Певец во стане русских воинов - Жуковский Василий Андреевич - Страница 26

Чуть тронул дремлющий листок,

Чуть тронул зыбь потока…

И некий глас промчался с ним…

Как будто над звездами

Коснулся арфы серафим

Эфирными перстами.

И тихо, тихо божий храм

Отверзся… Неизвестный

Явился старец дев очам;

И лик красы небесной

И кротость благостных очей

Рождали упованье;

Одеян ризою лучей,

Окрест главы сиянье,

Он не касался до земли

В воздушном приближенье…

Пред ним незримые текли

Надежда и Спасенье.

Сердца их ужас обуял…

«Кто этот, в славе зримый?»

Но близ одра уже стоял

Пришлец неизъяснимый.

И к девам прикоснулся он

Полой своей одежды:

И тихий во мгновенье сон

На их простерся вежды.

На искаженный старца лик

Он кинул взгляд укора:

И трепет в грешника проник

От пламенного взора.

«О! кто ты, грозный сын небес?

Твой взор мне наказанье».

Но, страшный строгостью очес,

Пришлец хранит молчанье…

«О, дай, молю, твой слышать глас!

Одно надежды слово!

Идет неотразимый час!

Событие готово!» —

«Вы лик во храме чтили мой;

И в том изображенье

Моя десница над тобой

Простерта во спасенье».

«Ах! Что ж могущий повелел?» —

«Надейся и страшися». —

«Увы! какой нас ждет удел?

Что жребий их?» – «Молися».

И, руки положив крестом

На грудь изнеможенну,

Пред неиспытанным творцом

Молитву сокрушенну

Умолкший пролиял в слезах;

И тяжко грудь дышала,

И в призывающих очах

Вся скорбь души сияла…

Вдруг начал тмиться неба свод —

Мрачнее и мрачнее;

За тучей грозною ползет

Другая вслед грознее;

И страшно сшиблись над главой;

И небо заклубилось;

И вдруг… повсюду с черной мглой

Молчанье воцарилось…

И близок час полночи был…

И ризою святою

Угодник спящих дев накрыл,

Отступника – десною.

И, устремленны на восток,

Горели старца очи…

И вдруг, сквозь сон и мрак глубок,

В пучине черной ночи,

Завыл протяжно вещий бой —

Окрестность с ним завыла;

Вдруг… страшной молния струей

Свод неба раздвоила,

По тучам вихорь пробежал,

И с сильным грома треском

Ревущей буре бес предстал,

Одеян адским блеском.

И змеи в пламенных власах —

Клубясь, шипят и свищут;

И радость злобная в очах —

Кругом, сверкая, рыщут;

И тяжкой цепью он гремел —

Увлечь добычу льстился;

Но старца грозного узрел —

Утихнул и смирился;

И вдруг гордыни блеск угас;

И, смутен, вопрошает:

«Что, мощный враг, тебя в сей час

К сим падшим призывает?»

«Я зрел мольбу их пред собой». —

«Они мое стяжанье». —

«Перед небесным судией

Всесильно покаянье». —

«И час суда его притек:

Их жребий совершися». —

«Еще ко благости не рек

Он в гневе: удалися!» —

«Он прав – и я владыка им». —

«Он благ – я их хранитель». —

«Исчезни! ад неотразим». —

«Ответствуй, Искупитель!»

И гром с востока полетел;

И бездну туч трикраты

Рассек браздами ярких стрел

Перун огнекрылатый;

И небо с края в край зажглось

И застонало в страхе;

И дрогнула земная ось…

И, воющий во прахе,

Творца грядуща слышит бес;

И молится хранитель…

И стал на высоте небес

Средь молний ангел-мститель.

«Гряду! и вечный божий суд

Несет моя десница!

Мне казнь и благость предтекут…

Во прах, чадоубийца!»

О всемогущество словес!

Уже отступник тленье;

Потух последний свет очес;

В костях оцепененье;

И лик кончиной искажен;

И сердце охладело;

И от сомкнувшихся устен

Дыханье отлетело.

«И праху обладатель ад,

И гробу отверженье,

Доколь на погубленных чад

Не снидет искупленье.

