Хёрай. Японские сказания о вещах не совсем обычных - Автор неизвестен - Страница 17

Наконец, в совершенном волнении Нагао спросил:

— Старшая Сестра[54], ты так сильно напомнила мне одну женщину, которую я знал давным-давно, что я замер, когда ты впервые вошла в эту комнату. Однако прости меня, если я задам тебе вопрос: откуда ты родом и как тебя зовут?

И сразу же незабвенным голосом умершей О-Тэй девушка ответила:

— Меня зовут О-Тэй, а ты Нагао Чосэй, мой обещанный муж. Семнадцать лет назад я умерла в Ниигата. После моей смерти ты написал обещание жениться на мне, если я когда-нибудь встречусь с тобой в этом мире снова. И ты запечатал написанное своей печатью и положил его в буцудан, рядом с поминальной табличкой» на которой написано мое Цокумиё. И вот я вернулась.

Произнеся последние слова, девушка лишилась чувств.

Нагао женился на девушке из Икао. Их брак был счастлив. Но ни разу после первой их встречи она не могла вспомнить, что она говорила в тот вечер. Как не могла вспомнить и что-либо о своем предыдущем существовании. Это воспоминание о прошлом рождении волшебным образом вспыхнуло на один краткий миг, с тем чтобы померкнуть навсегда..

Сказание об Миминаси Хёйчи

В узком проливе Симоносёки, что находится близ местности, которая называется Данноура, произошла самая последняя битва между Хейке, или по-другому, родом Тайра, и Дзенйи, известным как род Минамото. Это было более восьмисот лет назад. В результате долгого соперничества Хейке были почти полностью истреблены, а в последней битве при Данноура погибли также их женщины и дети и наследник их императора, которого теперь помнят под именем Антоку Теннё.

После случившегося здешний берег и омывающее его море приобрели дурную славу. Ибо в течение всех прошедших после сражения лет здесь видели призраков. Рыбакам стали попадаться странные крабы с рисунком на панцире, напоминающим человеческое лицо. И люди подумали, что это, должно быть, духи воинов Хейке приняли такое обличие. Другие странные вещи можно было видеть и слышать на том пустынном побережье. Темными безлунными ночами тысячи призрачных огоньков, покачиваясь, парили около берега, легко и бесшумно двигаясь над волнами. Ониби — огнями демона назвали их местные жители. Когда же поднимался ветер, то с моря доносились крики и шум, похожие на звуки боя.

В прежние годы духи Хейке были гораздо более беспокойными, нежели теперь. Тогда они могли вдруг появиться рядом с кораблем, плывущим в ночи, и уже более никто никогда не видел ни этот корабль, ни его матросов. И во все времена они коварно подстерегали беспечных пловцов, чтобы утащить их на дно.

Чтобы умилостивить гневных духов Хейке, в Симоносёки, — деревне на берегу пролива с таким же названием, был построен буддийский храм Амидайи. Совсем рядом с ним, на берегу, отвели место для кладбища, на котором поставили поминальные камни с высеченными на них именами утонувшего императора, его царственного отпрыска и его великих верных вассалов. Вокруг них регулярно проводились молебны, чтобы мертвые оставили в покое живых. И действительно, после постройки храма и кладбища духи Хейке стали беспокоить людей гораздо реже, чем раньше. Однако время от времени они появлялись вновь, устраивая разные проделки и как бы показывая, что истинного успокоения еще не нашли.

Несколько столетий назад здесь, в Симоносёки, жил слепой юноша по имени Хёйчи. Его умение петь под собственный аккомпанемент на биве[55] славилось на всю округу. Играть и петь он обучался с детства и скоро превзошел искусством своих учителей. Особый же почет и славу как исполнитель Хёйчи завоевал после того, как создал песенное сказание о борьбе Хейке и Дзенйи. Говорили, что, когда он пел о битве при Данноура, даже злые демоны не могли сдержать слез.

Хёйчи был очень беден и жил только тем, что ему подавали за его игру. Но однажды нашелся добрый человек, который ему помог. Священник Амидайи очень любил музыку и стихи и часто приглашал Хёйчи в храм, при котором жил. А вскоре, будучи чрезвычайно растроганным изумительным искусством юноши, предложил ему переселиться в Амидайи насовсем. Молодому человеку отвели отдельную комнату в той части храма, которая выходила в сад. В обмен на кров и пищу от него требовалось лишь иногда по вечерам, когда священник был свободен от своих обязанностей, услаждать его слух своим искусством.

