Эверест-82 - Рост Юрий - Страница 34

Группа Иванова в полном составе вернулась на ночлег в лагерь III, а Бапыбердин с Мысловским опять возвратились в лагерь IV, и опять очень поздно. За день они провесили еще шесть веревок и вышли к месту, которое им показалось приемлемым для лагеря V, хотя до Западного гребня Эвереста еще оставалось веревки две. Этот день, второй день на высоте 8250, они прожили без особенных приключений, если не считать камня, упавшего на голову Бапыбердину. Володя приготовил ужин, и они легли спать, очень, впрочем, поздно. Работа выматывала их, они запаздывали с выходами, дорабатывая уже в темноте.

В этот же день — 2 мая — базовый лагерь проводил на штурм Валиева и Хрищатого, на следующий день — Ильинского с Чепчевым.

3 мая Балыбердин с Мысловским вышли из лагеря IV в час дня. Перед выходом Балыбердин попросил по рации:

— Я очень прошу не делать шестичасовую связь. Мне обидно распаковывать рюкзак, это целая история… Я не могу сказать, когда мы придем на… место. Но… трудно держать камеру на… то есть не камеру, а это самое, рацию на приеме… Собирались сегодня очень долго. Очень много вещей. Я никак не мог их распихать по рюкзаку, потому что у Эдика же рюкзака нет. Пришлось мне все вещи объемные взять себе. Вот Эдик пошел только с кислородным оборудованием и все. Прием.

Я не правил запись, чтобы было понятно, что и просто разговор на такой высоте — дело не легкое.

Мысловский шел с баллоном кислорода. Кроме этого баллона в «вещмешок» вошла палатка для установки лагеря (о которой Бэл забыл сказать на связи). У шестой веревки он должен был подобрать кислород, оставленный Бершовым, — три баллона. Балыбердин нес все остальное: спальные мешки, примус, бензин, еду, «кузню» и пару веревок-на тот случай, если после провешенной десятой веревки найдется место получше, чем они уже отыскали, поскольку до Западного гребня они не дошли. Рюкзак Балыбердина весил примерно семнадцать килограммов, и на шее еще висела камера, которая не уместилась в рюкзак.

Мысловский не предложил Бапыбердину помочь, взяв часть его груза до шестой веревки, где Эдик должен был догрузиться кислородом. Бапыбердин не попросил об этом Мысловского. Этот безмолвный диалог был вполне в духе складывавшихся отношений. Возможно, каждый жалел о том, что не сказал. А может быть, Мысловский просто считал, что все законно… Раз у Володи рюкзак, ему и нести его. Балыбердин и нес, но про себя отметил: «Я смолчал, но отношения наши стали еще напряженнее».

Можно предполагать, что поведение Мысловского всегда было по отношению к Балыбердину несколько без коррективов на его самолюбие. Но раньше, но тогда, дня три назад, Володя еще не осознал свою роль в тандеме. Теперь, оценивая трезво объем и качество работы, он требовал (молча) развития отношений, признания и паритетности.

Для Эдика паритет был бы убыточным, ибо, став на этот путь, он должен был бы (кто знает?) вскорости признать и лидерство Балыбердина…

Итак, двойка Балыбердин-Мысловский (Балыбердин шел первым без кислорода) в тринадцать часов 3 мая вышла устанавливать последний перед вершиной штурмовой лагерь.

По плану группа Иванова 3 мая должна была провести день в лагере III. Позже возник вариант, при котором она поднимается вслед за двойкой, едва Балыбердин с Мысловским покинут четвертый лагерь, а там будут смотреть по ситуации. Сэкономленный день — это много на Эвересте. К тому же четверка будет ближе к штурмовой двойке. Мало ли что…

Тамм и Овчинников поддержали идею, и четверка отправилась на 8250.

К шести часам вечера 3 мая Балыбердин и Мысловский вышли к окончанию проложенных ими перил. Мысловский решил посмотреть, нет ли более подходящего места для палатки. Нет, не оказалось. Балыбердин на вечерней связи сообщил Тамму, что темнеет и идти дальше нет смысла.

— Надо ставить вам лагерь, — сказал Тамм. — Дальше не идите сегодня.

Балыбердин увидел внизу палатку четвертого лагеря и попросил Иванова выглянуть и скорректировать по рации снизу, где им лучше ставить палатку. Выглянул Туркевич:

— Я вижу кого-то возле облаков. Это ты или нет, Володя?

