Моисей в Египте - Седаков Эдуард - Страница 15

Ему вдруг показалось, что он уже когда-то видел эту женщину, что она когда-то являлась ему в мыслях, а может быть, во снах. Красива ли она была? Об этом Магрубет даже ни разу не подумал. Он рассматривал сейчас эту девушку и видел, что ее округлые сильные руки — это женские руки, ее белые, ровные зубы — это женские зубы, все ее отягощенное молодой мощью тело — это женское тело. Это была женщина такой, какой она должна быть. Ничего больше не мог бы о ней сказать Магрубет.

Не мало их перевидел он за свою жизнь и в вавилонских, и в сирийских походах. Как и любой из его воинов, он обладал наложницами, чтобы тут же навсегда забывать о них. Последние годы он даже не всматривался в их лица, потому что у него была его Нави. После пиров, после бранных утех только к ней, к Нави, стремился Магрубет как к единственной женщине.

И вот эта простая египетская крестьянка, ровно в половину младше его, почему-то приковала его внимание… Она уверена, что будет матерью царицы. Может быть, она еще будет направлять руку фараона и потрясать всем миром! Это могло показаться смешным, но и оспаривать это было невозможно. Слишком бесспорным было то, что эта молодая египтянка сидит сейчас перед ним. Именно к этому Магрубет не нашел в себе сил быть равнодушным. Он решил еще один день отдохнуть в этом доме.

Все было, как и тысячу лет назад, в цветущем Египте. Мужчины после ранних утренних трудов сидели под тенью олив в праздничном застолье, а женщины в сладкозвучных гимнах возносили хвалу богине любви и плодородия, чем заглушали доносившиеся из-за дверей хохот и любовные крики. Легкий ветерок слегка колыхал висевшее на видном месте окровавленное женское покрывало.

На следующее утро чуть свет Магрубет уже был на коне. Выезжая по деревенской улице на дорогу, он еще раз оглянулся назад. Таттехуш стояла у калитки своего дома и глядела себе на ладонь, на которой лежали подаренные возлюбленным гостем золотой перстень с зеленой вставкой и большой драгоценный камень, сияющий чистым синим цветом.

Когда Магрубет скрылся из виду, Татте-хуш медленно пошла к дому. По щекам ее безостановочно текли слезы. Во дворе семья обступила ее. Все просили показать, что вложил ей в руку важный гикс. Когда она раскрыла ладонь, отец громко ахнул:

— За этот камень мы должны были бы работать всей семьей без отдыха сорок лет!

— О, Ра! А я ведь даже забыла спросить, как зовут моего мужа, — с рыданиями сказала Таттехуш.

Но ее горе сильно облегчалось уверенностью в том, что великая львиноголовая богиня Сох-мет вернет ей любимого. Да и никому из родственников не приходило в голову печалиться о ее судьбе. Ведь в Египте мужчин всегда больше, чем женщин. Особенно в крестьянской среде ценилась здоровая, плодовитая и трудолюбивая хозяйка. А Таттехуш была из древней, веками здесь живущей крестьянской семьи, невесты которой всегда были нарасхват, далеко не каждому жениху готовы были отдать руку и до замужества всегда могли выбирать лучшего из нескольких претендентов. Никто из родни не сомневался в том, что если этот гикс не дурак, то он вскоре, сделав свои дела, непременно вернется к Таттехуш. Правда, ее мать, хоть и молчала, глядя на бесценный подарок, но почему-то горестно вздыхала и с сомнением покачивала головой.

«Судьба судьбой, но женщина тоже человек», — сказала она в ответ на какие-то свои мысли, и Таттехуш со слезами бросилась к ней на грудь.

Уже часа три с небольшими остановками скакал Магрубет по дороге к Менефру. Раз пять он останавливался, чтобы повернуть коня и ехать обратно к своей Таттехуш, но всякий раз образумливал себя одним и тем же доводом. Зачем он собирается это сделать? Что надо ему от этой темной крестьянки? Ведь он же совсем ни капельки не любит ее! Она — просто помеха на его пути к цели.

