Похитители сутей - Савченко Владимир Иванович - Страница 5

— Отбывающие в сторону Марса, Юпитера со спутниками, Сатурна со спутниками и далее, ваши турникеты от 1-го по 4-й! — объявляли громкоговорители. — Отбывающие к Венере и Меркурию проходят через 5-й б-й турникеты. К сведению новоприбывших инопланетян: все справки на Привокзальной площади. Не скапливайтесь здесь, пожалуйста, не создавайте заторов!

Здесь царило самообслуживание.

Отбывавшие просовывали в щели турникетов свои пси-карты. Раскрывались пропускные скобы, вспыхивали указатели: женщинам направо, мужчинам налево. Пассажиры ступали на эскалаторы, отличавшиеся от метрополитеновских лишь тем, что рядом со ступенькой находилось сиденье с подлокотниками, эластично-упругой спинкой-контакткой и шлемом на рейке. Пока лента возносила людей по крутому участку “горки”, каждый успевал снять рубашку (или свитер, куртку — у кого что было) — некоторые расстегивали и приспускали брюки до полного обнажения позвоночника — сесть, плотно прижаться к спинной контактке (загоралась зеленая лампочка), нажать кнопку—по рейке на голову мягко опускался решетчатый шлем (загоралась другая зеленая лампочка) — и замереть в предстартовой готовности.

Считывание-обессучивание происходило при выходе эскалаторной горки на горизонталь.

Этот момент и здесь угадывался по тому, как у пассажиров судорожно напрягались тела и лица, дыбом поднимались выпростанные из шлема пряди волос… а многие, не удержавшись, издавали стон, крик или рычание. Затем тела расслаблялись, лица делались упрощенно сглаженными, идиотическими и такими следовали по горизонтальному участку.

На спуске шло всучивание обменных личностей. Снова вздыбливались волосы, судороги проходили по лицу и телу, раздавались стоны и возгласы (теперь не скорбного, а удовлетворенно-ликующего оттенка). Лица опускающихся по эскалатору приобретали осмысленное выражение, но часто не то, какое имели две минуты назад.

Шлемы подскакивали вверх по рейкам, контрольные лампочки гасли. Пассажиры — теперь уже прибывшие — поднимались с сидений, опускали завернутые рубашки, застегивали штаны и по выровнявшейся на горизонталь ленте направлялись к выходам, исчезали в них — всяк по своим делам. Редко кто останавливался, остолбенело смотрел по сторонам, щупал себя — новичок, приходящий в норму.

А сути считанных личностей в это время были уже рассортированы вычислительной (пси)-машиной по порядкам дифференциалов, по индексам, раскалиброваны с точностью до ±0,5 балла, собраны в группы по направлениям, промодулированы несущими радиочастотами, излучены вихревыми антеннами пси-башни — и мчались, балдея от космического экстаза, к своим планетам. В точках ветвления трасс их захватывали многокилометровые параболические решетки ретрансляторов, подпитывали энергией, фильтровали от помех, посылали дальше.

…Целеустремленные потоки пассажиров. Молодецкий перещелк турникетов. Непрерывное движение эскалаторов. Единообразные, как ружейные приемы, стартовые действия. Мерцание сигнальных лампочек, шмыгание импульсов по электронным схемам, бурление электромагнитной энергии в СВЧ-кабелях…

И только звуки, издаваемые пассажирами в моменты старта и прибытия, вносили в этот технический апофеоз какие-то своеобразные ноты — не то коллективного покаяния, не то массового распутства.

Комиссар тоже вышел из пси-вокзала в деловом настроении. Поэтому его внимание привлекла не площадь с вихревым движением машин и толпами людей, не здания вокруг и даже не красивая река за парапетом набережной, — а листочки бумаги, налепленные всюду возле выходов и на окрестных столбах. Это были объявления.

“Меняю десятибалльное здоровье на способности в точных науках б—7 баллов. Доплата по соглашению. Звонить…” — телефон был оторван.

“В связи с отлетом по годичному контракту на Ганимед сдаю напрокат тело — мол. муж. в хор. сост. Обращаться…”

“Миняю холиричиский тимпираминт на муз. спасобнасти жилатильно испальнительские для эстрады. В придачу даю кафейно-музикальный канбайн “Икспресия”, пачти новый”.

Мегре переходил от столба к столбу, читал, заложив руки за спину, и чувствовал на себе взгляд плешивого брюнета, который склонял к сделке веснушчатого студента с недюжинными способностями. Брюнет прогуливался с независимым видом. Вот оказался рядом, склонился к объявлению, которое читал комиссар, произнес тихо и как бы в сторону:

— Продам сути, куплю сути…

— А что у вас есть? — так же не глядя в его сторону, отозвался комиссар.

— А что бы вы хотели: отдельные или блок?

— Лучше блок.

— Имею характер — женственный, любящий, скромный, снисходительный. Верность девять баллов, доброта восемь. Если у вас молодая жена, он ей очень не повредит.

— Не интересует.

— А какой надо?

— Мужской, сильный. Воля 12 баллов, симметричная в активной и пассивной составляющих, гордость — одиннадцать, отвага — десять, принципиальность — шесть, щедрость — двенадцать, темперамент сангвинический — одиннадцать…

Брюнет, не дослушав, присвистнул:

— Ну, папаша, вы даете! Такой характер это все равно что бриллиант на тыщу карат. Его, может, и в природе нет, а уж на толчке… Я лично о таком не слышал. И вообще такие баллы только очень состоятельному человеку под силу.

— Скажите, а интеллектуальные сути у вас имеются? — раздался позади женский голос.

Оба быстро обернулись. Рядом стояла молодая женщина. Она была хороша собой — не только округлым чистым лицом с широким лбом и прямым носиком, ясными карими глазами, густыми пепельными волосами, но и налетом интеллигентности и небрежного изыска в облике и одежде. Взгляд сейчас был холодным и несколько брезгливым; чувствовалось, что только крайняя нужда заставила ее обратиться к таким людям.

— Какие, что вас интересует? — брюнет поправил синие очки.

— Поэтический дар одиннадцати… ну, на худой конец, десяти баллов. Лирико-философский с креном в космичность, с мягким юмором и с чувством новизны.

— О! — спекулянт возвел брови. — Я бы и сам не прочь заиметь такой. Это вам самой?

— Мне, не мне, какое это имеет значение! — женщина повела плечиком. — Нужна кассета. Заплачу хорошо. Так у вас есть?