через раз, Копейкина, свернувшись на скомканной, впитавшей в себя запахи страсти простыни, чувствовала полное удовлетворение и опустошение. Из неё выжали всё до капли.

Раскрасневшийся, уставший, но довольный Олег аккуратно развязал верёвку, освобождая руки

любовницы и растирая покрасневшие, с немного содранной в нескольких местах кожей запястья.

— Перестарались, — взглянув на красные борозды, покачал головой Слава. — Я принесу аптечку,

— собрав использованные презервативы, он вышел из спальни.

— Ты как? — Смирнов наклонился к любовнице и коснулся подушечкой пальца повреждённого

уголка губ.

— Никак, — вязкая белесая жидкость потекла по её подбородку. В этом не было красоты с точки

зрения эстетики, наоборот, что-то отвратительно развратное, но не отталкивающее.

— Жек, ты лучшая…

___

Женя резко распахнула глаза и села на кровати, потерянно озираясь по сторонам. Сон? Если так, то

он был пугающе реалистичным, потому что между ног нестерпимо зудело от желания.

На другой половине постели кто-то спал, с головой закутавшись в одеяло. Копейкина осторожно

откинула его и вздохнула с удивившим её саму облегчением — Олег.

События минувшей ночи нахлынули на неё мощной волной: клуб, алкоголь, танцы, Слава, злой

Лёня, улица, подъехавшее такси, решительно настроенный Смирнов, обжигающие взгляды двух

парней, нетерпеливые поцелуи… с Олегом.

Это был выбор? Выбор, перед которым её никто не ставил, но который она сделала на

подсознательном уровне. Она могла без каких-либо объяснений уйти с Бессоновым, но почему-то

осталась с хамоватым школьником. И не просто осталась, а бросилась к нему в объятия, едва он

вышел из такси, и в том же такси по дороге домой лезла с жадными поцелуями. Если забыть об

устойчивости Жени к алкоголю, её поведение можно было бы отнести к пьяным выходкам, но

забыть нельзя — она прекрасно понимала, что делает.

Девушка хмуро покосилась на любовника, думая, что, видимо, сошла с ума, раз умудрилась

предпочесть его другим, в том числе проверенному Славе.

Нашарив под подушкой телефон, она пролистала сообщения с поздравлениями, улыбнувшись лишь

SMS Романа с нетипичными для него смайлами и кучей восклицательных знаков. Кажется, Олег

ночью говорил что-то о создании семьи Смирновых-Антоновых, и она была искренне рада за друга и

за Татьяну. Это должно было случиться.

Положив мобильный на тумбочку, Копейкина снова посмотрела на старшеклассника и вздохнула: желание, вызванное столь реалистичным сном, никуда не делось.

Она откинулась на спину и скользнула ладонью по животу, забираясь пальцами под резинку трусов.

В самоудовлетворении нет ничего предрассудительного.

— Тебе не стыдно? — прохрипел Олег, разлепив веки.

— Мне? Стыдно? Я тебя умоляю! — Женя и не думала останавливаться. — Присоединишься?

— Чувствую себя педиком.

— Почему?

— Потому что я сплю с мужиком, у которого утренний стояк по расписанию, как положено.

— А я себя чувствую блудницей среди монашек.

— Жек?

— М?

— Прекрати дрочить и посмотри на меня!

— Чего тебе? — Копейкина скривилась.

— Ты влюбилась в меня?

— Я в тебя вляпалась.

Что общего могло быть между ними? Страсть, секс, резкость, грубость, жадность друг до друга, похоть — разве этого мало? Порой это уже слишком много. Так много, что больше и желать нечего.

Да, тут нет места романтике и пылким признаниям в любви, приправленным охами и ахами, но от

этого их отношения не теряют искренности — правда тоже бывает разной.

Когда каждое движение находит отклик, каждый взгляд встречен и отзеркален, когда слова лишние, а мысленная связь ежеминутно крепнет, тогда мозаика собирается в единую яркую картину. Они не

две половины одного целого — они два целых, притянувшихся друг к другу.

