Эй, прячьтесь! - Сая Казис Казисович - Страница 11

– А если бы послушали другую, веселую музыку, – спросил он, – может, и вы бы захотели плясать? У нас тут музыкант есть.

– А я и не говорю, что не спляшу! Сыграйте – видно будет.

Дайнис вытащил свирель и заиграл веселый танец. А чтоб было еще веселей, гномы запели в такт:

Пятнашка покривилась, поизвивалась чуть-чуть и заявила:

– Под такую музыку надо трястись, как последней дуре, а не плясать. Уфф! Вредно после сытного обеда. Съела улитку, мышку проглотила, да еще глупая пташка попалась…

– Вот уж, правда, гадюка, – прошептал Дайнис.

– Давай напустим на нее ежа, уж он ее доведет, – предложил Бульбук. – Такую и впрямь не стоит жалеть.

Но Дилидон призвал их к порядку и велел Мудрику спросить: может, змея любит печальную, лирическую музыку?

Та ответила:

– Не знаю, попытайте счастья.

Дайнис недавно сочинил такую трогательную песенку, что и камень бы заплакал. Он выстроил гномов, взмахнул: «Три-четыре», и все запели:

Но змее дела не было ни до зайчонка, ни до елочки. Она бы, пожалуй, расхохоталась – да не умела. Певцы это поняли и замолчали один за другим.

Пока они пели, еж, оставшись без присмотра, принялся рыскать по малиннику и под корнями соседнего пня обнаружил гнездо змеенышей. Гномы, верно, бы и не заметили, но Пятнашка почуяла опасность и, словно пружина, метнулась спасать детей.

В такой схватке обычно побеждал еж. Змеиного яда он не боялся, а когда гадюка жалила в нос, еж только дергался с отвращением, хватал ее зубами и принимался хлестать о свои иглы. Но Пятнашка боролась бы до тех пор, пока не попрятались бы ее детеныши.

– Мураш! – крикнул Дилидон. – Усмири ежа!

– Зачем? – удивился тот. – Жалко тебе змеиного выводка? Все равно по-хорошему она не заплачет.

– А она пожалела птичку? – добавил Бульбук. – Пускай сию минуту плачет или…

– Сказано – усмири ежа! – строго повторил командир.

Мураш, явно недовольный, подошел и схватил ежа под уздцы.

Пятнашка, злобно шипя на гномов, заползла на свой пень, снова свернулась в клубок и застыла, словно неживая. Мудрик попытался заговорить с ней, но она даже не шевельнулась.

– Злится… – поняли гномы и стали упрекать Дилидона в мягкосердечности.

– Послушайте! – разозлился тот. – Чего вы от нее хотите?

– Слез – и больше ничего, – ответил Бульбук.

– Если б она так легко плакала, мы бы стояли по колено в слезах. Все ее ненавидят, презирают, преследуют – она бы могла давно целое озеро наплакать и сама бы в нем утонула.

– А зачем она всех жалит? За что ее такую любить?

– Она защищается, как умеет. Если б не жалила, не выжила бы.

– А почему не жалит болотный уж? – заметил Мураш.

– Да потому, что он так похож на гадюку, что ему и жалить нет надобности. Не будь на свете Пятнашки, ему бы, чего доброго, пришлось отрастить рога или когти.

– А вот, например, роза, – вмешался Оюшка, – колется, зато какой запах! Какая красота! А тут, полюбуйтесь на нее – что за мерзость! Ох-ох-оюшки!

– Если хотите знать про розу, я вот что вам скажу, – прервал его Мудрик. – Было время, когда роза не имела шипов и не кололась. Но все ее так ломали, так рвали, что ей волей-неволей пришлось некоторые ветки превратить в острые колючки. Видите, что творится! – поднял палец ученый. – Одних мы обижаем за красоту, а других ненавидим за уродство. И тем и другим приходится защищаться! Неужели змея сама укусит кого-нибудь, как злая собака, исподтишка? Нет. А вот наступите на нее – она вам покажет. Не от хорошей жизни она выбрала для жилья всякие болота до топи. Мол, вы, красавцы да силачи, живите где вам угодно, а мне и болота хороши, только оставьте меня в покое…

Если б гномы не были так увлечены спором, они бы увидели, что тело Пятнашки слегка вздрагивает.

