Бунт в "Зеленой Речке" - Уткин В. - Страница 85

—Счастливо, — попрощался Галиндес и, протягивая руку Клейну, добавил: — И тебе тоже.

Наступила неловкая пауза. Клейн был бы рад завалиться с Девлин на бетон, но на свете есть много более удобных любовных гнездышек, поэтому он ограничился поцелуем в щечку. К его изумлению, Девлин покраснела.

—Я лучше пойду, — засмущалась она.

Клейн кивнул.

Уилсону девушка сказала:

—На вашем месте я подумала бы о перемене карьеры: быть героем вредно для вашего здоровья…

Уилсон усмехнулся:

—Я обдумаю ваше предложение. — Он кивнул на Клейна. — Позаботьтесь об этом клоуне. Для белого он весьма и весьма хладнокровный парень…

Черт возьми, Клейн был польщен. Он все-таки хладнокровный парень! Расправив плечи, он выпятил было грудь, но тут же скрючился от боли в ребрах.

—Мама… — произнес он.

—Ничего, — сказал Уилсон, — я добавлю чаевых.

Девлин сжала на прощание руку Клейна, повернулась и пошла к воротам в сопровождении Галиндеса и солдатика-молокососа.

Уилсон и Клейн смотрели им вслед до тех пор, пока привлекательное покачивание бедер и затылок девушки не скрылись в толпе.

—Черт, — выругался Уилсон. — Здоровье меня особенно не беспокоит, а вот яйца уже посинели; я уж и забыл, что они могут так ныть…

—Ты абсолютно прав, — согласился Клейн.

Уилсон достал из кармана пачку „Кэмел“ и сунул сигарету себе в рот.

—Еще найдется? — спросил Клейн.

Уилсон пошарил в пачке, нашел там единственную сигарету и протянул Клейну. Они закурили.

Клейн затянулся и признался:

—Что бы там ни говорили, а курить чертовски приятно.

Уилсон молча кивнул. Они продолжали курить.

—Слушай, — заговорил Клейн, — я тут все размышляю, и у тебя спросить будет намного удобнее, чем у Девлин.

—В самом деле? — осторожно поинтересовался Уилсон. — Ну и?..

—Скажи, — попросил доктор, — насколько велик, ну, хоть примерно, твой петух? Ну, этот, как его, член?

Уилсон взглянул на него:

—А ты и в самом деле хочешь это знать?

Молчание.

Затем Уилсон улыбнулся, а Клейн засмеялся.

Тогда захохотал и Уилсон.

Так в тени тюремных блоков, гранитные стены которых уже подкрашивало нежно-розовым светом утреннее солнце, они стояли и гоготали до коликов.

И среди множества людей, толпившихся на тюремном дворе, лишь им одним-единственным было весело.

Эпилог

В общем и целом, во время великого бунта в государственном исправительном учреждении „Зеленая Речка“ погибло тридцать два человека. К большому разочарованию выживших, не хватило всего одной жертвы, чтобы этот бунт стал самым кровопролитным в истории тюрем Соединенных Штатов.

На следующий же день после подавления мятежа национальные гвардейцы, как и следовало ожидать, умудрились нечаянно поджечь запасы топлива в центральном атриуме, причинив тюрьме большие разрушения, чем все заключенные, вместе взятые. Потушив пожар, представители соответствующих инстанций обшарили всю тюрьму сверху донизу с собаками-ищейками и детекторами инфракрасного излучения. Удалось обнаружить невероятные запасы наркотиков, самогонных аппаратов и запрещенной к распространению порнографии. В канализационном тоннеле нашли пять искалеченных и полуразложившихся трупов, но тело бывшего начальника тюрьмы Джона Кемпбелла Хоббса найдено не было. При активном попустительстве Государственного бюро перевоспитания в стремлении снять со своей системы все обвинения образ Хоббса при помощи прессы превратился в вульгарную карикатуру; якобы извращенный нрав этого продажного расиста и деспота и послужил единственной причиной бунта. Таким Хоббс и остался в представлении народа.

Триста сорок восемь человек получили достаточно серьезные ранения, чтобы оказаться в больнице, и только благодаря усилиям и опыту парамедиков и травматологов Восточного Техаса число смертных исходов не увеличилось.

Из гайморовой пазухи Стоукли Джонсона извлекли пулю; самого Джонсона перевели в Хантсвиллскую тюрьму, где за художества во время бунта в „Зеленой Речке“, ему прибавили срок до восьмидесяти четырех лет.

