Крестовый поход на Россию - Сборник Сборник - Страница 35

Отрицательное отношение в Берлине к такому союзу при наличии плана «Барбаросса» было естественно, поскольку это лишь усложняло для Германии дипломатическую ситуацию в Северной Европе. Таким образом, идею союзного объединения между Финляндией и Швецией тогда было просто нереально осуществить.

Кроме того, в кругах советских дипломатов, работавших в Финляндии, продолжался процесс интенсивного сбора информации о главном – относительно германо-финляндского сотрудничества. В декабре 1940 года началась подготовка обобщающего документа «о политическом и оперативном положении в Финляндии на конец 1940 года и о немцах в Финляндии»62. Эта работа закончилась в начале 1941 года и. по мнению его разработчиков, «результат оказался успешным» с точки зрения определения направленности внешней политики Финляндии. Накопленные сведения показывали, что в кругах финского руководства «готовят с немцами враждебную акцию против Советского Союза»63. Этот документ был направлен в два адреса – в наркомат иностранных и внутренних дел, и о нем, судя по воспоминаниям Е.Т. Синицына, также докладывали и Сталину64. Сам же Синицын был специально вызван в Москву в декабре для информирования о складывающейся ситуации в Финляндии Молотова, Берия, а также начальника разведки НКВД П. Фитина. В итоге сделанного подробного сообщения им было высказано наиболее существенное: «В связи с передвижением немецких войск наши источники высказывают опасения о возможном вступлении Финляндии в войну против Советского Союза в случае, если Германия нападет на СССР»65.

В том же месяце разведка Северного флота продолжала сообщать командованию о том, что так называемый транзит является лишь прикрытием сосредоточения частей германской армии в Лапландии. «Немецкие войска в Финляндии, – говорилось в переданной информации, – ведут себя как хозяева, разжигая страсти финской военщины на реванш с СССР. Сосредоточиваются в постоянные, долговременные гарнизоны в пунктах: Рованиеми, Соданкюля, Ивало, Петсамо и Кемиярви, из которых основным центром сосредоточения является Рованиеми»66.

В другом донесении этого же разведывательного органа в январе 1941 года называется уже количество сосредоточенных между Виртаниеми и Рованиеми немецких войск – 18 тысяч. Информируя командование о контактах между офицерским составом финской и германской армий, советская разведка сообщала: «Со стороны финских офицеров имеются отдельные высказывания о том, что финляндское правительство отомстит советскому правительству за понесенные убытки зимой 1939—1940 гг. и что весной Карелия будет финской. Советский Союз потерпит поражение, так как Финляндия в настоящее время имеет крупную помощь со стороны Германии»67. То же самое отмечалось и 24 января в отчетном докладе об охране государственной границы Мурманского округа. В обобщенном виде здесь фиксировалось, что «в связи с вводом германских войск в Финляндию реваншистские элементы последней… „воспряли духом“, резко усилили антисоветскую агитацию внутри своей страны…»68.

Как не трудно заметить, советскими разведывательными органами правильно фиксировалось и докладывалось о направленности развития событий и в донесениях назывались близкие к реальности сроки возможного вступления Финляндии в войну против СССР на стороне Германии – весна или лето 1941 года.

Естественно, в Москве стремились активно препятствовать дальнейшему скольжению Финляндии к фашистскому блоку. В новых условиях советское руководство уже видело мало смысла в усилении жесткого давления на нее. «Именно в тот момент у Советского Союза, – отмечал Паасикиви, – не чувствовалось агрессивных намерений против нас. «Правда» и «Известия» не публиковали длительное время материалов о нас. Это являлось отрадным и обнадеживающим признаком. К тому же и войска не сосредотачивались у нашей границы, так во всяком случае заверял наш военный атташе»69.

В данном случае новый нюанс политической линии СССР в отношении Финляндии выражался в другом. В Москве в это время предприняли попытку по мере возможности изменить ее прежний курс с учетом приближавшихся в Финляндии президентских выборов. Обстановка тогда была такой, что президент К. Каллио серьезно болел после произошедшего у него инсульта, и в связи с этим 27 ноября 1940 года подал прошение в Государственный совет о своей отставке. В результате в стране должны были состояться внеочередные президентские выборы, которые были назначены на 19 декабря70.

