Долгое прощание (сборник) - Кристи Агата - Страница 24

— Это тайна, доктор. Но пусть это не мешает вашей работе. Фамилия Эд ничего вам не говорит?

— Надеюсь, вы знаете, где дверь, мистер Марлоу?

Позади него открылась дверь лифта. Медсестра выкатила оттуда инвалидное кресло. В нем находилось то, что осталось от дряхлого старика. Глаза его были закрыты, кожа синеватая. Он был хорошо закутан. Медсестра бесшумно покатила его по блестящему паркету к боковой двери.

Доктор Варлей сказал с нежностью:

— Старые люди, больные старые люди. Одинокие старые люди. Не приходите больше, мистер Марлоу! Я могу рассердиться. Если я сержусь, то делаюсь неприятным. Могу даже сказать, очень неприятным.

— С радостью последую вашему совету. Все же большое спасибо. У вас здесь очаровательная маленькая покойницкая.

— Что вы сказали?

Варлей шагнул ко мне, потеряв остатки своей умильности. На его лице появились морщины.

— Что с вами? — спросил я.— Я убедился, что моего друга здесь не может быть. Здесь я не найду ни одного не одряхлевшего до беспомощности человека. Здесь только больные старые люди, одинокие старые люди. Вы это сами сказали, доктор. Нежелательные старые люди, но богатые и с жадными наследниками. Большинство из них, вероятно, взято под опеку.

— Я начинаю злиться,— заявил Барлей.

— Легкая пища, легкие успокаивающие средства, хорошее обслуживание. Наружу на солнце, обратно в постель. Решетки на некоторых окнах, на случай если осталось немного сил. Они вас любят, доктор, все как один. Умирая, они держат вашу руку и видят печаль в ваших глазах. Неподдельную печаль.

— Действительно, она искренняя,— тихо сказал Варлей гортанным голосом.

Он уже сжал кулаки, и мне пора было уходить. Однако он был мне слишком противен.

— Конечно, искренняя,— согласился я.— Кому же приятно терять хорошо платящего пациента, особенно такого, которого запихнули сюда против его воли.

— Но ведь кто-то должен этим заниматься,— возразил Варлей.— Кто-то должен заботиться об этих старых людях.

— Кто-то должен заниматься и абортами. Если подумать, это чистая, приличная работа. До свидания, доктор Варлей. Если моя работа покажется мне грязноватой, я вспомню о вас. Это поднимет мне дух.

Он не набросился на меня, и я направился к выходу. В широкой двустворчатой двери я оглянулся. Варлей не двинулся с места и снова принял слащавый вид.

 Глава 19

Я вернулся обратно в Голливуд измочаленный, как конец веревки. Обедать было слишком рано, к тому же слишком жарко. Я включил в кабинете вентилятор. Прохладнее не стало, но все же я почувствовал дуновение воздуха. С бульвара доносился беспрерывный шум уличного движения, а в голове моей роились мысли, как мухи в мухоловке.

Доктора Вуканич и Варлей отпадали. Заведение Вар-лея процветало, и ему не было смысла связываться с алкоголиками. Вуканич был мелкий мошенник, акробат на проволоке, расхаживающий по ней в своем кабинете. Эд ни в трезвом, ни в пьяном виде не обратился бы к нему. Возможно, он не был очень интеллигентным человеком — многие талантливые люди далеко не интеллигентны,— но он был не так глуп, чтобы отдаться в руки Вуканича.

Оставался один Веррингер. У него было подходящее помещение, достаточно отдаленное от людей. Вероятно, у него хватало и терпения. Я решил нанести ему новый визит и на этот раз прихватить с собой пистолет и карманный фонарь. У меня был хороший небольшой пистолет калибра 8,13 миллиметров с коротким стволом. Паж Веррингера мог иметь и другие игрушки кроме кастета.

А если так, то этот чокнутый парень, не задумываясь, пустит их в ход.

Я снова свернул на шоссе. Ехал я быстро, но старался не очень рисковать. Ночь должна быть безлунная, и, когда я добрался по подъездной дороге к владениям доктора Веррингера, на улице стало темнеть. Это было мне на руку.