И чадам непробудный сон;

И тот, кто чист душою,

Кто, их не зревши, распален

Одной из них красою,

Придет, житейское презрев,

В забвенну их обитель;

Есть обреченный спящих дев

От неба искупитель.

И будут спать: и к ним века

В полете не коснутся;

И пройдет тления рука

Их мимо; и проснутся

С неизменившейся красой

Для жизни обновленной;

И низойдет тогда покой

К могиле искупленной;

И будет мир в его костях;

И претворенный в радость,

Творца постигнув в небесах,

Речет: господь есть благость!..»

Уж вестник утра в высоте;

И слышен громкий петел;

И день в воздушной красоте

Летит, как радость светел…

Узрели дев, объятых сном,

И старца труп узрели;

И мертвый страшен был лицом,

Глаза, не зря, смотрели;

Как будто, страждущ, прижимал

Он к хладным персям руки,

И на устах его роптал,

Казалось, голос муки.

И спящих лик покоен был:

Невидимо крылами

Их тихий ангел облачил;

И райскими мечтами

Чудесный был исполнен сон;

И сладким их дыханьем

Окрест был воздух растворен,

Как роз благоуханьем;

И расцветали их уста

Улыбкою прелестной,

И их являлась красота

В спокойствии небесной.

Но вот – уж гроб одет парчой;

Отверзлася могила;

И слышен колокола вой;

И теплятся кадила;

Идут и стар и млад во храм;

Подъемлется рыданье;

Дают бесчувственным устам

Последнее лобзанье;

И грянул в гроб ужасный млат;

И взят уж гроб землею;

И лик воспел: «Усопший брат,

Навеки мир с тобою!»

И вот – и стар и млад пошли

Обратно в дом печали;

Но вдруг пред ними из земли

Вкруг дома грозно встали

Гранитны стены – верх зубчат,

Бока одеты лесом, —

И, сгрянувшись, затворы врат

Задвинулись утесом.

И вспять погнал пришельцев страх:

Бегут, не озираясь;

«Небесный гнев на сих стенах!» —

Вещают, содрогаясь.

И стала та страна с тех пор

Добычей запустенья;

Поля покрыл дремучий бор;

Рассыпались селенья.

И человечий глас умолк —

Лишь филин на утесе

И в ночь осенню гладный волк

Там воет в черном лесе;

Лишь дико меж седых брегов,

Спираема корнями

Изрытых бурею дубов,

Река клубит волнами.

Где древле окружала храм

Отшельников обитель,

Там грозно свищет по стенам

Змея, развалин житель;

И гимн по сводам не гремит —

Лишь веющий порою

Пустынный ветер шевелит

В развалинах травою;

Лишь, отторгаяся от стен,

Катятся камни с шумом,

И гул, на время пробужден,

Шумит в лесу угрюмом.

И на туманистом холме

Могильный зрится камень.

Над ним всегда в полночной тьме

Сияет бледный пламень.

И крест поверженный обвит

Листами повилики:

На нем угрюмый вран сидит,

Могилы сторож дикий.

И все как мертвое окрест:

Ни лист не шевелится,

Ни зверь близ сих не пройдет мест,

Ни птица не промчится.

Но полночь лишь сойдет с небес —

Вран черный встрепенется,

Зашепчет пробужденный лес,

Могила потрясется;

И видима бродяща тень

Тогда в пустыне ночи:

Как бледный на тумане день,

Ее сияют очи;

То взор возводит к небесам,

То, с видом тяжкой муки,

К непроницаемым стенам,

Моля, подъемлет руки.

И в недре неприступных стен

Молчание могилы;

Окрест их, мглою покровен,

Седеет лес унылый:

Там ветер не шумит в листах,

Не слышно вод журчанья,

Ни благовония в цветах,

Ни в травке нет дыханья.

И девы спят – их сон глубок;

И жребий искупленья,

Безвестно, близок иль далек;

И нет им пробужденья.

Но в час, когда поля заснут

И мглой земля одета

(Между торжественных минут

Полночи и рассвета),

Одна из спящих восстает —

И, странник одинокий,