Связь может быть основана на чём угодно, в том числе и на невероятной тяге, с которой невозможно

бороться. Да и нужно ли бороться, если хочется сдаться и рухнуть в манящую пучину? Выбор за

каждым. Никто не может решать за нас, как поступить: броситься с обрыва или всё оставшееся время

бродить по краю, тоскливо вглядываясь в невидимую даль.

Мы ищем оправдания своей трусости, прячась за предрассудками, моралью и общепринятыми

нормами. Испугавшись самих себя, мы забираемся в скорлупу и, боясь, что она треснет, не решаемся

дышать полной грудью.

Мы смешны в страхе перед другими, которые ещё трусливее нас.

Глава 37

Дмитрия накрывало двоякое чувство: с одной стороны, ему хотелось врезать Щербатому, от души, с

оттяжкой, с другой — прижать к стене и облапать с ног до головы, дорвавшись до тела, которое он

успел порядком изучить и по которому откровенно скучал, но оба желания пришлось затолкать

подальше и приветливо улыбаться собравшимся за праздничным столом.

Сизов никогда не был склонен к излишнему драматизму, поэтому его не терзали какие-то обиды, свойственные больше юным особам, ранимым душой. Его непонимание поведения Толика требовало

выхода и разрешения. Он был из той породы людей, которые должны чётко понимать происходящее, даже если оно им не нравится. Уяснить раз и навсегда, избавившись от бессмысленных заблуждений.

Поставить точку и забыть. Первичная злость и досада ушли.

Несомненно, ему нравился Финогенов. Пожалуй, эта симпатия была сродни наваждению: бывает, среди множества лиц одно видится особенно чётко и въедается в память до последней чёрточки.

Дмитрий никогда не влюблялся так, как об этом пишут и показывают в кино. Он любил людей в то

мгновение, когда был с ними, а потом без сожалений прощался. Добившись чего-то, мы часто теряем

интерес. Возможно, именно постоянная гонка за Щербатым и нахождение на грани не давали ему

остыть. Рядом с ним было комфортно, без него — механически, но не так, чтобы хотелось сдохнуть.

Пережить можно всё, кроме самой смерти.

— Спасибо, — Сизов улыбнулся Ирине, прошептав благодарность едва слышно. Если бы не она, вряд ли он сорвался бы с места и помчался к бывшему любовнику.

Киса незаметно кивнула в ответ и переключила внимание на Павла, недоумевающего, какого чёрта

здесь забыл его начальник.

Баба Глаша и Антонина Ивановна были искренне рады гостю и старались всячески показать своё

тёплое отношение, выражающееся почему-то в количестве еды, впихнутой в него.

Один Толик оставался безучастным, сохраняя невозмутимость и внешнюю суровость. Когда били

куранты, он думал о том, что встретил Новый год в семье, как было практически всегда, но её состав

заметно поменялся.

— Покурим? — Дмитрий в упор смотрел на него.

— Пойдём.

На улице были слышны пьяные крики и песни — народ отмечал в лучших традициях.

— Хорошо здесь, — Сизов застегнул куртку, поёжившись.

— Давай без предисловий?

— Толь, мне Лёня всё рассказал.

— Я знаю.

— Зачем ты соврал? Я просто понять хочу. Я ведь по-человечески понять хочу.

— Ты слишком настойчив, — усмехнулся Финогенов, закуривая. — Ты не умеешь отступаться.

— Умею. Просто там, где ты якобы поставил точку, я вижу многоточие. Я не фанат игры в одни

ворота и за пустым гоняться не стану, но если есть хотя бы маленькое сомнение, я должен его

развеять.

— Скажи, ты когда-нибудь желал чего-то очень сильно? Настолько сильно, что всё остальное

становилось второстепенным?

— Стать человеком.

— Стал?

— Надеюсь, — выхватив у Щербатого сигарету, Дмитрий глубоко затянулся. Выдохнув дым, он

скосил глаза на бывшего любовника и спросил: — Ты счастлив?

— Я расстался с Натальей, если ты об этом. Вдаваться в подробности не хочу.

— Толь, я знаю, что ты очень хочешь иметь ребёнка, но, к сожалению, мне не дано понять твоего

желания. Я давно принял тот факт, что к женщинам физического влечения не испытываю и семьи, в