Французский «рыцарский роман» - Михайлов Андрей Дмитриевич - Страница 54

Однако в этих романах не было искоренено до конца высокое представление о человеческом чувстве. В этом смысле весьма показательна в романе «Идер» одна проходная сцена, не играющая существенной роли в повествовании. Тем не менее на ней полезно остановиться. Во время своих странствий Идер набредает на перекрестии дорог на скорбную группу: молодая девушка склонилась над телом рыцаря, павшего в неравном бою. Она просит Идера помочь ей предать земле тело ее милого. Наш рыцарь готов ей подсобить, но хочет знать получил ли ее друг перед смертью отпущение грехов. Девушка в наивной простоте отвечает:

«Confes? dist el, si fu, par foi».

— «Е dont li vint secors?» — «De moi».

— «Deus, dist il, voire e coment?»

— «Jal baisai ge cent foiz et cent

Ancois que l’alme s’en partist».

(v. 3664—3668)

Характерно, что дна современных французских исследователя оценили эту трогательную сцену по-разному. Ф. Менар увидел в ней лишь насмешку над бесхитростной простотой девицы, т. е. трактовал сцену в чисто комическом плане 18. Ж.-Ш. Пайен справедливо нашел здесь глубокие гуманистические идеи, согласно которым подлинный влюбленный оказывается под божественным покровительством 19. Он тонко подметил, что Овидиево уподобление любовника солдату («Amores», I, 9) заменено у французского средневекового романиста отождествлением истинного возлюбленного с истинным христианином.

Поэтическое прославление всепобеждающей силы любви можно найти и в других романах эпохи, не обязательно посвященных бретонским сюжетам, но построенным по их композиционным схемам. Таков, например, анонимный [127] роман «Бланкандин и Гордая в любви», где действие развертывается на фоне Средиземноморья, но герои (в отличие от «Флуара и Бланшефлор») ведут себя, как настоящие рыцари. В этом романе уместно отметить твердость героини, отстаивающей свое право любить лишь того и принадлежать лишь тому, к кому лежит ее сердце. Эта тема верности своему избраннику и неодолимости любви с трагической силой разрешена в анонимном романе «Адамас и Идуана», переносящем читателя из средиземноморской обстановки в леса и поля Бургундии и Ниверне.

Таким образом, поэтическое начало и возвышенные идеалы, вытесняемые трезвым взглядом на жизнь, не исчезли совершенно из рыцарского романа начала XIII в., когда появлялись еще произведения, интересные по мысли и оригинальные по исполнению, т. е. творчески разрабатывающие кретьеновскую «порождающую модель».

К таким романам несомненно относится «Прекрасный Незнакомец» Рено де Божё. Личность этого писателя до конца не выяснена. Как и относительно стольких его современников, относительно автора «Прекрасного Незнакомца» наши сведения ничтожны. Датируется книга весьма ориентировочно последними годами XII в. (обычно указывается: «ок. 1200»). Лингвистические данные единственной рукописи (Шантийи, № 472) также весьма противоречивы (в ней обнаруживают и пикардизмы, и следы шампанского диалекта, и диалекта Божоле). Хотя роман дошел до нас в единственной рукописи, произведение было в свое время довольно популярным. На это указывают упоминания его, скажем, у Жана Ренара, или воздействие (впрочем, порой, довольно спорное) на некоторые иноязычные памятники — на роман баварца Вирпта фон Графенберга, на поэму флорентийца Антонио Пуччи и т. д.

Напечатанный впервые лишь в 1860 г., роман был затем несколько раз издан научно; появился и ряд интересных исследований, в частности Гастона Париса[128], Жана-Шарля Пайена и Франсуазы Буарон22, наконец Сары Стурм [129]. Однако книга, упоминаемая, конечно, и в обобщающих работах 23 не получила еще, как нам представляется, окончательной оценки.

