Записки. Том II. Франция (1916–1921) - Палицын Федор Федорович - Страница 17

Наши августовские неудачи в районе Киги-Огнота, просто результат дурного управления со стороны Юденича, а не потому, что обстановка для нас сделалась неблагоприятной. Но операция эта была отвергнута и Китченером и, как кажется и здесь, и не думаю, что когда-либо к ней бы вернулись. Никак не могу постигнуть, что делается на Кавказе. Отдельные слухи из газет, позволяют думать, что там более неладно, чем на западном нашем фронте.

Но я отвлекся от Салоникского фронта.

По мере его роста армия эта немного расширяла свой район и в ноябре овладела (сербы) Монастырем. Это было хорошо и важно, но так как затем все размельчалось, то последствия выразились лишь в необходимости большого его усиления.

5/18-VII-17

Выступление Болгарии в союзе с Центральными державами, очень резко изменило равновесие борющихся лагерей и не в пользу согласия. Можно ли было это предвидеть, возможно ли было, устранить это выступление, это вопрос теперь праздный. Необходимо было парализовать значение этого выступления. Сербия и Черногория были разгромлены, Дарданелльская операция потерпела фиаско, Греция вела даже не двойную, а открытую игру в пользу наших врагов.

Очищение всего Балканского полуострова, вместе с Салониками было бы громадной военной и политической победой Центральных держав, освободило бы несколько сотен тысяч войск, и ввела бы Румынию в цикл центральных держав, и обратила бы Средиземное море в почти немецкое. При таких условиях 6/19-VII-17 удержание Салоников для наших союзников являлось делом чрезвычайно важным. И для нас, для всего нашего юга, в частности, и общего нашего фронта такая политическая обстановка, с военной точки зрения грозила бедствием. Не только Салоники, но важные направления к Дунаю и Болгарии и разъединение наших врагов, требовалось самой очевидностью.

К сожалению, ряд частностей временами брали верх, и так как Салоники были далеко, и притом никому из союзников не принадлежали, а принадлежали Греции, то военное и политическое значение этого района и фронта серьезно оценено не было. Наружу выступили одни трудности, которые с развитием подводной войны все увеличивались. Затем при обсуждении положения, всегда рассматривалось с точки зрения частностей, что для массы и для данной минуты было понятнее. Этим я объясняю себе те колебания, которые с 1915 года имели место и имеют в настоящее время настолько, что англичане уже убрали 2 дивизии. Итальянцы, кроме 2 дивизий ничего не дали, и французы рады были бы оттуда убраться.

Когда же стремление к сокращению осуществится, греческие войска, на которые рассчитывают, окажутся неспособными и занятие германо-болгарами Салоник осуществится, исправить испорченное окажется невозможным, важность фронта предстанет во всей наготе и вопль подымется неистовый. Но делу это не поможет. Я, однако, надеюсь, что до этого не дойдет.

8/21 июля здесь соберется международная конференция, в том числе военная, для обсуждения Салоникских дел, и вообще военного и общего положения на всем фронте. Я раза два был в канцелярии моего заместителя. Он меня не замечает и со мною не разговаривает. Больше туда не пойду. Думал, что он человек все-таки воспитанный, к сожалению, он прав, сказав, что за свое пребывание за границей, он потерял стыд. Сказано было это по поводу нашего разговора о поведении наших солдат, главным образом, 1-й бригады и находящихся в госпиталях. Я заявил ему, что все, что делается, ужасно стыдно. Меня он успокаивал: «Знаете, я за свою службу за границей, потерял стыд»… Ну что ответить на такое признание? Может быть, это поможет ему успевать в службе? Таких, правда, не говорящих об этом так откровенно, я в своей жизни видел не малое число. Но жаль, что Временное правительство и интересы России будет представлять такое лицо, которое не чувствительно к этому чувству. Приглашен и генерал Занкевич. Надеюсь, что он до конференции переговорит с генералом Дитерихсом{87}, который приехал с Салоникского фронта и хорошо знаком с условиями здесь, и который командовал бригадой на Салоникском фронте в течение 10 месяцев; и до этого в течении года был генералом квартиры юго-западного фронта. Он Занкевичу поможет разобраться в очень сложных условиях этого фронта. Генерал Дитерихс человек основательный и знающий.

