Охота на крылатого льва - Михалкова Елена Ивановна - Страница 43

– Они обыскали комнату? – подал голос Сергей, перегибаясь наружу через подоконник. Гондольеры, отдыхавшие на канале, задрали головы.

– Они осмотрели ее с помощью специальных фонарей, – припомнил Раньери.

Бабкин нырнул обратно в комнату.

– Ультрафиолетовые фонари! Нашли они что-нибудь?

Бабкин с Макаром напряженно ждали ответа, пока Леонардо переводил. Если были следы крови, с большой вероятностью Виктория Маткевич мертва.

Однако хозяин покачал головой.

– Меня, конечно, попросили покинуть комнату… Но детективы справились очень быстро и вышли с безразличными лицами. Думаю, это о чем-то говорит.

– В вашем доме бывают посторонние?

– Жильцы – тихие люди, гости у них случаются редко. Вы полагаете, кто-то пробрался в дом, убил синьору, вынес ее труп и спрятал? Не хочу обижать вас, но это… м-м-м… звучит фантастично.

«Конечно, фантастично, – про себя согласился Бабкин. – Если только ты в этом не участвовал. Говоришь, у тебя четыре сына? Допустим, один из твоих отпрысков начинает приставать к симпатичной туристке. Она защищается, и он убивает ее. Скажем, душит! Тогда следов крови в комнате никто и не обнаружит. Ты, как любящий папаша, помогаешь избавиться от трупа. Загвоздка в том, что вынести его отсюда и впрямь непросто».

Бабкин покосился в окно. К двум отдыхающим гондольерам прибавился третий. «На улице – туристы, на воде – лодочники. Попробуй тут сплавь куда-нибудь тело».

– Если только оно не лежит под нами в подвале, – вслух подумал Бабкин и спохватился: – Это переводить не надо!

Макару Илюшину не нужно было объяснять ход мысли напарника.

– Следов борьбы нет? – быстро спросил он, сделав знак Леонардо не переводить.

– На первый взгляд никаких.

Оба понимающе переглянулись. «Но у хозяина было достаточно времени, чтобы все здесь почистить».

Раньери вдруг что-то спросил у переводчика. Маленький итальянец явно почувствовал себя не в своей тарелке и неловким жестом поправил очки.

– Что такое, Леонардо?

– Синьор Раньери спрашивает, оба ли вы подозреваете его в убийстве бедной женщины, или только кто-то один из вас.

Макар улыбнулся без всякого смущения. Иногда Бабкин думал, что его другу в принципе недоступна эта эмоция. Окажись Илюшин голым перед стадионом народа, он бы обаятельно улыбнулся и неторопливо побежал по кругу, приветственно маша рукой и распевая гимн. В глубине души Сергей жгуче завидовал этой способности: везде, при любых обстоятельствах ощущать себя уместным.

Сам он долгие годы страдал противоположной болезнью. Среди людей Сергей всегда чувствовал, что не вписывается. Как шкаф посреди бальной залы. В конце концов Бабкин свыкся с этим чувством и даже начал извлекать из него пользу. Ну, шкаф, словно заявлял он своим мрачным видом, и что? Шкафа не видели?

Но чувство зависти к Илюшину, который в аналогичной ситуации был способен галантно распахнуть дверцы и предложить: «Я шкаф! Потанцуем?» – все равно тихонько точило его.

– Что вы знаете о скандале в отеле? – спросил Макар, не отвечая на заданный Раньери вопрос.

– Почти ничего. Синьора заподозрила, что в ее вещах рылись. Затрудняюсь сказать, насколько это было близко к правде… Возможно, что и так. Главное, что она верила в это и ей не хотелось возвращаться в гостиницу.

Это совпадало с тем, что Бабкин услышал от горничной. Однако Макара Илюшина не оставляло ощущение, что хозяин квартиры чего-то не договаривает.

Илюшин сделал круг по комнате. Ему всегда легче думалось, когда он двигался, но здесь катастрофически не хватало пространства.

– У вас есть предположение по поводу ее исчезновения, – утвердительно сказал он, обращаясь к Раньери. – Вы сообщили о нем полиции?

Леонардо озадаченно взглянул на сыщика.

– Так и переводить, Макар?

– Да, Леонардо, будьте добры.

Домовладелец выслушал. Умные черные глаза остановились на Илюшине. Очень медленно он произнес две фразы, адресуясь ему, и брови переводчика поползли вверх.

– Что? Что он говорит, Леонардо?

Итальянец промычал что-то невнятное. Доменико Раньери серьезно и строго смотрел на Макара.

