Мир без милосердия - Голубев Анатолий Дмитриевич - Страница 39

Дональд остановил машину невдалеке и вышел. Церковь представляла собой на первый взгляд хаотическое переплетение щитов из темного дерева, которые под углом уходили в землю, образуя одновременно стены и крышу. Рядом, легко, изящно прислонившись к самому зданию, высилась колокольня. С точки зрения традиционной церковной архитектуры, эта башня совсем не походила на колокольню.

Словно вырезанная искусным резчиком из гигантской плиты белого бетона, она скорее напоминала вытянутый кусок пчелиных сотов. И вместо капли меда в каждой ячейке висело по колоколу.

Дональд подошел к церкви. На доске объявлений прочитал расписание церковных служб. В глаза бросилась надпись: «Б а х, «Рождественская оратория».

«Да, подумать только, ведь до рождества осталось совсем ерунда. Надо запастись подарком для Барбары и решить, где же провести отпуск. За этими делами, кажется, скоро забудешь все. А тут идиотский процесс...»

Он на мгновение замешкался, потом решительно вошел в церковь.

Необычный интерьер модернистской церкви потряс его. В помещении никого не было. И все-таки ощущение присутствия кого-то не оставляло Дональда.

То, что с улицы выглядело нагромождением кусков цветного стекла, оказалось витражом, в стилизованной манере изображавшим двенадцать апостолов. Свет бил через красные, зеленые и желтые стекла и создавал впечатление, что апостолы живые и идут навстречу молитве, излучая свет.

На противоположной стороне — частокол органных труб, упрятанный за стилизованный циферблат гигантских часов, очевидно призванных напоминать о бренности всего живущего.

За алтарем — стол, крытый зеленым сукном, как в бильярдной. У иконы богоматери — электрическая подсветка вместо лампадки. Светлые плафоны модернистской формы асимметрично развешаны по потолку. Бетонный пол внутри здания расписан под мрамор. Амвон с хромированной решеткой. Убирающийся пюпитр и длинный ус современного микрофона «ФР РВ Браун Спик». На маленькой двери слева — «Приемная священника». И кнопка электрического звонка. В углах красные тела огнетушителей фирмы «Минимакс». Два десятка рядов удобных кресел. Ловко запрятанные динамики откуда-то — кажется, из-под земли и с неба — наполняют зал тихой мелодией гимнов.

«Странно, — думал Дональд, — несмотря на необычность формы и обстановки, первая мысль, которая приходит в голову, — не о человеке, создавшем это чудо, а о боге. В этом, видно, и сказался талант архитектора. Долгие века религия безраздельно властвовала над душами. Она держала в руках нити всех моральных принципов. А сейчас абсолютное большинство предпочитает материальное благополучие размышлению о бессмертии души. Дороги людей слишком часто расходятся с дорогой бога».

Дональд не был набожным. К религии относился, как и его мать, совершенно равнодушно.

«Ни бог нам, ни мы богу не мешаем», — говаривала она.

Он вспомнил слова Мейсла о том, что люди перестали слушать всевышнего.

«Да, не густо в церкви. Но, может быть, вот такими архитектурными чудесами цивилизация подновит устаревшую мишуру религиозного обряда, и люди вновь захотят слушать бога? И набожный Уинстон Мейсл изменит свое мнение о людях? А люди о нем?»

Дональд вышел из церкви и повел машину к дому Тейлоров.

Еще из прихожей увидел, что Барбара болтает по телефону. Перед ней стоял стакан с виски и бутылка с содовой. Прикрыв трубку, она поцеловала Дональда и шепнула:

— Лоорес...

Дональд с удивлением посмотрел на Барбару.

«Что надо этому пузатику?»

Он налил себе виски и сел в сторонке, невольно прислушиваясь к разговору. В голосе Барбары мелькали кокетливые нотки.

Повесив трубку, она несколько смущенно прошлась по комнате и только тогда подсела к Дональду.

— Ну, милый, как твои дела? Ты совсем стал забывать свою Барбару...

— Я не рискнул бы тебя упрекать... Но похоже, что забывчивость проявляется больше с твоей стороны...

— О, ревность?

— Тебе очень хочется, чтобы я признался в этом?

— Ужасно хочется!

— И наверно, хочешь, чтобы я разговаривал с тобой по телефону вот так.