Но перейдем к Салоникскому фронту.

Закрывая доступ к Эгейскому морю, удерживая на себе болгарскую и часть турецкой армии, не говоря о германских и австрийских контингентах, фронт этот является частью общего, имеющего целью закрепить кольцо центральных держав. Ослабляя его, в худшем случае открывая, что в настоящее время с принудительным присоединением к нам Греции и не возможно, мы освободим у противника более чем ½ млн. войск и предоставим ему обширные плодородные пространства для пропитания и свободу маневра.

В оперативном отношении, мы только с этой стороны существенно можем грозить Болгарии и части Турции; мы можем, в крайнем случае, подать руку русско-румынам и, совершенно отрезав Болгарию и Турцию от источников их боевого питания, затруднить их борьбу, в особенности, если кавказская армия проявит свою жизнь.

Но для этого уже здесь армия, которая способна была бы к действиям, и военачальника, способного для действия. Факты указывают, что этих данных не было, и их нет.

За все время при больших средствах она не могла даже достигнуть того положения, которое позволило бы проявиться. Она не могла овладеть районом Бабуно-Кривапак и западнее Бабуны; откуда она своим положением могла существенно грозить и на восток, и на север, и к северо-западу. Армия эта, как наша Кавказская, обречена на какое-то бессилие. Обеими мало как-то интересуются и говорят о них, когда становится плохо, но больше, как об организации, которую лучше всего было бы сократить. Но в то же время чувствуется, что эту армию сократить нельзя, и она продолжает влачить свое жалкое сосуществование. Посмотрим, что скажет международная конференция 25 июля.

Робертсон будет предлагать ее уничтожение, на голову англичан же. Вероятно, французы будут спорить, но сдадут, Италия будет заодно с Робертсоном. Занкевич будет говорить (я так думаю) о нашем наступлении и необходимости оставлении армии, ибо, кажется ему это сказано. Как отнесется к этому Греция – не вижу. Мудрые представители государств и армий к какому-нибудь решению придут. Здесь энергия ослабла, теперь вся надежда на Америку. Но если Америка к ноябрю и даст кое-что, сколько не знаю, то значение этой помощи не велико.

Мы видим, что с обеих сторон употребление чрезвычайных сил и средств, приводят к ничтожным, сравнительно местным результатам. Но если результаты в одном районе были бы более существенные, то громадность протяжения фронта парализуют местные условия. При германской подготовке в тылу, борьба может продолжаться до тех пор, пока это захотят немцы. Пока Германия едина, раздавить ее с запада нельзя, по крайней мере, я этого себе не представляю. Дать битву в чистом поле немцы не допустят и отойдут на укрепленные позиции.

С конца 1916 года французы и англичане, в особенности же французы мечтали о маневре, но, в конце концов, Мишле своей подготовкой не только лишил свободы маневрировать, но лишился и свободы решения, – поставив страну и всю войну в опасное положение. Одно дало союзникам нашим большой плюс – это то, что они атаковали и этим связали немцев, которые теперь как будто от них и развязываются, мне кажется, что весь ход мая, июня, а теперь и июля идет к тому, что почин снова перейдет к нашим врагам. <…>

В начале войны, в 1914 г. я высказал мысль, что Германия будет побеждена, когда это захочет народ, т. е. когда он восстанет против власти. Теперь, после 4½ месяцев со дня революции и на основании всего пережитого я думаю, что германский народ никогда не восстанет, а после нашей революции тем более, и я думаю, что очень ошибаются у нас, что наша революция даст толчок к народным движениям в Германии. В Австрии, может быть, но не в Германии, и именно та среда, рабочие, которых так много в Германии, на которых мы рассчитываем, этого не сделают, по мотивам и причина материальным.