В один из летних вечеров священник со всеми своими помощниками был позван в дом умершего прихожанина для исполнения буддийского обряда похорон. Хёйчи остался дома один. Вечер был душный, и слепой музыкант решил перед сном посидеть в прохладе на террасе перед своей комнатой. Здесь, то слушая шелест листвы сада, то скрашивая свое одиночество наигрыванием на биве, юноша ожидал возвращения священника. Миновала полночь, но его друг все не приходил. Хёйчи поднялся и пошел было к себе в комнату, но воздух в ней был еще жарким, и он опять вернулся на террасу. И тут он услышал шаги, приближающиеся со стороны задних ворот храма. Хёйчи напрягся — таких тяжелых шагов он не слышал никогда в жизни. Кто-то пересек сад, приблизился к террасе и остановился перед музыкантом. Этот кто-то не был его другом-священником. Низкий рокочущий голос назвал слепого музыканта по имени отрывисто и бесцеремонно, в той манере, в которой самураи обращаются к тем, кто ниже их по происхождению:

— Хёйчи!

Но Хёйчи был слишком удивлен и напуган, чтобы незамедлительно ответить, и голос позвал снова, уже тоном грубого приказа:

— Хёйчи!!

— Я здесь, — ответил юноша, испуганный угрозой в голосе. — Я слепой! Я не могу знать, кто меня зовет.

— Тебе нечего бояться! — воскликнул незнакомец. И уже более вежливо продолжал:

— Я стою около этого храма и прислан сюда с поручением. Мой высокородный господин, человек чрезвычайно знатный, остановился на отдых в этой деревне Симоносёки. С ним множество его благородных подданных. Он соизволил посетить то место, где произошла битва при Данноура, и сейчас отдыхает. Ему рассказали о твоей знаменитой песне об этом сражении, и теперь он хочет услышать ее исполнение. Все благородные собравшиеся тебя ожидают, поэтому бери свою биву и немедля иди со мной во дворец.

В те времена ослушаться приказа самурая было не очень-то просто. Поэтому Хёйчи надел свои дзори[56], взял биву и пошел с незнакомцем, который вел его ловко, но заставлял идти с неимоверной быстротой. Рука сопровождающего была тверда, как железо, а при его широких шагах раздавались лязг и звон полного самурайского облачения. Было похоже, что рядом с юношей шел дежурный придворный страж.

Первый испуг Хёйчи прошел, он даже начал думать о том, что ему повезло, ибо, если верить словам стражника-самурая, то юноше предстояло показать свое искусство перед персоной очень высокопоставленной.

— А вдруг тот господин, который желает услышать мое пение, — даймиё, да еще высшего ранга, — про себя размечтался слепой музыкант. Неожиданно самурай остановился, и Хёйчи, к его великому изумлению, показалось, что они достигли каких-то больших ворот. Это удивляло и настораживало, потому что, как юноша ни старался, он не мог вспомнить в своей деревне других ворот, кроме ворот храма Амидайи, где он жил сам.

— Каймон[57]! — крикнул самурай.

Послышался звук отодвигаемых засовов, затем скрип раскрывшихся ворот, и они оба проследовали внутрь. Судя по запахам и шуму листвы, это был сад. Хёйчи вместе с сопровождающим пересекли его и снова остановились перед каким-то входом.

— Эй, внутри! — позвал посланный. — Я привел Хёйчи!

Приблизились звуки торопящихся ног, послышался шипящий шелест раздвигаемых ширм и фусум[58] затем голоса разговаривающих женщин. По манере их выражений Хёйчи понял, что сейчас его введут в какой-то знатный дом, но все еще не мог догадаться, в какое же место его привели. Однако времени на раздумья он не получил. Маленькая, но крепкая женская рука подхватила юношу и, поддерживая, помогла подняться по нескольким каменным ступеням. Наверху ему приказали снять дзори, а затем все та же рука повела его вдоль бесконечных коридоров, обшитых полированным деревом, с круглыми колоннами на поворотах, по полу, устланному мягкими коврами и изумляющему своей шириной.