Сыновья Большой Медведицы. Книга 1 - Вельскопф-Генрих Лизелотта - Страница 21

Как будто все объяснялось очень просто, но эти размышления вселяли в Харку еще большую тревогу и страх перед хитрым Хавандшитой.

Утром Харка, проходя по стойбищу, как всегда, невольно поглядывал на мацавакен, висящий перед типи жреца. Мацавакен, который мальчику пришлось принести в жертву. Да, старый коршун все прибирает себе. Теперь все перед ним преклоняются как перед величайшим жрецом. И тут Харка обмер: на одной из трофейных жердей, чуть повыше мацавакена, висела маленькая сеточка, и в ней — золотое зерно! Неужели Харка ошибся в своих предположениях?! Но тогда как же произошло чудо? И для чего Хавандшита выставил это зерно, чтобы все его видели, даже Матотаупа, который с такой злостью швырнул золото в реку?

Харка поспешил сообщить новость отцу.

— Не может быть! — сказал Матотаупа, и его бронзовая кожа стала серой.

— Но это так, отец.

— Пойдем посмотрим.

Когда Харка с отцом подошли к типи жреца, на трофейном шесте не было ни сеточки, ни золотого зерна.

— Тебе показалось, Харка, — с облегчением сказал Матотаупа. — Тебя обманывают духи.

Харка даже провел рукой по глазам. Нет, он видел, он не мог ошибиться. В такое ясное утро ему не могло показаться. Но, может быть, его действительно обманули духи? А может быть, старый жрец разгадал его опасные мысли и насмехается над ним? Харка почувствовал себя так, как человек, который попал на зыбкое болото, перешел его и вдруг теперь, на самом краю, проваливается в трясину.

Мальчик подумал, уж не слышал ли его разговора с отцом Чернокожий Курчавый? Он в это утро рано явился в типи вождя, чтобы позвать Харку и Харбстену купаться. Харбстена тогда еще спал, спал и Шонка; Курчавый был единственный, кто мог что-нибудь слышать… Вечером Курчавый позвал Харку проехаться в прерии. Он сказал, что хочет поискать следы и побыстрее научиться читать их. Мальчики галопом понеслись в прерии. Ветер освежал лицо и прогонял заботы.

Стемнело, и Харка остановился. Послышался вой волков. Полудикие собаки отвечали им.

Курчавый соскочил на землю, обтер травой спину лошади и сел.

— Я смотрю, ты не торопишься приняться за дело и уселся как медведь на солнце, но ведь уже ночь, — сказал Харка.

— Да, я вижу, что уже ночь. А ты, что — боишься?

— Не говори глупостей. Что ты задумал?

— Мне надо тебе кое-что сказать.

— Говори, — Харка насторожился.

— Но имей в виду, это тайна.

— Какая еще тайна? Много есть разных тайн.

— Это тайна, которой ты еще не открыл, но ею владеют белые люди.

— Хорошо. Пусть так. Пусть белые ею обладают, — Харка взял травинку, переломил ее и зажал в зубах. — И что из того, что ею владеют белые?

— Белые люди — наши враги. Если они обладают тайной, нужно отнять у них эту тайну. Нужно найти силу против этой тайны, против тех, кто владеет ею.

— Но как может человек узнать тайну другого?

— Это опасно, но надо попробовать.

— Да, это так.

— И вот я хочу тебе кое-что сообщить, но скажу только то, что хочу сказать, и не больше.

— Ты рассуждаешь как воин.

— Хау, — подтвердил Чернокожий Курчавый. — Ты, Ночной Глаз — Твердый как камень, думаешь, что твои расспросы помогут тебе раскрыть тайну. Но ты так ничего не добьешься. Никогда, думаю я. Брось это. Хавандшита, наш жрец, умнее всех наших воинов. Он даже хитрее твоего отца — Матотаупы.

Харка выплюнул разжеванную травинку.

— То, что ты сейчас сказал, Чернокожий, ты мог бы и не говорить. Ты был очень зол, когда Матотаупа бросил в воду золотое зерно. Я не вру, ведь я видел в тот момент твои глаза. А Хавандшита освободил твоего отца, и ты благодарен жрецу.