В романе ощутимо проглядывают уроки Кретьена. Мы находим их в интересе к проблемам любви и рыцарского долга, в легкости, артистизме повествования, в частой иронии и т. п. Вместе с тем в разработке, традиционной для куртуазного романа кретьеновского типа, мотива первого подвига молодого героя внесены автором новые «конструктивные» элементы. Книга как бы напрашивается на иносказательное, символическое истолкование. Она действительно богата символами, «отмеченными», маркированными подробностями и деталями.

Ко двору Артура прибывает молодой прекрасный рыцарь (вспомним характеристику Гастона Париса). Все восхищены его оружием, осанкой, обхождением. Но никто не знает, откуда он, как его имя. Не знает этого и сам молодой человек, он помнит лишь, что мать называла его «Прекрасным Сыном». Король Артур предлагает называть его «Прекрасным Незнакомцем» —

Li Biaus Descouneiis ait non, —

(v. 131)

и так он и будет называться на протяжении половины книги. То, что именно половины, — не случайно и знаменательно.

К Артурову двору, вслед за нашим героем, прибывает пригожая лицом девица (а девицы у Рено де Божё, как правило, всегда красивы и обходительны). Она просит помочь ее госпоже, молодой принцессе одного далекого королевства, попавшей в беду. Она подверглась злым чарам, и снять их может лишь «Ужасный поцелуй» (см. ст. 190—192). Помощь попавшим в беду молодым девицам всегда считалась среди героев куртуазных романов делом почетным, как нельзя лучше отвечающим задачам рыцарства. Не приходится удивляться, что среди откликнувшихся на призыв посланницы оказывается и наш Прекрасный Незнакомец. После некоторого колебания король Артур отпускает героя с юной девой и ее верным спутником-карликом. Те на первых порах не очень верят в доблесть и сноровку Незнакомца, но серия «авантюр» (бой у опасного брода с рыцарем Блиоблерисом, сражение с тремя могучими рыцарями и т. д.) убеждает их в своей ошибке. На попытки отговорить Незнакомца от безрассудного и рискованного предприятия и убедить его вернуться к Артурову двору наш герой отвечает твердо и прямодушно:

Damoiselle, par tot le mont

Je ne retorneroie mie

Tant con j’aie ens el cors la vie

Et s’avrai la voie furnie,

Car trop serroit grand couardie;

Mais passes outre, s’en irons:

S’il veut joster, nos josterons,

Et s’il desire la bataille,

Ja la porra avoir, sans faille.

(v. 382—390)

Эта часть романа очень традиционна. Она несколько напоминает соответствующую часть романа Кретьена де Труа «Эрек и Энида»: здесь, в книге Рено де Божё, как и в первом романе поэта из Шампани, герой едет по нескончаемым лесным дорогам, переправляется через бурные потоки, сражается у брода или перекрестка. Как и у Кретьена, этот путь подвига важен для протагониста не сам по себе, а как серьезный искус, в ходе которого он должен доказать свое право слыть подлинным рыцарем и быть допущенным к Круглому Столу короля Артура. Доказать другим членам рыцарского братства, но также и себе. Он, конечно, мужает и набирается ратного опыта на этом пути, но смысл этой самопроверки героя в романе Рено де Божё все-таки иной, чем у Кретьена. Там решалась проблема соотношения подвига, «авантюры» с любовью, с человеческими взаимоотношениями. Здесь, на первых порах, такой проблемы не возникает. Это просто проверка и самопроверка подвигом, «авантюрой». Девица и добрый карлик — тоже свидетели этой проверки (как и Энида у Кретьена), но для них рыцарские свершения героя, если угодно, безразличны. По крайней мере, безразличны в личном плане, так как не влияют на их взаимоотношения с юношей. Тот факт, что мотив инициации героя связан с поиском им невесты (ведь тот, кто снимет с несчастной принцессы злые чары, получит в награду ее руку и ее королевство), не делает проверку Незнакомца какой-то исключительной. Исключительность его судьбы — в другом. Она еще впереди.