Так они стояли у самой почти вершины и переговаривались. Потом Балыбердин с Мысловским установили палатку и забрались в нее. Это приятное событие было омрачено тем, что Эдик упустил в пропасть полный баллон с кислородом. Потеря существенная в их ситуации.

К этому моменту они уже очень устали — наступала третья ночь на высоте выше 8000, первая на 8500 и последняя перед штурмом. Они замерзли, долго не могли разжечь примус, хотя старались. Все движения были замедленными, и каждая мелочь требовала огромных усилий. Разжечь примус, растопить воду, расшнуровать ботинки… Правда, Мысловский влез в спальник не снимая ботинок. Опыт прошлых восхождений подсказывал, что так лучше сохранить тепло, кроме того, на надевание ботинок уходит слишком много дорогого утреннего времени. Балыбердин, вопреки рекомендациям, ботинки снял, потому что у него стали неметь пальцы. Сняв ботинки, он забыл от усталости положить их в спальный мешок… У Эдика болели подмороженные руки, он постанывал, но не жаловался и ничего не говорил.

Улеглись они часам к двум ночи. Оба спали с кислородом. Накануне Иванов по радиосвязи пытался выяснить у Балыбердина, куда двойка будет спускаться после восхождения — в пятый лагерь или сразу в четвертый. Откуда мог знать Балыбердин, что их ждет? Нет, они не знают, где будут ночевать после вершины, если дойдут до нее…

Иванов с товарищами в этот вечер, расположившись в четвертом лагере, готовили вкусную еду — рис с ветчиной и луком, открыли банку маринованных огурчиков, компот варили, беседовали. По их рассказам, обстановка была в команде вполне симпатичная, хотя все четверо люди острые. Они избрали такую манеру поведения в своем кругу: говорить правду, открыто обсуждать все проблемы и стараться выяснить все взаимные претензии до конца, чтобы они не мучали потом, когда ложишься спать и вспоминаешь по десять раз ситуацию, где тебе достаточно было сказать одно слово, чтобы избавиться от необходимости внутренне осуждать себя за то, что не проявил твердости, или оправдываться, ласково называя свой конформизм терпимостью. («Завидую», — написал в этом месте на полях рукописи Балыбердин).

В этой самой атмосфере они приняли решение всем четверым подниматься в лагерь V, как только Балыбердин с Мысловским уйдут к вершине.

В чем тут была сложность? В палатке на 8500 могли с горем пополам разместиться четыре человека. Если штурмовая двойка вернется с вершины в пятый лагерь и не пойдет вниз сразу, то двум альпинистам ивановской четверки места для ночлега не останется и им придется уйти на 8250. Конечно, лучше быть ближе к вершине и ближе к двойке. Правда, при этом плане Бершову с Туркеви-чем, возможно, придется сделать лишнюю ходку вниз-вверх, но они согласны. И у них не возникал вопрос, почему именно они. Потому что они молоды, сильны, великолепно чувствуют себя на скалах. Они большую часть времени работали лидирующей двойкой. Решение было обсуждено квартетом и принято четырьмя голосами.

Утром следующего дня они выйдут на связь с Овчинниковым, который посоветует им подняться в лагерь V, и они ответят, что сами так решили и выйдут с согласия Тамма в предвершинный лагерь, покинутый Балыбердиным и Мысловским. Таким образом, говорим мы, как обычно говорят подводя итоги, группа Иванова, проявив инициативу, поддержанную руководством экспедиции, в день восхождения окажется в лагере V, хотя по плану должна была сидеть ниже. Этот переход в предвершинный лагерь заметно приблизил четверку к цели, сократив им время пребывания на высоте, и сыграл важную роль во всей героической нашей эпопее.

…Итак, ночь перед штурмом, перед первым штурмом советскими альпинистами высочайшей точки планеты. Столько усилий было предпринято ради грядущего дня! Два человека в крохотной палатке на высоте 8500 метров пережидают ночь.

Балыбердин боялся проспать. Заснул в два, проснулся в три. Он понимал, что беспокоиться о том, чтобы не пропустить время выхода должен он. Мысловский спал и спал крепко. Володя начал его будить сразу же, как только проснулся сам. Сначала спокойно расталкивал, уговаривал, но к пяти часам дошел до крика. Эдик поднялся и начал готовиться к выходу. Балыбердин починил примус, приготовил чай и стал надевать задубевшие за ночь ботинки с утеплителями.