Врачам, специализирующимся на челюстно-лицевой хирургии, пришлось изрядно повозиться и с лицом Гектора Грауэрхольца. Они не подкачали, и, хотя у Гектора остался очень серьезный и неизлечимый дефект речи, он, по крайней мере, восстановил способность жевать и глотать мягкую пищу. Его перевели в Федеральное отделение для особо опасных преступников в Марионе, штат Иллинойс, где он и содержится в одиночке. Поскольку Гектор все равно не в состоянии произносить большую часть согласных и дифтонгов, отсутствие собеседников он перенес спокойно. Пройдя полный курс писательского мастерства по переписке, он научился печатать левой рукой и разродился романом о скорой на расправу женщине — торговке наркотиками по фамилии Деверо. Роман остался не замеченным критиками, зато публика приняла его на ура. Маститый романист из Нью-Йорка начал было кампанию по переводу Грауэрхольца под домашний арест, но сам Грауэрхольц слишком увлекся продолжением романа, чтобы уделять переводу внимание.

Майрона Пинкли нашли рыдающим в церкви; у него обнаружился перелом пятого и шестого позвонков и невероятной силы „симптом Кастера“ — сильнейшая, но вскоре исчезнувшая раз и навсегда эрекция, служившая верным признаком полного разрыва спинного мозга. Пинкли выжил, но остался полностью парализованным на всю жизнь.

Хэнк Кроуфорд, к полному своему удовлетворению, перенес ампутацию левой ноги выше колена, что послужило поводом для него предъявить штату иск за преступное пренебрежение его конституционными правами, а также их нарушение. Суд он выиграл, что принесло ему более полутора миллионов долларов. А когда адвокат, по вине которого самый первый суд над Кроуфордом завершился бесславно, угодил в психушку, Кроуфорд засудил и адвокатскую контору, причем на еще большую сумму. Каждый год в годовщину бунта он посылает Клейну ящик мальтового виски „Лагавулин“ и собственную фотографию: его культя торчит между ног очередной полураздетой красотки.

Виктор Галиндес предстал перед Пенитенциарным бюро штата и получил выговор за нарушение инструкции, потенциально угрожавшее жизни. Впоследствии он оставил службу и сейчас работает, причем с большим удовлетворением, инспектором по надзору недалеко от Браунсвилла.

Деннис Терри, благополучно переживший мятеж, подал наконец прошение о помиловании, которое было незамедлительно удовлетворено. Он открыл закусочную на склонах Уичита-Фоллс и женился на официантке-полукровке вдвое моложе его; сейчас они ждут рождения первенца.

Билла Клетуса перевели в Хантсвилл, где он, потеряв возможность получать с заключенных привычную мзду, испытал катастрофическое падение доходов. Со временем, правда, он научился жить на одну зарплату, но это стоило ему пятнадцати килограммов веса. В его кратких, но цветистых мемуарах, напечатанных в местной газетенке, Великое восстание в тюрьме „Зеленая Речка“ представало в виде битвы двух стальных характеров, один из которых принадлежал сумасшедшему преступному гению Неву Эгри, а второй — неизменно доблестному персонажу с квадратной челюстью, который в тексте скромно упоминался как Капитан…

«„Ладно, пусть они пидоры, бесстрашно рявкал Капитан трусливому начальнику тюрьмы Хоббсу, отправляясь в невероятно опасную одиночную экспедицию спасения пациентов тюремного лазарета, но это еще не значит, что они заслужили смерть!“»

Начались было переговоры о приобретении прав на экранизацию мемуаров, и Клетус насмерть затрахал всех своих немногочисленных друзей, постоянно выпытывая у них, кто по их мнению — Шварценеггер или Сталлоне — лучше воплотит на широком экране его образ. Переговоры, правда, со временем заглохли, и Клетус впал в суровую и горькую депрессию, из которой ему еще предстоит выбраться.

Клода Туссена за убийство Нева Эгри приговорили к пожизненному заключению, так что ему уже не удастся выпить у Альфонсо через соломинку „уан хандред пайперс“. Он тоже находится в Хантсвилле, сбрил свои длинные волосы, носит очки в металлической оправе и организовал группу поддержки ВИЧ-инфицированных. В связи с тем что он пришил Нева Эгри, никто больше не пытается его насиловать. Клод снова стал любовником Стоукли Джонсона, правда, на этот раз по собственному желанию. Клейн регулярно ему пишет и навещает при первой же возможности; Клод чувствует себя прекрасно и в письмах сообщает Рею, что нашел смысл жизни и цель своего бытия, чего не имел, когда работал сутенером или был трансвеститом.