Продолжая путь, он упорно подыскивал в уме какую-то важную мысль, которая помогла бы ему обрести прежнюю целеустремленность и выбросить совсем из головы эту крестьянку, в которой не было совершенно ничего особенного и которую следовало начисто забыть. Наконец в уме его сложилось, протянулось и затвердело острое, как копье, рассуждение: «Вот Фараон, находясь в своем походе, в чужой стране, в одном городке встретил прекрасную аристократку, признанную первую красавицу, невесту другого достойнейшего человека и походя покорил ее, даже похитил ее сердце. А вот он, Магрубет, направился с такой суровой миссией, проделал такой рискованный поход в чужую страну и также походя удостоился внимания какой-то низкой, никому не известной крестьянки, которая сама опутала его, причем так, что он еще порывается вернуться к ней обратно, как приманенный бычок. Ничтожный, ничтожный Магрубет! В каком положении он позволил себе оказаться!»

Это рассуждение позволило ему наконец собраться с духом, отбросить нерешительность, снова вызвать боевую злость и всепоглощающую жажду мщения. Прежнее безмятежное спокойствие исчезло, уступив место двум, вечно состязающимся между собою привычным чувствам — кипящему гневу и холодной осторожности. Может быть, этому отчасти способствовало то, что наступило обеденное время и Магрубет должен был уже проголодаться, а может быть, оттого, что его глубокое внутреннее чутье не давало ему покоя, предсказывая какое-то близко находящееся, нехорошее событие.

То и дело он обгонял одиночные повозки и небольшие, по нескольку подвод, обозы с крестьянскими продуктами, движущиеся по пути к Менефру. Каждый раз, еще издали завидев всадника, возницы прятались за волов, чтобы пропустить его по дороге, и что-то злобное и ругательское выкрикивали вослед. Магрубету не нравились эти выходки обычно миролюбивой и сдержанной египетской черни. Ему не нравилась также местность, по которой он сейчас проезжал.

С левой стороны вдоль всего берега бескрайнего Хапи тянулись заросли садов, скрывающих в своей зелени домики деревень, а справа холмистая лесная местность все ближе подступала к дороге. Впереди она образовывала узкий перехват, где очень удобно было скрывать засаду и кого угодно потрошить на дороге.

«Какое-то неспокойное время, неспокойные люди. Тут как раз можно ожидать любой пакости», — думалось Магрубету. Он догнал тянувшуюся впереди крестьянскую телегу, запряженную двумя волами, спешился и пошел рядом. Двое темных от загара крестьян, по-видимому отец и сын, недоверчиво и мрачно поглядывали на Магрубета, прячась по другую сторону повозки.

— Мир и благо да пошлет вам великий Амон-Ра! — приветствовал их Магрубет, рассчитывая разговориться и расспросить их кое о чем и заодно вместе незаметно подойти к узкому месту, где, он был почти уверен, кто-то должен находиться. Или местные воины, или менефрские сборщики пошлины не могли не облюбовать это место.

— Всем посылает свою благодать великий Амон-Ра, — откликнулся старший и тут же добавил: — С каких пор гиксы стали обращаться к нашим богам?

— Я не гикс, — ответил Магрубет.

— Похоже, что так, — сказал старший, переходя поближе. — Последних гиксов из Менеф-ра уже всех выгнали.

— Что значит «выгнали гиксов»? — не понял Магрубет.

— Откуда же ты взялся и кто ты такой, что не знаешь вещей, известных любому ребенку?

— Я иду в Менефр из Палистана[13]. В Египте я не был уже много лет.

— Странно, что ты идешь в Менефр с другой стороны. Впрочем, мое дело маленькое, но пока там разберутся, что ты не гикс, можно как раз потерять свою голову.

Сказав «там», крестьянин указал рукой вперед, на миртовые деревья, подступающие к дороге.

— Моя голова мне самому нужна, — усмехнулся Магрубет. — А кто это там будет с нами разбираться?

— Дело в том, что гиксов выгнали из Менефра уже давным-давно, но с неделю назад один их отряд видели здесь недалеко. Наш фараон скоро выгонит всех гиксов даже из Авариса.

При слове «фараон» Магрубет передернулся, однако он ничего не понял и было уже не до расспросов. На дорогу выехали пятеро вооруженных всадников. По одинаковой одежде и по оружию еще издали Магрубет определил, что это воины. Он шел позади телеги, рассчитывая подойти поближе незамеченным.