Параллели. Сборник научно-фантастических произведений - Сборник Сборник - Страница 42

— Подождите немного, господин Шлегель. Вам будет значительно легче перенести правду после того, как вы осознали ее.

Он все еще молчал. Значение каждого слова, которое произносила Диана Келлер, утонет в бесконечно равнодушном океане правды, его правды.

— Будет лучше, если я вас оставлю одного. Вас нельзя переутомлять нашей аппаратурой. Завтра я приду опять.

Затем она исчезла. “Завтра”, что за понятие в мире без времени! Он почувствовал себя вдруг одиноким, вокруг него зияла пустота, эта бесформенная конструкция безысходности. У него было такое чувство, как будто ему вырвали язык, выкололи глаза и проткнули барабанные перепонки. Он попал в Ничто, которое никогда не перестанет быть Ничем. Мысли его, шатаясь, уходили в пустоту, сталкивались друг с другом, и он сам был для себя всем.

Теперь ему было ясно, что мир, в котором он жил после катастрофы, не являлся реальным миром. Это был его мир, мир его представлений, его индивидуальный мир. Поэтому и люди были такими, какими он их хотел видеть. Они были такими же, как и он сам. Их ответы были его ответами, их вопросы были его вопросами, их действия его действиями. И он все время разговаривал только с самим собой, был постоянно один и не подозревал об этом большом ужасном Ничто…

Зачем Диана Келлер вырвала его из этого воображаемого мира? Разве его мозг не выбрал правильный путь, разве он не попытался сохранить себя и создать себе жизненную сферу в этой ужасной пустоте? Почему Диана Келлер разрушила эту гармонию? Ради чего? Он возненавидел эту Келлер, он возненавидел ее так, как и это Ничто, окружающее его. Оба сливались вместе, и он в своем жалком состоянии находился в их распоряжении. “Вам будет значительно легче перенести правду после того, как вы осознали ее”, — сказала она. Что знала эта персона о его правде? Он был подопытным кроликом, объектом докторской работы. Скорее всего Диана прославится благодаря ему, а он беспомощен как мертвец. И почему не раскроился его череп во время этой катастрофы? Это настоящий ад — вести существование в виде живого трупа…

Постепенно он взял себя в руки. Мысли его стали спокойнее, а его полное ненависти бессилие уступило место ясным, логическим рассуждениям. Что же дала ему его огромная иллюзия? В конечном счете также лишь Ничто, хотя с образами и голосами, но в конце наступила бы деградация его мозга, то есть его самого. Новая же ситуация сделала возможным контакт с реальным миром. Сначала с Дианой Келлер, позднее, может быть, с его друзьями, а когда-нибудь он, возможно, опять сможет видеть. Были многие “может быть”, много новых надежд. И это тоже дала ему Диана Келлер. Но хватит ли этих надежд, чтобы смочь жить дальше, или поток Ничего окажется сильнее? Лучше ли умереть раз и навсегда, или у него есть еще какой-то шанс?

— Здравствуйте, господин Шлегель. — Он долго ждал этого, и все же слова прозвучали внезапно.

— Я слушаю вас. — В голосе его дрожало ожидание.

— Как вы себя чувствуете? Наверно, это были для вас тяжелые часы?

— Часы для меня не существуют. Я не чувствую, когда что началось и когда что закончится. Я, правда, попытался определить секунду, а потом минуту, чтобы знать, сколько длится час, но это оказалось бессмысленным. Время мое стоит не двигаясь. Мне казалось, что я ждал вас целую неделю. Мне стоило труда побороть мысль о том, что с вашим прибором что-то случилось.

— Если хотите, я могу подключить к вам генератор импульсов. Тогда у вас будут акустические часы. С различными импульсами для минут и секунд.

— Это действовало бы мне на нервы, если бы я постоянно слышал время.

— Мы можем подобрать настолько слабые сигналы, что вы не будете ощущать тиканья если об этом не будете думать: примерно как в обыкновенных часах.

Эта мысль захватила его. Это значит, что он на какой-то отрезок времени вырвется из своего Ничто, заполнив этот отрезок чем-нибудь полезным.

— Ну что вы скажете?

— Это великолепно…

Диана Келлер засмеялась, она радовалась, что он нашел это великолепным.

— Скажите мне, что вы хотите сделать со мной? — спросил он настойчиво.

Она вдруг посерьезнела. Ему стало это ясно по ее молчанию.

— Я хочу, чтобы вы жили.

— Жить! Какая ирония по отношению ко мне. Что это за жизнь, когда не имеешь тела! Какие у меня шансы жить по-настоящему?

Она опять замолчала.

— Есть для вас один шанс. Знаете ли вы, что такое киборг? — спросила она затем.

— Киборг? Не знаю.

— Киборг представляет собой искусственное тело, это машина с человеческим мозгом.

— Вы хотите сказать, что у меня опять будет тело?

Диана Келлер ответила не сразу.

— Тела, какое вы, имеете в виду, не будет. Во всяком случае, на первых порах. Понимаете? Даже при нынешнем уровне наших знаний пройдет много времени, прежде чем мы сумеем построить для вас искусственное тело. Мы не можем допустить, чтобы ваш мозг находился в бездействии такое длительное время. Поэтому у вас не будет тела робота.

— Но тогда чего же вы хотите? — Он почти перестал владеть собой.

— Видите ли, — попыталась успокоить его Диана Келлер, — телом для вас были бы уже несколько рецепторов, наподобие тех, какими вы уже теперь обладаете. Сюда еще надо добавить манипуляторы. Только вы не думайте, что это будут руки. Если сказать короче, мы думали о том, чтобы из вас и компьютера создать симбиоз и дать вам тем самым творческую свободу действий, конечно, только в известных пределах.

В нем нарастал протест. Эти планы совершенно не соответствовали его представлениям. Мог ли он вообще оказывать влияние на свою жизнь?

— Значит, вы хотите низвести меня до уровня машины? — крикнул он в бешенстве.

— Что вы такое говорите, господин Шлегель! Мы не хотим низводить вас, хотим вам просто помочь!

— Кто это “мы”? — Он решил наконец заглянуть за кулисы.

— Это коллектив исследователей. Профессор Ламперт, я и еще пять сотрудников. — Диана Келлер, казалось, обиделась. — Многие люди хотят, чтобы вы жили, а вы нам не доверяете. Почему?

Этот вопрос попал в цель.

— Я боюсь, просто боюсь. Я чувствую себя мячом для игры, и этот мяч куда-то бросают. Я не знаю, к чему все это приведет. Вот, например, коллектив исследователей, который мною занимается, но, кроме вас, я никого не знаю. Мне так же неясно существование в симбиозе с компьютером. Разве можно жить, применяя в какой-то степени понятие “жизнь” по отношению ко мне, если нельзя развивать свою личность, если чувствуешь, что все служит только одному принципу — сохранить жизнь любой ценой, и больше ничего?