Дональд сделал вид, что взял трубку, и, подражая голосу Барбары, томно произнес:

— Хэлло!

И сдавленным мужским голосом:

— Дорогая... Сколько времени прошло с тех пор, как я держал тебя в своих объятиях?

— О н а, шокированная, но довольная: О Дон, дорогой...

— О н: Отвечай мне... Как давно это было?

— О н а: Ну, я бы сказала, один день шесть часов три минуты и сорок пять секунд тому назад.

— О н: Это слишком долго. Ты в чем одета?

— О н а: О, в зеленом платье со строчкой...

— О н: Ты мне не нравишься в этом платье. И ни в каком другом. Я люблю тебя обнаженную. (И прежде чем ты возмутишься, Он меняет тон.) Дорогая, мы отправимся сегодня на коктейль к Фрэнку Бумсу. На сборы — пятнадцать минут. Пока, дорогая. (Звук поцелуя.)

— А что? Ты знаешь, мне это, пожалуй, нравится. Да, Дональд, я хотела с тобой посоветоваться. Джордж («Опять этот Лоорес!») рекомендовал мне поговорить с Мейслом. На процессе, о котором ты мне столько говорил, Мейсл под маркой защиты наших интересов собирается заработать бешеные деньги. Встретиться с Мейслом и потребовать какую-то долю?

Дональд даже задохнулся.

— Ты это серьезно?..

— Вполне. Кстати, надо спешить, поскольку дело уже запущено в производство. Оно находится в Манчестерской регистратуре.

Мысль Дональда лихорадочно работала. «Имеет ли отношение ко всему этому разговору Лоореса и Барбары сам Мейсл? Что хочет извлечь из этой игры Лоорес?»

— У тебя что... трудно с деньгами? — осторожно спросил Дональд, чтобы не сказать что-нибудь грубое.

— Нет. Но Джордж сказал, глупо не воспользоваться такой возможностью. Получить свою долю — это вполне справедливо.

— Да уж, что справедливее — плевать на память погибшего мужа!

Барбара смутилась. Опустила голову.

— Не надо, Дон... Зачем во всем видеть только дурное?

— Это тоже тебе говорил Джордж?

— При чем здесь Джордж? У меня своя голова на плечах. А скажи, что изменится, если я буду молчать? Может быть, не будет процесса или вернется Тейлор?

— Если будешь молчать, ничего не изменится. А если нет, процесс может и не состояться.

— Уж не собираешься ли ты воевать с Мейслом?

— А почему бы нет?!

— В одиночку? Он сотрет тебя в порошок. Не забывай, что ты целиком зависишь от него.

— Прокормлюсь как-нибудь и без Мейсла. Не на одном «Рейнджерсе» сошелся свет клином.

— Но там свои Мейслы!

— Или Лооресы?

— Пусть будут Лооресы. Кстати, он сам еще не определил свое отношение к процессу. Джордж осуждает Мейсла, как христианин...

— Но одобряет, как президент совета директоров «Элертона»? Завидует, что не может сделать того же самого?

— Ах, не знаю!.. Поговори с ним сам. Он спрашивал о тебе и, по-моему, хотел тебя видеть.

Разговор не вязался. Барбаре казалось, что Дональд чрезмерно щепетилен в своем отношении к процессу и воспринимает его слишком болезненно.

Она не видела чудовищности в затеваемом Мейслом деле. Или не хотела видеть, закрывая глаза на все, что могло как-то нарушить ее покой, вторгнуться в ее жизнь трудным испытанием. Она находилась в том состоянии, когда человеку нерешительного характера достаточно легкого давления, чтобы он принял любую из противоположных точек зрения.

Дональд, однако, был настолько взволнован и огорчен намерением Барбары заработать на процессе, что не мог понять ее состояния, воспользоваться удобным моментом для спокойного объяснения. Он испугался, что продолжение этого разговора может привести к ссоре, и решил уйти.

Довольно холодно попрощавшись, Дональд пообещал позвонить вечером.

— Я буду занята, — сказала Барбара. — Давай завтра. Сегодня у меня встреча с подругой.

«С подругой... Вот никогда не думал, что у нее есть подруга! Мужчины — да, но подруга?!»

Он приехал в клуб перед самым обедом. Тренировки закончились. Большинство игроков уже разошлись. Только из бильярдного зала доносились звуки сталкивающихся шаров и шуршанье подошв.