– Да переводи же! – не выдержал Бабкин.

– Ну… В общем… Он предполагает… Нет, это в самом деле очень странная идея!

– Леонардо!

– Понятия не имею, с чего он это взял… Честное слово, я бы не стал полагаться…

– Леонардо! – хором рявкнули Бабкин и Макар.

Переводчик, сдаваясь, развел руками:

– Он утверждает, что исчезновение синьоры может быть связано с кражей старинного перстня Паскуале Чиконья.

На подносе принесли тарелку зеленой фасоли и стакан воды. «Отвратительный выбор для последней трапезы», – подумала Вика, принимаясь за еду.

Фасоль оказалась жесткой и пересоленной. Но самое плохое было не в этом, а в том, что ни одной свежей идеи у Вики не родилось. Пока она тщательно пережевывала стебли под пристальным взглядом толстяка, ей пришло в голову только ткнуть его вилкой в глаз. Но вилку ей вручили пластиковую, да и толстяк сидел в нескольких шагах от кровати. А самое главное: ноги у нее по-прежнему оставались связанными.

Получается, и фасолью-то давилась напрасно.

«Думай, думай!» – подгоняла себя Вика. Пока она строила планы, пусть даже нелепые, страх отступал.

Потребовать что-нибудь еще? Борщ? Отварную картошку? Это имело бы смысл, будь у нее замысел побега, но как сбежишь из этой комнатушки! Кричать? Ей мигом заткнут рот. Напасть на толстяка? Он справится с ней одной левой, даже если забыть о ее связанных ногах. Заявить, что она откроет местонахождение перстня только главарю?

«Разве что я хочу как можно раньше покончить с жизнью». Вика рассуждала просто: заложник становится опасен, если он видел лица членов банды. А она пока наблюдала только одно лицо, вернее, вот эту мерзкую рожу, которая сидит напротив и провожает взглядом каждый фасолевый стебель. Будто желает убедиться, что Вика и в самом деле их ест, а не связывает в лестницу для побега.

Она хорохорилась, забалтывала саму себя, изо всех сил настаивая, что ей не так уж и страшно. Да, пока все идет к тому, что бандиты получат кольцо и избавятся от нее. Быть похороненной там же, где любимый поэт Иосиф Бродский! Лучше бы, конечно, общность их судеб проявилась в чем-нибудь другом, но тут уж ничего не попишешь…

Однако при мысли о кладбище Вика почувствовала, что отпущенный ей запас бравады иссяк. Некоторую роль в этом определенно сыграла гадкая фасоль. Но и без нее Вике хотелось плакать и просить, чтобы ее отпустили. Она объяснит, где спрятала проклятый перстень, только пусть они дадут ей уйти!

«Я могу поклясться, что никого не выдам полиции!»

Внутренний Скептик грустно покачал головой.

«Сомневаюсь, что они поверят твоим клятвам».

С другой стороны, сказать правду она всегда успеет.

Вика доела последнюю зеленую фасоль, больше напоминавшую проволоку, и опустила поднос на пол.

– Где перстень? – немедленно спросил толстяк.

– Не помню. – Вика с отчаянной храбростью взглянула на него. – Клянусь жизнью! Я пыталась вспомнить, но у меня ничего не выходит!

Мужчина медленно поднялся со стула.

– Дай мне еще немного времени! – торопливо попросила Вика. – Это все ваш наркотик, у меня из-за него провалы в памяти! Может, есть противоядие?

– Есть, – кивнул он. Вике показалось, что он скрывает усмешку. – Хорошее противоядие, тебе поможет. Правда, с побочными эффектами.

Она молча смотрела на него снизу вверх, прикусив предательски дрожащую нижнюю губу.

– Нашей синьоре нужна помощь, чтобы вспомнить кое-что, – издевательски сообщил толстяк, полуобернувшись к двери. Щель начала расширяться. Там кто-то стоял, он собирался войти в комнату. И что-то подсказывало Вике, что это вовсе не врач.

– Давайте же, не стесняйтесь! – доброжелательно воскликнул толстяк. Он явно начал получать удовольствие от происходящего.

Широко раскрытыми глазами Вика смотрела на приоткрывающуюся дверь. Раньше она не понимала, как люди могут плакать от страха, и не верила актерам, которые в страшных сценах принимались испуганно всхлипывать. Ей был знаком испуг, от которого бросает в холодный пот, и другой, от которого кровь словно вспыхивает и разогревает тело. Дважды в своей жизни, запаниковав, Вика ощущала движение невидимой змеи по позвоночнику.