— Думаешь, я совсем идиот? Каждый раз, когда я хочу поговорить, ты находишь миллион причин, чтобы отказаться! Ты даже в столовую ходить перестала, а сюда прибегаешь на пару минут, когда

точно знаешь, что не останешься со мной наедине или вообще не столкнёшься!

— У тебя больная фантазия, Ром.

— Я звонил тебе вчера вечером.

— Наверное, я была в душе и не услышала.

— Почему не перезвонила?

— Забыла.

— Ты стала слишком забывчивой, как я погляжу.

— У меня очень много работы! Ты сам знаешь, что это такое. Дай пройти, — Женя попыталась

отпихнуть от себя шатена, но он даже не шелохнулся.

— Скажи, куда делась моя девочка-зажигалка? — Роман провёл пальцами по её щеке. — Что ты с

собой сделала? Это не ты, Женька. Это кто-то другой, чужой и непонятный. Вернись, я прошу тебя.

— Да что вы все прицепились ко мне? — Копейкина повысила голос. — Не трогайте меня! Оставьте

в покое! Я что, так много прошу?

— Очень много. Жень, у Олега соревнования весной, а он, по словам тренера, думает явно не о них.

— Так вот в чём дело? Сними своему сыночку шлюху, пусть пацан напряжение сбросит!

— Думаешь, меня волнует только это? — тёмно-зелёные глаза вспыхнули гневом.

— А что ещё? Мальчик стал давать плохие результаты… — хлёсткая пощёчина обожгла щёку, не

позволив Жене продолжить.

— Иногда ты не замечаешь, как больно делаешь словами людям, которые любят тебя, — Смирнов

посмотрел на неё с сожалением и быстро вышел, оставив ошеломлённую девушку в одиночестве.

Потерев горящую щёку, Копейкина закрыла глаза и сползла по стене на пол, обхватив колени

руками. Больно. Ей тоже больно. Очень больно.

Она всю жизнь старалась быть сильной, жить вопреки, идти наперекор и не сдаваться, а сейчас

впервые убегала и пряталась от проблем. Лучшая защита — нападение. Эта стратегия поколений

только что образовала пропасть между ней и её другом. Другом, который за короткое время стал

ближе, чем многие за долгие годы. А как ей оставаться спокойной, если глядя на него, она видит

другого человека и тут же вспоминает пустой взгляд карих глаз, брошенный на неё с равнодушием и

толикой брезгливости? Мы видим то, что хотим видеть, и Женя не стала исключением. Все эти дни

она накручивала себя и изводила, находясь на грани срыва. Пружина внутри неё сжалась до предела

и только ждала момента, чтобы выпрямиться одним мощным толчком.

Спрятавшись ото всех у Лёни, она, коротая вечера с пачкой сигарет и бокалом коньяка, думала о

своей жизни, в которой пора было что-то менять. Нет, она ни капли не жалела о прошлом, она просто

хотела сделать что-то, способное избавить её от нахлынувших бурным потоком чувств и эмоций, которые были ей чужды. Перемены были резкими даже для неё самой, и она ещё какое-то время

пугалась отражения в зеркале. За несколько дней она превратилось в то, кем была теперь — робот с

запрограммированным набором действий. Так казалось проще. Проще, когда не подпускаешь никого

слишком близко. Со всем можно справиться, пока в твою душу не ломятся. Только вот Роману было

плевать на это, и он разворошил её эмоции, как мальчишка-сорванец — улей. Он срывал с неё все

защитные слои, проникая под кожу, и она, обороняясь, жалила его словами. Ужалив, пчела умирает.

Опустошённая, измотанная, выдохшаяся, Копейкина тихо всхлипнула. Слёзы. Откуда? Разве она

умеет плакать?

Громко переговариваясь, в курилку вошли Сизов с Финогеновым. Заметив сгорбившуюся тонкую

фигурку на полу, оба замерли. Щербатый первым пришёл в себя и дёрнулся к девушке:

— Женя? Жень, ты чего? Случилось что? С Лёнькой что-то?

— Всё хорошо, — отчеканив, она поднялась и, гордо выпрямившись, смахнула рукой слёзы. Никто

не увидит её падения. Никто. Ни один человек никогда не узнает, какой слабой она может быть.