– Главное, – сказал Дайнис, – что от нее никому никакой пользы. Вот пчелка – у нее тоже есть жало, но ее все любят, уважают. За мед, за воск… Розу – за прекрасные цветы. А змею, добрые молодцы, за что любить?

«Добрые молодцы» молчали. Дилидон думал: «Любить и уважать ее, может, и не за что, но жить и она имеет право».

– Эх вы, несмышленыши! – неожиданно подняла голову змея. К удивлению всех, она прекрасно говорила на языке гномов. А еще больше удивились гномы тому, что из ее крохотных глазок текут такие огромные слезы… – Из моего яда, – всхлипнула змея, – из моего яда делают дорогие, очень важные лекарства! Чего стоите? – зло прошипела она. – Неужто не видите?.. Давайте сюда свою посудину!

Мудрик с уважением снял шапку, поставил перед Пятнашкой ведерко и велел всем отойти. Опустив головы, словно виноватые, гномы тихо удалились за малинник.

Вдруг они услышали в воздухе странный звук. Ух-ух-ух! – взмахивая крыльями, над чахлыми березками низко летел аист. Пока гномы, не понимая опасности, разглядывали красиво изогнутую длинную шею и красные ноги, аист увидел змею. Немного снизился, цапнул гадюку и унес. На пне осталось почти полное ведерко слез…

МЕСТЬ

Расяле знала, где осиное гнездо. Ловко спрятанное в запущенной живой изгороди, под густой крышей веточек и листвы, оно походило на большое яйцо из серой бумаги: тупой конец его был прилеплен к ветвям, а в остром чернел крохотный леток.

О том, как осы шили и клеили свой домик, можно было бы рассказать длинную историю. Расяле с Гедрюсом видели, что осы, ползая по деревянным изгородям и стенам, собирают крохотные ворсинки. Но сколько таких ворсинок пришлось прилепить одну к другой, чтоб вышел домик, об этом они не подумали. Брат и сестра размышляли о другом: как напустить ос на Микаса-Разбойника. Отыскав мешок из синего пластика, о котором говорил Живилек, они с нетерпением стали ждать сумерек.

Осы с раннего утра ловили мух, искали сладостей – и сами ели и кашу для личинок готовили. Вечером, когда село солнце, они вернулись с охоты и, уставши за день, вскоре заснули. Гедрюс с Расяле обмотали головы полотенцами, надели перчатки и подкрались к гнезду. Убедившись, что осы уже спят, они надели на гнездо мешок, закрутили и завязали лентой Расяле.

На ветках живой изгороди остались лишь серые клочьи и прутик, на котором раньше висели круглые соты с личинками, кашкой и яйцами. Несколько ос все-таки улизнуло, и одна из них пребольно ужалила Расяле в бровь. Но дети так радовались, завладев столь интересным оружием, что даже Расяле больше смеялась, чем плакала.

Настало воскресенье. Утром детей разбудил петух. Он во всю глотку загорланил:

– Гости приехали! Гости приехали!

– Эй! Эй! Эй! – залаял Кудлатик. Он не собирался нападать, просто хотел, чтоб и его увидели.

Из легковой машины, которая когда-то привозила дедушку, выкатилась толстая-претолстая тетушка Алдуте – вот уж, правда, всем теткам тетка, и два ее сына: Криступас и Йонас. Едва она ступила на зеленую травку, как вокруг, словно грибы, стали вырастать корзины и сумки с городскими пирогами, пирожными и прочими лакомствами. Тетя Алдуте оделила ими папу, маму, заспанную Расяле и Гедрюса. Всех тетушка расцеловала, растормошила, а когда поскользнулась, то так звонко расхохоталась, что с неба мгновенно убежали все серые тучи. Стало светло, весело, и запахло ванилью.

Ну как в такой счастливый день думать о мести! Криступас тут же начал ладить удилище, а Йонас прикидывал, где бы разбить палатку. Гости собирались погостить целую неделю, или, как сказала тетушка, «пока не выгоните».