Французский «рыцарский роман» - Михайлов Андрей Дмитриевич - Страница 33

Иначе обстоит дело с последним романом Кретьена. «Повесть о Граале» следует рассматривать особо. Это произведение уникально по своей творческой судьбе. И далеко не случайно его изучение сложилось в специальную отрасль медиевистики — «граалеведение», далеко перешагнувшую рамки собственно творчества Кретьена де Труа.

Этот роман поэта, роман к тому же незавершенный (написанная Кретьеном часть состоит, по-видимому, из 9234 стихов), вызвал большое число продолжений, переделок и т. п., в числе которых находится и такое замечательное произведение средневековой литературы, как «Парцифаль» Вольфрама фон Эшенбаха.

Если четыре первых романа Кретьена де Труа достаточно ясны по своим художественным задачам (это не значит, что они просты и неглубоки), то «Повесть о Граале» вызывает до сих пор оживленные споры, «виновен» в которых несомненно и сам автор. Во-первых, конечно, имеет значение тот факт, что роман остался незавершенным и тем самым многие сюжетные линии его оказались как бы оборванными, а символы, которыми так богат роман, — непроясненными. Причем споры вызывает не только главная тема книги — тема Грааля и связанных с ним нравственных проблем. Не прояснены до конца и отношения героя с его возлюбленной Бланшефлор. Не вполне ясно, какую роль играет в романе линия Говена: этот персонаж во второй части произведения совершенно оттесняет Персеваля в поисках чудесной чаши, что давало повод рассматривать «Повесть о Граале» как механическое соединение двух незавершенных автором произведений — неких «Романа о Персевале» и «Романа о Говене». Это якобы искусственное соединение двух текстов, двух набросков считали либо результатом вмешательства какого-то более позднего редактора (если не переписчика), либо даже творческим просчетом самого поэта, либо, наконец, приписывали Кретьену лишь первую часть романа, считая вторую произведением неизвестного автора. Между тем не подлежит сомнению, что введение «поиска» Говена создает определенный параллелизм двух «поисков», один из которых обречен на неудачу, другой же должен увенчаться успехом. И тем самым кажущаяся дисгармоничность произведения оказывается продуманной сложной структурой.

Но основные споры и основные трудности для истолкования коренятся не в этом двухчастном (можно было бы сказать — «двухцентровом») построении романа. Немало было пролито чернил прежде всего по поводу смысла Грааля и связанного с ним этического идеала. У нас нет возможности подробно излагать историю споров по этому вопросу и приводить различнейшие, порой взаимоисключающие точки зрения. Это достаточно полно сделано Жаном Фраппье[77]. Как полагает ученый, основных точек зрения на «природу» Грааля, а следовательно и на его смысл, три. Если говорить об источниках мифа, то их находят в христианской символике (Грааль — это чаша евхаристии, кровоточащее копье — это копье сотника Лонгина и т. д.), в языческих ритуалах и верованиях [78] (отголоски культа плодородия, обрядов инициации и т. п.), наконец в кельтском фольклоре (магические «котелки изобилия» кельтов и проч.). Однако любое из этих сопоставлений страдает тем или иным противоречием. И это далеко не случайно. Противоречивость, многоплановость решения исходных мифов отразили многослойность символики Грааля. Причем, думается, многослойность во многом сознательную. Использовав кельтские мифологемы, Кретьен де Труа придал им и христианский смысл, умело обыгрывая многозначность и многосмысленность основных мотивов романа.

В отличие от своих более ранних произведений, поэт строит повествование широко и миогопланово, и эта многоплановость выразилась не только во введении параллельной линии Говена. Поль Зюмтор [79] выделил три повествовательных «слоя» в романе. Первый «слой» связан с описанием воспитания молодого рыцаря (здесь есть следы мотивов инициации фольклорного героя). В решении этой темы немало свойственного Кретьену юмора, иронической усмешки. Второй повествовательный «слой» связан с темой завоевания свободы и обретения чувства ответственности. Третий лежит в области религиозного чувства.

Эти три «слоя», или три темы разработаны автором не в равной мере. Второй «слой» (по Зюмтору) соответствует мотиву многоплановости и емкости рыцарской авантюры. Он знаком нам и по другим произведениям поэта. Но здесь тема эта несомненно углублена и поставлена в нерасторжимую связь с двумя другими планами произведения. Причем это развитие и углубление происходит непосредственно перед читателем, чего не было в предшествующих произведениях Кретьена де Труа. В наставлениях матери юному герою, отправляющемуся по ненадежным волнам житейского моря, затем в поучениях Горнеманса более или менее четко формулируется задача странствующего рыцаря, задача, вернее, тот этический идеал, который не претерпит существенных изменений на протяжении веков и будет воодушевлять еще героя Сервантеса. В полном соответствии с этими идеалами отправляются на рыцарский поиск Персеваль, Говен, Жирфлет и сорок других сотрапезников Круглого Стола. Разгадывание загадки Грааля является лишь внешним, формальным поводом для этого поиска. Все эти рыцари (кроме Персеваля) только понаслышке знают о Граале, и его тайна мало их интересует. Если герои предыдущих романов Кретьена, пускаясь в путь по небезопасным лесным дорогам, имели перед собой очень ясную цель, то теперь цель намеренно неясна, расплывчата, ускользающа. Так само стремление становится целью. И в этом странствии рыцарь должен руководствоваться определенными нормами поведения (их подробное изложение — см. ст. 531—572), в числе которых — оказание помощи попавшим в беду дамам и девицам, пристойное ухаживание за избранной дамой сердца, уважение к старшим и достойным, определенный порядок знакомства со встреченным рыцарем (узнать его имя и назвать свое), наконец (и именно в самом конце!) — посещение церкви и молитва. Здесь не говорится ни о личной выгоде, ни о завоевании невесты (пусть не буквальном, но психологическом, как это было, скажем, с Эреком или Ивейном). Т. е. мы можем констатировать, что этический идеал, провозглашаемый романом, — уже иной по сравнению с предшествующими произведениями поэта из Труа. Впервые с такой определенностью поставлена здесь проблема самоотречения, столь важная как для эволюции рыцарского романа, так и для идейных течений средневекового Запада.

Это не значит, что поэт отказывается описывать любовь и воспевать прекрасных женщин. Напротив. Красота Бленшефлор описана Кретьеном с неутраченным им изяществом и изобретательностью (ст. 1810—1825), например, ее лицо:

Le front ot haut et blanc et plain

Come s’il fust ovrez a main,

Et que de main d’ome ovrez fust

De pierre ou d’yvoire ou de fust.

Sorciex bien fais et large entrueil,

En la teste furent li oeil

Vair et riant, cler et fendu...

(v. 1815—1821)

Что же касается любовных сцен, то в этой области вдохновение не только не покинуло нашего поэта, но, наоборот, помогло ему создать полную тонкого эротизма сцену, описывающую, как девушка, почти совсем нагая, лишь прикрывшись легким плащом, идет в спальню к юному герою, чтобы откровенно соблазнить его, чтобы расплатиться чувственным наслаждением за помощь в защите ее земель, разоряемых воинственным соседом. Персеваль соглашается отстаивать интересы Бланшефлор, но тут же требует обещанной награды, в чем она не может ему отказать:

...Et il le baisoit

Et en ses bras le tenoit prise,

Si l'а soz le covertoir mise

Tot soavet et tot a aise;