На этот раз ворота были заперты на цепь с висячим замком. Я проехал мимо них и остановился в отдалении от шоссе. Среди деревьев еще проглядывал слабый свет уходящего дня. Я перелез через ворота и взобрался на холм, чтобы найти тропинку. Где-то вдали я услышал перепела. Дикие голуби громко делились новостями своей жизни. Тропинку я так и не смог разглядеть, поэтому вернулся к подъездной дороге и пошел по ее краю. Дубы сменили эвкалипты, и вскоре я увидел в отдалении несколько огней.

Три четверти часа я добирался до того места за плавательным бассейном, откуда мог видеть главное здание. Оно было освещено, и из дома доносилась музыка. Еще дальше, позади дома, среди деревьев виднелся свет из другой постройки. Повсюду между деревьями стояли маленькие домишки.

Я немного прошел по дорожке, когда вдруг вспыхнула мощная лампа сзади дома. Я замер на месте. Лампа бросала яркий свет прямо вниз и освещала большое пространство сада и заднюю веранду. Затем распахнулась дверь и из нее вышел Эрл. Я понял, что нахожусь на удобном месте.

Теперь Эрл вырядился ковбоем. А ведь именно ковбой доставил Роджера Эда домой в последний раз. Эрл стоял в ярком свете, раскачивая в руке лассо. На нем была темная рубашка с белой вышивкой и платок в крапинку на шее. На широком поясном ремне с множеством серебряных украшений висели две кобуры с револьверами, из которых торчали ручки слоновой кости.

Он стоял один, раскачивая лассо, выходя из освещенного круга и снова входя в него,— высокий, стройный ковбой, дающий представление для самого себя и получающий от этого удовольствие. Эрл с двумя револьверами— гроза каньона Сепульведа. Самым подходящим для него местом был бы один из тех дачных поселков, где культ верховой езды развит так сильно, что даже телефонистки приходят на работу в сапожках для наездниц.

Вдруг Эрл услышал шорох или сделал вид, будто услышал. Он бросил лассо на землю, выхватил оба револьвера и взвел курки. Направив оружие, он всматривался в темноту. Я стоял, не двигаясь: проклятые револьверы могли быть заряженными. Однако яркий свет ослеплял Эрла, и он ничего не мог разглядеть. Он сунул револьверы за пояс, поднял лассо и ушел в дом. Свет погас.

Я пробрался между деревьями и подошел вплотную к маленькому освещенному домику. Из него не доносилось никаких звуков. Я подошел к окну с сеткой и заглянул внутрь. Горела одна лампа, стоявшая на ночном столике возле кровати. На кровати на спине лежал мужчина, его руки покоились на простыне, открытые глаза смотрели вверх. По виду он был высокого роста. Лицо его находилось в тени, но я заметил, что оно было бледное и небритое. Возраст щетины, по моим прикидкам, совпадал со временем пропажи Эда. Казалось, он часами не двигался.

Я услышал шаги с другой стороны домика. Заскрипела дверь с сеткой, и в ней показалась массивная фигура доктора Веррингера. Он держал что-то в руке — похоже, стакан томатного сока. Доктор включил торшер, и его гавайская рубашка блеснула желтым светом. Мужчина на кровати не взглянул на него.

Веррингер поставил стакан на ночной столик, придвинул кресло и сел. Потом взял руку лежащего и проверил пульс.

— Как вы себя чувствуете, мистер Эд?

Мужчина на кровати не ответил и не взглянул на него.

— Ну-ну, нельзя же быть таким мрачным! Ваш пульс лишь немного чаще нормального. Вы слабы, но ничего...

— Теджи,— вдруг сказал мужчина на кровати,— объясни этому типу, что если он знает, как я себя чувствую, то не должен об этом спрашивать.

Его голос был нормальным, отчетливым, с интонацией усталой горечи.

—- Кто это Теджи? —терпеливо спросил Веррингер.

— Моя собеседница. Она сидит в верхнем углу.

Доктор взглянул наверх.

— Я вижу маленького паука,— сказал он.— Не устраивайте театра, мистер Эд! Мне это совсем не нужно.

— Тегенария даместика, обычный прыгающий паук, дорогой мой. Я люблю пауков. К ним так идут гавайские рубашки.

Веррингер облизал губы.

— У меня нет времени для глупостей, мистер Эд.

— Теджи не глупость.

Роджер с трудом повернул голову, словно она была очень тяжелая, и презрительно посмотрел на доктора.