я! Заболталась и забыла дать тебе стакан молока.

Пока жена доставала молоко из холодильника, дон Роберто продолжал:

— Мне еще дали десять песет, чтобы я купил детям какую-нибудь игрушку.

— Какой ты добрый, Роберто!

— Вовсе нет, это ты все выдумываешь, такой, как все, — не лучше и не хуже.

Дон Роберто выпил свой стакан молока, жена всегда дает ему стакан молока как дополнительное питание.

— Я решил купить детям мяч. А если что останется, выпью рюмку вермута. Хотел ничего тебе не говорить, да видишь, я не умею хранить тайны.

Донье Рамоне Брагадо позвонил по телефону дон Марио де ла Вега, владелец типографии. Он хотел узнать, есть ли новости в одном деле, которое волнует его вот уже несколько дней.

— К тому же вы работаете в одной области, эта девочка служит в типографии, пока, кажется, ученицей.

— Вот как? В какой типографии?

— Называется она «Будущее», это на улице Мадера.

— Так-так. Ну что ж, тем лучше, товарищи по работе. Послушайте, а вы считаете, что она?… Точно?

— Да-да, не беспокойтесь, я ручаюсь. Завтра, когда освободитесь, загляните ко мне в молочную и под каким-нибудь предлогом заговорите со мной.

— Так-так.

— Вот и все. Она уже будет у меня, что-нибудь для этого придумаю. Мне кажется, дело на мази — только тронь, и яблочко упадет. Девчонке уже осточертело жить в нужде, она бы и сама надумала, даже и без нашего участия. Вдобавок у нее жених тяжело болен, она хочет купить ему лекарства; такие влюбленные дурочки легче всего поддаются, сами увидите. Дело верное.

— Дай-то Бог!

— Вот посмотрите. Имейте в виду, дон Марио, я из-за этого не сбавлю ни единого реала. Потрудилась я на совесть.

— Ладно, ладно, договоримся.

— Чего еще договариваться, нет-нет, все договорено. Смотрите, я ведь и на попятный могу пойти!

— Ладно, ладно.

Дон Марио хохотнул с явным желанием показать себя человеком, опытным в таких делах. Донья Рамона все же хотела поставить все точки над i.

— Значит, согласны?

— Согласен, согласен.

Возвратившись к столику, дон Марио сказал:

— Для начала будете получать шестнадцать песет. Понятно?

Тот, что сидел за столиком, ответил:

— Да, сеньор, понятно.

Тот, Другой, — неудачник, есть у него кое-какое образование, но пристроиться он нигде не может, судьба, видимо, такая невезучая, да и со здоровьем плоховато. В их семье чуть не у всех чахотка — вот недавно одного из братьев, по имени Пако, освободили от военной службы, потому что бедняга уже еле ноги тянет.

Подъезды домов уже заперты, однако в мире ночных гуляк жизнь продолжается, и они все более редкими группами движутся к автобусу.

Когда спускается ночной мрак, улицы зияют алчной и таинственной чернотой, и ветер, завывая меж домами, крадется мягкой волчьей поступью.

Мужчины и женщины, которые в этот час устремляются к центру Мадрида, — заядлые ночные гуляки, им невмоготу сидеть дома, они уже привыкли полуночничать; это богатые посетители всяких кабаре и кафе на Гран-Виа, где столько надушенных соблазнительных женщин с крашеными волосами, разодетых в нарядные черные шубки, эффектно отливающие серебристой сединой; но есть и ночные бродяги с пустым кошельком, которые отправляются в гости поболтать или идут в кафе выпить рюмочку. Все что угодно, лишь бы не сидеть дома.

Случайные ночные прохожие, любители кино, которые по вечерам выходят лишь изредка и никогда не слоняются без цели, а спешат в определенное место, те уже разошлись по домам до того, как закрылись подъезды. Сперва хорошо одетые посетители центральных кино — они спешат и стараются поймать такси: это завсегдатаи «Кальяо», «Капитоля», «Дворца Музыки», произносящие имена актрис почти без ошибок, некоторые из них даже получают иногда пригласительные билеты на фильмы, что идут в английском посольстве на улице Орфилы. Они знают все о кино и не говорят, как посетители окраинных кинотеатров: «Это потрясающий фильм с Джоан Крауфорд», — нет, они, как бы делясь с посвященными, скажут: «Очень милая комедия Рене Клера, вполне французская», или: «Это великая драма Франца Капры». Правда, никто из них точно не знает, что значит «вполне французская», но это неважно; наше время — время дерзких суждений, мы участвуем в спектакле, на который иные простодушные люди изумленно глядят из зала, не очень-то понимая, что происходит, хотя на самом деле суть совершенно ясна.

Посетители окраинных кинотеатров, не знающие фамилий режиссеров, появляются чуть попозже, когда двери подъездов уже заперты; они хуже одеты, идут не торопясь, лица их более беспечны, во всяком случае, в эту пору. Они ходили пешочком в кинотеатры «Нарваэс», «Алкала», «Тиволи», «Саламанка» и смотрели там фильмы уже прославившиеся, правда, слава эта чуть поблекла после нескольких недель демонстрации на Гран-Виа, фильмы с красивыми поэтическими названиями, намекающими на страшные загадки человеческой жизни, которым не всегда дается разгадка.