За две недели до их проведения, 6 декабря, Паасикиви был приглашен к Молотову. В ходе произошедшей беседы, нарком заявил: «Мы не хотим вмешиваться в ваши дела, и мы не делаем никакого намека по поводу кандидатуры нового президента Финляндии, но внимательно следим за подготовкой этих выборов. Желает ли Финляндия мира с Советским Союзом, будет понятно по тому, кого изберут президентом». Далее Молотов твердо заявил, что СССР категорически возражает против таких кандидатур, как Таннер, Маннергейм или Свинхувуд. При этом все возражения финляндского посланника о том, что «президентские выборы являются полностью нашим внутренним делом»71, никаким образом не повлияли на высказанное Молотовым отношение к ним. Таким образом, советское руководство ясно выразило здесь свою позицию.

Более того, как отмечено в мемуарах Паасикиви, на одной из последующих бесед в неофициальном порядке в момент, когда уже финский посланник покидал кабинет, Молотов ему в заключение неожиданно сказал: «Мы рады здесь Вас видеть, но с удовольствием приветствовали бы Вас также и в качестве финляндского президента»72.

Таким образом в Москве определили свою позицию и сочли, что наиболее приемлемым для СССР финляндским президентом мог быть тогдашний посланник в Советском Союзе, который был известен как умеренный, весьма осторожный и одновременно достаточно авторитетный финский политик. Паасикиви записал в своих мемуарах слова Молотова, которые он ему сказал еще летом 1940 года: «Вы единственный, кто хочет хороших отношений между Советским Союзом и Финляндией», но, как видно, «не сможете достигнуть цели…».

Видимо, пожелание, чтобы Паасикиви стал президентом Финляндии в 1940 году, свидетельствовало о том, что в Москве еще продолжали надеяться на возможность скоординировать внешнеполитическую линию Финляндии. Так, собственно, заявление Молотова расценил и сам Паасикиви. Он по этому поводу заметил: «Отношение Москвы ко мне, как кандидату в президенты, можно было рассматривать признаком того, что у них тогда не было плохих намерений и что они относились к Финляндии с деловых позиций»73.

Тем не менее в Хельсинки сочли, что наиболее удобным в качестве президента Финляндии был Р. Рюти. Дело в том, что его кандидатуру считали весьма подходящей тогда в Германии. Еще 14 сентября 1940 года В. Блюхер в своем донесении в Берлин отмечал, что премьер-министр Финляндии является одним из наиболее вероятных кандидатов на пост президента страны. Ну, а затем уже, в декабре, в Берлине эту кандидатуру активно поддержали, поскольку Р. Рюти стал тогда проявлять «большое понимание германских интересов»74. Таким образом, накануне выборов в немецком МИДе четко определили свою позицию относительно кандидатуры на пост президента Финляндии и явно давали понять, что Р. Рюти наиболее приемлемый в данном случае для рейха человек.

Избрание президентом Р. Рюти усилило прогерманскую позицию Финляндии. Когда же в январе 1941 года формировалось новое правительство, то на пост премьер-министра в качестве компромиссного политического деятеля предлагалась кандидатура Паасикиви75. Однако Рюти настоял на том, чтобы этот пост занял представитель финансовых кругов Ю. Рангель, имевший тесные личные связи с новым президентом и неплохие контакты с германским руководством.

В результате позиции лиц, придерживавшихся прогерманского направления, в руководящих кругах Финляндии явно возросли. Еще большее усиление прогерманского курса в правительстве заметно сближало его с военными кругами, где велось уже активное сотрудничество с Генштабом вермахта. Так, министр иностранных дел Р. Виттинг получил письменное донесение П. Талвела о его переговорах в Берлине. Другими ведущими государственными деятелями, которые уже ознакомились с результатами поездки Талвела в Германию, были новый президент Рюти и премьер-министр Рангель. Это означало, что немецко-финские военные переговоры вышли на качественно новый уровень – государственного согласования отрабатывавшихся оперативных планов с германским командованием.