Тайка - Тюленева Надежда Константиновна - Страница 19

— Тогда я один пойду, — не отступил Митя. — Научите меня колядовать.

— Вы, молодой человек, садитеся поскорее за стол, — вышел из горницы уже одетый по-дорожному дедушка Филипп, — да путь-дорожка нас ждет.

Митя засопел, надулся, стараясь не зареветь, слез с полатей. Зимка потянулась к нему оранжевыми теплыми губами. Мальчишка сунул ей один палец, та радостно ухватилась за него и аппетитно, со свистом зачмокала, блаженно закатив лиловые, в белых игольчатых ресницах глаза.

Едва не плача, Митя пошел умываться.

— Таиска, подлей-ко в рукомойник воды, — велела бабушка, — а то мужики неумытыми останутся. Сраму-то!

— Да с ледком, с ледком, хозяйка, — требовал дед Филипп у Таиски.

Последним поднялся отец. Позавчера они почти весь день — и ночи прихватили — возили на тракторах сено, вчера была карусель с этой каруселью, и он так упластался за всеми этими делами, что и сейчас чувствовал себя разбитым. Но жаловаться не любил. Черти на душе скребут, руки-ноги подламываются, а он все с усмешкой, с шуткой. Таискина мать так прямо из себя выходила от этой его привычки.

— Ну-ка беги сюда, Дмитрий! Я тебя бородой поколю. Как ты думаешь: бриться мне или бороду подрастить?

Митя дул губы.

— Ну, мужик, ты это зря. На сердитых воду возят. Вот мы с дедом Филиппом договоримся, он тебя на подледный лов возьмет. Знаешь, как волк в проруби рыбу ловил? Вот и мы с тобой так же.

Митя оттаял, ухмыльнулся:

— Да, а где же у нас хвосты?

— А мы бабушку Пантелеевну попросим к нашим шубам по коровьему хвосту присобачить.

— По коровьему — и присобачить? Тогда уж прикоровить?

— Да, ты в карман за словом не лазаешь, — рассмеялся дядя Николай.

Провожать гостей сбежались все Тайкины и Наташины приятели. Митяйка давно успокоился. В руках он держал плетенную из стружек пестерюшку, доверху наполненную самоделками Пети Сорокина. Наташа тихо плакала у бабушки на груди. Тайка хмурилась и досадливо морщила нос. А бабушка Пантелеевна все наговаривала:

— И ветры возвращаются на круга свои. Ты по своему кругу идешь, у Тайки свой круг. Где-то, даст бог, они и сойдутся. И встретитесь, может. А ты вот давай учись, да, как мамка, в деревню нашу учительствовать приезжай. Да будет слезы-то точить. Не то глазки выцветут.

— Приезжайте на лето, — говорил дядя Николай, закрывая Наташе ноги попонкой. — С бабушкой Полиной Яковлевной приезжайте. Ее ведь помнят тут, любят. И деда вашего помнят. Устинья, приглашай в гости, — повернулся он к жене. Потом обратился к деду Филиппу: — Дак от белого лица до самой сырой земли-матушки, — он сделал раздольный жест, — поклон Полине Яковлевне.

Тайкина мать смотрела вслед саням добро и растерянно. Будто все хорошее что-то хотела сказать и вот опоздала. И действительно, опоздала. Вдруг охнула:

— Матушки мои! Забыла! Для чего ты, мамонька, целое утро сочни раскатывала, для чего лапшу резала! В гостинчик ведь хотели, а?

— Ну ты, Устинья!.. И что тебе сказать! — сокрушенно покачал головой своей кудрявой Николай. — Сама теперь поедешь.

— Что ж, заодно и родственничков навещу твоих.

— Так ведь они и твои же.

— Ну, наших.

— То то же!

А Тайка стояла в стороне и словно видела все сразу и ничего не видела. Тихо пошла она за деревню. Туда, где вырывалось из за деревьев и никак не могло вырваться ленивое зимнее солнце.