Двенадцать раундов войны - Самаров Сергей Васильевич - Страница 25

– К тем, кто пошел на сделку со следствием, не применяется ни смертная казнь, ни пожизненное заключение. Но у тебя свои понятия, и я не буду настаивать. Хорошо, что среди вас не все такие, как ты. Но в этом и твоя беда.

Командир отделения спецназа, что обыскивал Имрана, выложил на камень рядом с командиром батальона документы и пачку каких-то бумаг. Подполковник полиции взялся рассматривать документы, а Калужный взял себе бумаги и сразу нашел среди них сложенную карту. Развернув, легко узнал местность и дорогу, на которой они сейчас находились. И это конкретное место, где велся допрос, было обведено красным кружком, из которого синяя стрелка вела на запад. И дальше по указанию стрелки и в продолжение ее шел пунктир. Юрий Михайлович так понял, что это – маршрут. Но Имран, увидев в руках комбата карту, захотел выбить ее ударом ноги. Он, конечно, понимал, что ничего с картой сделать не сможет, пока руки у него скованы наручниками. Но жест отчаяния проявился непроизвольно. Однако Калужный вовремя среагировал и успел убрать карту от ноги, которая задела только уголок листа. И тут же кулак командира отделения обрушился на челюсть Имрана. Хруст был звучным. Челюсть удара не выдержала. Имран «отключился». Наверное, еще и при падении головой сильно ударился.

– Хорошо бьешь, хлестко, – прокомментировал удар подполковник Калужный с точки зрения специалиста. – Только локоть высоковато задираешь. Не получается жесткой плоскости между кулаком, локтем и плечом. А она должна быть…

– Я второпях, товарищ подполковник. Подготовиться не успел, – попытался сержант найти оправдание.

– Вот-вот, я всегда об этом и говорю. Именно второпях автоматизм удара и проверяется. Ты должен выработать такой автоматизм, чтобы даже спросонья правильно бить. Пальцы не сломал?

– Больно слегка. Но терпимо. Сразу не поймешь, что с ними. Может, просто ушиб. Бил основательно, старался, чтоб от души получилось.

– Кулак до конца не сжимаешь. Когда крепко сожмешь, и пальцы целы останутся, и удар будет жестче. Вернемся, я с тобой отдельно позанимаюсь. А пока – оттащите этого урода на место и давайте сюда имама.

Сержант вместе с полицейским Габисом подхватили под руки Имрана и потащили к камням, где сидели остальные. Его не бросили, как мешок, а аккуратно уложили. Бандит уже начал приходить в себя и выставил перед собой скованные наручниками руки, словно защищаясь от возможных новых ударов. Имам Гойтемир, не дожидаясь тычка автоматным стволом, сам засеменил к подполковникам. Он остановился перед ними, сложив на животе руки. Богато расшитый халат его был покрыт грязью. Видимо, халат не был предназначен для таких прогулок по горам. Имам, наверное, в самом деле готовился к намазу, но по каким-то причинам отменил свою службу.

Подполковник Калужный, не обращая внимания на Гойтемира, стал рассматривать карту. Пунктир уходил к горам, но заканчивался, по сути дела, нигде, на открытом пространстве, где не было ущелья и не было смысла строить зимнюю базу. Похоже на то, что пунктир был только наметками предстоящего пути, а окончательную точку бандиты не знали. И именно потому Джабраил собственной персоной пришел сюда, чтобы встретить банду и проводить ее до места. Юрию Михайловичу не хотелось связывать имя Уматгиреева с «Аль-Каидой» и сирийскими бандами, но факты были налицо, и опровергнуть их смог бы только сам Джабраил при личной встрече. Но как эту личную встречу устроить, Калужный не знал. И пока единственный вариант пути к Уматгирееву просматривался через посредничество имама. Только «раскалывать» имама следовало тонко, используя его не слишком сильный характер. А характер человека почти всегда можно определить по глазам. Нежелание и неумение смотреть в глаза, суетливость в действиях – это верный признак слабого характера.

– Гойтемир… Как твоя фамилия-то?

– Имам Гойтемир Габисов.