— А ревёшь почему? — Толик сдвинул на переносице густые брови.

— Дым в глаза попал, — Женя натянула на лицо улыбку. Повернувшись к генеральному, она

ровным голосом произнесла: — Дмитрий Александрович, я увольняюсь. Заявление будет на вашем

столе через двадцать минут. А теперь, прошу прощения, мне нужно идти, — резким шагом, с

идеально прямой спиной, с высоко поднятым подбородком и устремлённым вперёд взглядом она

прошла мимо мужчин к выходу, унося с собой глубоко запрятанные эмоции, которым позволила на

мгновение вырваться наружу. Так и должно быть. Она сильная. Она справится.

Глава 46

— Ты что-нибудь понял? — Дмитрий с удивлением смотрел на закрывшуюся за Женей дверь.

— Я понял лишь то, что её ни в коем случае нельзя отпускать, — Щербатый прислонился спиной к

стене. — Вызывай Крюкова.

— Чёрт, я перестал замечать, что творится в моём офисе! Какой из меня руководитель?

— Хватит. Ты не можешь следить за каждым.

— А должен! — Сизов со злости пнул ногой лавку. — Толь, почему всякое блядство так незаметно

подкрадывается?

— Потому что это блядство. Расслабься, — Финогенов положил руку на плечо любовника. — Ты

найдёшь верное решение, я знаю.

— Спасибо за поддержку, — Дмитрий обнял мужчину. — Мне важно, чтобы ты верил.

— Эй, мы на работе, не забывай.

— Тяжело, находясь рядом, не прикасаться к тебе.

— Дома, всё дома, — Щербатый мягко отстранился.

— Ты сегодня работаешь.

— Потерпи до завтра.

— Легко сказать.

— Дим, не ной, — Толик теперь часто обращался к Сизову по имени, и если сначала любовник

дёргался, помня, что последний раз последовало за этим обращением, то со временем привык и

воспринимал как должное.

Они притирались друг к другу, стараясь как можно больше узнать о партнёре. Дмитрий даже к

шансону пристрастился, хотя всю жизнь слушал совершенно другую музыку. Прокрутив пару раз

«Кольщика» Круга, он сказал, что прежде не слышал такой надломленной честности и понимает, почему Финогенову это нравится. Он не лез к Щербатому с беседами о высоком, ценил его простоту

и прямоту и, как это ни странно, начинал любить Россию в его лице. Ту Россию, в которой есть

место обычным мужикам. И ещё он обожал слушать о Кирилле и мог по несколько раз

переспрашивать одно и то же. Он будто видел Антонова воочию, воссоздавал в голове образ этого

человека и сожалел, что никогда не сможет познакомиться с ним.

Раньше их общение в большей степени было односторонним, но сейчас Щербатый пытался

исправить это, активно интересуясь жизнью любовника и им самим.

— Я не ною, — Сизов устало вздохнул. — Котлет пожарить?

— Дим, мой желудок привык ко всему, но твои котлеты смогли его удивить, поэтому дождись меня, ладно? Заедь вечером к Ирке и перехвати у неё чего-нибудь.

— Да, ты прав.

— Но мне приятна твоя забота, честно.

— Не хочу, чтобы однажды ты променял меня на чей-то борщ.

— Уймись, я его и сам могу приготовить.

А за дверью, зажав ладонью рот, замерла любопытная Верочка Любимцева, тараща удивлённые

глаза и едва сдерживаясь от неприличных слов. Увидев Женю, вышедшую из курилки с каменным

лицом, она просто не могла не узнать, что же там произошло. Кто же знал, что услышанное

превзойдёт все её ожидания?

Осторожно ступая, она отошла подальше от двери и только потом позволила себе прибавить шаг.

Костя должен знать!

Сколько раз он восторженно говорил о своём обожаемом Финогенове! А кем в итоге оказался этот

жуткий тип? Педиком! Педиком, трахающимся с Костиным братом!

Вера бойко стучала каблуками по полу, направляясь к кабинету своего начальника. Он похвалит её

за то, что открыла ему глаза. Он поймёт, что она самая лучшая.

Пройдя через приёмную, она без стука вошла к Кондратенко и почти пропела:

— Костик, у меня такие новости!

— Что, слизала очередную кучу дерьма? — Константин оторвал взгляд от документов и с