Ночной (ЛП) - Монтегю (Монтег) Маделайн (Маделаин) - Страница 31

— Тогда почему ты просто не сделаешь это? — уперлась она.

Его глаз сузились. Он молчал несколько мгновений, но она смогла заметить, что это было не из-за того, что у него на уме были какие-то сомнения насчет того, что он собирался сделать. Он просто решал, стоило ли рассказывать ей.

— Потому что я охочусь. Они так наслаждаются этим, что я подумал позволить им узнать, что чувствуешь, когда находишься по другую сторону охоты. Я оставляю им обнаруживать свои убийства, чтобы они знали — я иду за ними. А Калхоуна я приберегу напоследок. Хочу, чтобы он смотрел в мертвые глаза Концепсьон, когда я вырежу ему сердце.

Алэйна в ужасе уставилась на него.

— Что ты имел в виду под ее мертвыми глазами?

Он склонил голову, изучая ее.

— Он сохранил ее голову в качестве трофея и установил на каминной доске.

Желудок Алэйны резко взбунтовался от образа, возникшего в ее мыслях. Захлопнув рот рукой, она скатилась с кровати и рванула в ванную. Она не знала к худу ли, к добру ли, что ее желудок пуст. Ее все еще выворачивало, когда она не почувствовала, что собирается умереть и боялась, что не умрет. Наконец, желудок все же прекратил бунтовать. Она закрыла крышку унитаза, и прислонилась щекой к прохладной поверхности, пытаясь набраться сил, чтобы встать.

Раф ушел к тому времени, когда ей удалось вернуться в спальню.

Она не была удивлена. Вообще-то расслабилась, в основном потому, что у нее была небольшая надежда, что он не задержится, чтобы ощутить отвращение от ее рвоты.

Она чуть истерично хихикнула от этой мысли. Он говорил об «охоте», а она волновалась из-за его отвращения.

Заползя на кровать, она прижала подушку к груди и попыталась очистить разум от всяких мыслей. И обнаружила, что это невозможно. Он сделал это невозможным.

Через какое-то время она поняла, что он решил быть предельно честным, чтобы убедиться во внутренних различиях между ними, не только между его народом и ей, но и между ним и ей. Он знал, что в ее теле нет «жестокой косточки», и даже почти нет инстинкта самосохранения. Она была немного больше удивлена, что он, казалось, не нашел это отталкивающим.

Они были диаметральными противоположностями.

Однако он ошибался насчет нее, если думал, что заставит презирать его. Этого не произошло. Это расстраивало ее, но она считала, что с самого начала ощутила его силу и готовность использовать ее всякий раз, когда он ощущал в этом необходимость. Точно так же она почувствовала, что он не станет злоупотреблять своей превосходящей силой, что он был слишком отважен и благороден, чтобы использовать ее против кого-то или чего-то слабее него самого. Она считала, что это была одна из вещей, сначала привлекшей ее к нему, возможно основной. Физически она находила его крайне привлекательным, но дикость, экзотичность, опасность и покровительственность все были частями этой физической притягательности, как очевидно манера двигаться и говорить, как и его хорошо сформированные мускулы и точеные черты лица.

Ее чертовски пугало, что придется столкнуться с реальностью того, что на самом деле влекла за собой смертоносная сила, но она не была ребенком. Она знала, что всему есть цена.

В самом прямом смысле, она полагала, что даже когда ее влекло сочувствие к боли, ощущала в нем потребность мягком успокоении, а взамен инстинктивно стремясь к его силе, давая то, что могла дать, в надежде обрести то, в чем нуждалась.

Бобби отравлял ее существование с тех пор, как вошел в ее жизнь. Он не задумывался дважды, чтобы спустить против нее с цепи свою превосходящую силу. Она считала, что он упивался этим, наслаждаясь тем, что способен проявить свою волю на ком-то еще.

Она нуждалась в ком-то, кто защитил бы ее от него.

И Раф, не колеблясь ни секунды, сделал это.

Она встала через некоторое время, поняв, что была напугана до смерти, потому что опасалась, что что-то случится с Рафом, а не потому, что совесть убивала ее из-за его понимания правосудия. Раф знал, кто убил его семью, и не имело значения, что они не видели в этом ничего плохого, потому что думали, что Концепсьон была «только» животным. Она, может быть, не могла особо защитить себя, но в ее крови бежало достаточно от южанки, чтобы все еще верить в «око за око».