– Про имама забудь. Ты уже перестал им быть. Я думаю, тебя очень быстро официально лишат сана. Хотя и не знаю, как это у мусульман официально делается, но ты не переживай. Все равно, как Имран сказал, тебя в камере повесят. Если еще до камеры живым доберешься. Имран с этим, с носатым, тебя могут и в машине задавить, когда вас вместе повезут. Им уже терять нечего, больше чем пожизненное заключение не дадут. Это где-то в США, я слышал, дают порой по триста-четыреста лет срока. У нас судьи не такие щедрые. Выбирай, поедешь в поселок в камеру с подельниками или со мной пойдешь?

– Куда? – робко спросил Габисов.

– Здесь вопросы задаю я! А тебе я дал право выбора. В камеру поедешь или пойдешь со мной? И отвечай быстро.

– С тобой, – тотчас ответил Гойтемир и чуть было не подпрыгнул, готовый сразу же отправиться в дорогу. – Только с тобой. Я с ними не поеду…

– Тогда пододвигайся ближе ко мне и смотри на эту карту. Умеешь читать карты?

– Немного…

– Что это за карта? Знаешь?

– А что ты говорил про «сделку со следствием»?

– Кто эту сделку подписывает, тому могут до половины срока скостить. Но все зависит от того, насколько существенной окажется помощь.

– Я готов прямо сейчас подписать.

– Нет. Это не ко мне вопрос. Подписывать будешь со следователем, он передаст договор прокурору, тот утвердит его или нет – это будет зависеть от того, что я ему о тебе скажу, как ты себя вел, какую помощь мог оказать и какую оказал. Любой обман при этом наказывается предельно жестко, вплоть до расторжения сделки в суде, даже если сделка была утверждена прокурором.

– А будет при этом учитываться, что я духовное лицо? – поинтересовался Гойтемир.

– Каждый судья смотрит на это по-разному, – вмешался в разговор подполковник Тарамов, более близко знакомый с практикой местных судов, чем откомандированный на Северный Кавказ подполковник спецназа ГРУ. – Один посчитает это отягчающим обстоятельством, другой, который читал на ночь Коран, решит, что имаму сам Аллах воздаст по заслугам, а человек не может. Все зависит от человека. А уж к какому судье тебя приведут, это будет выбирать сам следователь. Ты в карту, в карту смотри, а не на меня. Тебе задали вопрос, и ты теперь сразу начинай сотрудничать, потом будет поздно.

Габисов с услужливым видом посмотрел в карту.

– Я спросил, что это за карта. Знаешь? – повторил вопрос Калужный.

– Знаю, господин подполковник. Я сам передавал ее через посланника в… в Азербайджан…

– У нас принято обращение «товарищ подполковник». Что здесь отмечено? Знаешь?

– Знаю, товарищ подполковник. Кружком обведено место на дороге, где отряд должен был поворачивать в сторону базы Уматгиреева. Отсюда идет тропа. Кружок сам амир поставил. А я пунктир провел. Не до конца, правда, до конца я не знал, а Джабраил не показал. Он сказал, что сам приведет отряд на свою базу.

– Какой отряд? – переспросил Тарамов. – Какой отряд Уматгиреев должен был провести на свою базу?

– Который шел. Который вы уничтожили.

– Банда?

– Можно и так назвать. Только у нас, товарищ подполковник, не практикуются английские и американские понятия. Банда у англоязычных – это только группа, хоть музыкальная, хоть туристическая… У нас это зовется или отрядом, или джамаатом.

– У кого «у вас»? – спросил Калужный.

– У правоверных мусульман.

Это было сказано очень обтекаемо. Правоверными зовут себя все верующие мусульмане. Но имам не стал говорить ни про салафитов, ни про исламистов. Обошелся простым общеупотребимым словом. И заодно задел американцев с англичанами, любить которых у людей, его допрашивающих, причин не было.

– Термин «банда» присутствует в Уголовном кодексе Российской Федерации, – сухо сказал подполковник полиции. – И потому, невзирая на значение этого слова у других народов, мы будем применять именно его. Для нас пришедшие сюда люди – бандиты, а «бандитизм» – это серьезная статья Уголовного кодекса. Вот ты, Габисов, тоже будешь судим по статье за бандитизм. Но не уводи разговор в сторону. Тебя про карту спрашивают.

– Я сказал…

Имам, кажется, начал приходить в себя, он уже не трясся, как недавно, в ожидании момента, когда его начнут бить или вешать.