— Харка, а разве это нехорошо, что я ему благодарен? Но я хочу сказать совсем о другом. Не перебивай меня, иначе я замолчу и ты ничего не узнаешь. Слушай! Золотые зерна — таинственные зерна, и только белые люди знают их тайну. Краснокожие — не знают. Это так. Мой отец долго жил среди белых, и он тоже знает. Те белые люди, у которых есть золотые зерна, могут только приказывать: коней! одежду! питье! еду! И точно волшебная рука дает им все, что они пожелают. Белым, имеющим эти зерна, не нужно охотиться, не нужно варить еду, шить одежду, обрабатывать землю, ловить лошадей. За золотые зерна им все доставляют готовым. Разве это не чудо?

— Да, чудо.

— И тайну зерен нам надо отнять от белых людей, но мы не сможем этого сделать, если будем бросать золото в реку. Хавандшита — великий жрец. Он разгадал тайну белых людей и хочет ею пользоваться. Он прав: нечего сидеть на тайнах рода, как дрозд на яйцах. Нужно поклоняться новым духам. На этом я кончу.

Харка долго молчал.

— В том, что ты говоришь, много верного. В ожерелье твоих слов много красивых раковин, но есть одна и поддельная, и я еще не знаю — которая.

— Когда ты ее найдешь, скажи мне.

— Если я только захочу об этом сказать…

Слова Чернокожего Курчавого заставили Харку о многом призадуматься. Кроме того, он понял, что Курчавый, к которому он так привязался, никогда не будет его союзником против жреца. Против жреца? Когда Харка осознал эту мысль, он и сам испугался: как же далеко он зашел! Знал бы об этом Хавандшита! Что бы произошло, если б его дух разгадал мысли Харки?

Харка встал. Поднялся и Курчавый. Мальчики направились домой. О поисках следов они и не вспомнили. Харка всю дорогу был погружен в раздумье. Курчавый тоже молча ехал за ним. Но когда они приблизились к стойбищу, никто бы не смог заметить, что их дружба дала трещину.

Харка, Курчавый и Харбстена оставались неразлучными, как три листика клевера. Они участвовали во всех играх и состязаниях Молодых Собак. Это, кажется, было не по нутру Шонке.

Шонка не стал помощником Хавандшиты, он вернулся в типи Матотаупы, но пребывание его со жрецом не прошло без следа: теперь юноша расхаживал по лагерю с таким независимым видом, что Харка даже и не пытался заговаривать с ним. Видимо, назрело время встретиться им еще раз на узкой дорожке…

Красные Перья готовились к состязаниям на мустангах. Шонка не принадлежал к этому союзу, хотя был не младше Четана. Харка был слишком юн, чтобы состязаться с Красными Перьями. Однако Шонка вдруг проявил неожиданную заботу о мальчике, живущем с ним в одной типи.

Утром, когда должны были состояться состязания, Шонка подошел к Четану. Харка стоял неподалеку.

— Четан, ты всегда был лучшим другом Харки, — начал Шонка, и Харка отлично слышал его слова. — Почему ты больше не заботишься о нем? Разве это правильно, что он все время с Курчавым, от которого нечему научиться, кроме глупостей.

Четан осмотрел с головы до ног стоящего перед ним парня.

— Мне кажется, ты не очень умно говоришь, Шонка, — ответил он, хотя и сам видел, что Харка стал редко бывать с ним, — но для этого были основания: Харка стал учителем Курчавого.

— Ну, смотри, это твое дело, — сказал Шонка. — Но сегодня Харка мог бы снова быть вместе с нами, взрослыми. Почему он не участвует в скачках?

— Он видел всего двенадцать зим.

— Но у него хороший конь.

— Да, хороший. А тебя Харка просил со мной говорить?

— Нет, Харка со мной не разговаривает. Он меня не переносит. Он слишком упрям. Но я думаю, что было бы хорошо принять и ему участие в состязаниях. Я слышал, что ему скоро предстоит стать руководителем союза Красных Перьев.

— Да, это так. А будет ли он участвовать в скачках, мы решим… — Четан повернулся и отошел.

Шонка сделал вид, что только теперь заметил Харку.

— А ты здесь! Ты что же, подслушиваешь?

— Что значит подслушиваешь? Тот, кто не видел, что я стою здесь, должно быть, слепой.

— Это, может быть, я слепой?!

— Кое в чем — да. — И Харка ушел.

Четан нагнал Харку и сказал ему, что Красные Перья хотят, чтобы он принял участие в скачках. Раньше Харка был бы очень обрадован подобным известием, но сейчас он даже слышать не хотел об этом.

— Это Красные Перья не сами решили. Они послушались Шонку, как женщины.