Она знала, закон был создан, чтобы порождать порядок и предотвращать хаос. Если бы каждый искал свое собственное правосудие, оказалось много злоупотребивших им, много обидевшихся из-за ничего или использовавших убойную силу в отместку — что они уже сделали. Кто-то должен был судить, но судьи больше не выполняли своей работы и бандиты выигрывали. А кроткие наследовали шесть футов земли, в то время как сильные охотились на них, избивая, убивая, крадя все, над чем те трудились, или принуждая укреплять свои дома решетками и засовами, жить в тюрьмах, пока не признающие закона наслаждались свободой.

Войдя на кухню, она заглянула в холодильник и морозилку, в поисках чего бы отложить на обед и, как только она решила это, направилась в гостиную работать. Она сделала не слишком много, потому что останавливала диктофон всякий раз, как мельком видела Рафа в своем окне.

Когда в полдень она спустилась туда, где работал Раф, он остановился и взглянул на нее с той же смесью удивления, настороженности и неуверенного приятия, как до этого. Ком перекрыл ее горло, но она также ощутила волну оптимизма, потому что оказалась права. Он на самом деле не хотел оттолкнуть ее. Он хотел, чтобы его приняли таким, каков он есть.

— Я приготовила обед. Голоден?

Его взгляд с жадностью скользнул по ней, заставив ее живот сжаться от предвкушения, а пульс ускориться. Кивнув, он последовал за ней в дом и направился в ванную помыться, пока она ставила еду и чай со льдом.

Вернувшись, он приостановился в дверном проеме, наблюдая за ней, в его глазах был вопрос.

Она сделала глубокий вдох.

— Я подумала… ты тоже мог бы остаться здесь… со мной.

Что-то мелькнуло в его глазах, но быстро было подавлено. Он хрипло глотнул.

— Я тут не к месту, Алэйна.

Из-за этого ее горло перекрыло окончательно. И все же она ошиблась в догадке, он не собирался позволить себе роскошь солгать ей. Может быть, он нуждался в ней в каком-то смысле, но понимал, что ситуация была безнадежна и не собирался позволить ей притворяться, что это не так. Слезы хлынули из ниоткуда, заставляя его образ плясать и колыхаться. Она сморгнула их назад, вызывая улыбку.

— Знаю. А мое место здесь. Мы как лед и пламя.

Он резко рванул к ней, притягивая ее по всей длине. Мгновение, он просто крепко прижимал девушку к груди, а потом поймал ее лицо меж своих ладоней, чуть отклонив ее голову назад.

Голод, обещанный его глазами, был в поцелуе. Он был грубым и диким, и бесконечно трогательным, взорвав ее либидо выше крыши. На мгновение его рот накрыл ее в нежном посасывании, с первым требовательным толчком языка по ее, жар пролился в нее, голова закружилась, жажда возросла. Она вцепилась в его талию, вытаскивая рубашку из джинсов, скользнув руками под ткань, чтобы погладить упругую, шелковистую плоть его спины и потом ниже, к впадине ниже джинсов, добираясь пальцами до его ягодиц.

Он прервал поцелуй, выбрал направление и начал вальсировать в сторону спальни, приостанавливаясь и рывком стягивая прочь через голову футболку и притягивая ее ближе, тыкаясь носом в ее шею и исследуя ушную раковинку.

Она подошла к стене.

Он поднял голову, схватил ее рубашку и содрал через голову, потом поймал за талию и снова направил по коридору.

— Слишком много одежды, женщина, — проворчал он, удовольствие пронизывало его голос, пока он сражался с застежкой ее джинсов.

— Хочешь, чтобы я ходила вокруг голой? — поддразнила она, покусывая его губы, а потом подбородок, пока трудилась над расстегиванием его джинсов.

— Да, мне бы это понравилось, — пробормотал он, поймав ее за талию и поднимая вверх, пока она не обхватила ногами его талию. Скользнув рукой под ее ягодицы, а другой вокруг спины, он преодолел короткую дистанцию до спальни, пересек комнату к кровати и растянулся с ней на матрасе, накрыв кончик одной груди и посылая жар со своих губ и языка затопить ее нервные окончания.