Двенадцать раундов войны - Самаров Сергей Васильевич - Страница 20

Подполковник Калужный, на ходу поправляя бронежилет и одергивая «разгрузку», сразу направился к окопу, из которого только что выбрался, оглядываясь и опасаясь, что бандиты вернутся, подполковник Тарамов. Юрий Михайлович выглядел недовольным, но сосредоточенным, словно готовился продолжать боевые действия. Спросил быстро и по-деловому, хотя спокойно:

– Что здесь за стрельба была, Хумид Цокович? Вроде бы бандиты из нашей «завесы» не выбирались…

Тарамов в знак согласия кивнул:

– От вас не выбирались. Снизу банда подошла. Уматгиреев со своими головорезами. Рабочие его первыми заметили и обстреляли. Потом и мы подключились.

– Понятно. Сам тоже был?

– Сам был. В атаку своих вел. Я его уже почти на мушку взял, а потом заметил гранатометчика. В БМП прицеливался. И гранатометчика подстрелил. Он только в воздух успел гранату послать. Или в сопку… Куда-то туда… – Тарамов показал рукой.

– Спасибо. Спасли ситуацию. Бандиты, думаю, по обе стороны от дороги разбежались?

– Как обычно… Как вода сквозь пальцы…

– Сейчас их можно было бы преследовать. Сразу на «хвост» садиться. Они неподготовленные вышли в бой. И мы бы к вам присоединились.

– После прошлого преследования я поосторожничал, – признался Хумид Цокович. – И вы еще из дыма не вышли. Сейчас, думаете, поздно?

– Поздно… Они тропинки здесь изучили. Знают, куда идти. Рассыпаются как горох, потом в одно место скатываются. Если бы знать это место, можно было бы.

С этим трудно было не согласиться. Преследование было возможным только тогда, когда видно хоть одного преследуемого.

– Как у вас успехи?

– «Зомби» встали из могил… Мои бойцы прятались за могилами. Почти всех в «рукопашке» перебили. Да их и осталось немного. Старший лейтенант Березкин отлично стрелял. И гранаты он же хорошо выставил. Половину дела, можно сказать, сделал.

– Надо бы было хоть одного захватить в плен, – сказал Тарамов. – Это вопрос политический. Отряды «Аль-Каиды» из Сирии выводятся на Кавказ. Об этом можно говорить на международной арене. И надо, наверное, говорить. Они не по воздуху летают, кто-то им границы открывает, кто-то приказывает открыть.

Теперь, соглашаясь, закивал подполковник Калужный.

– Должны быть пленные. Я двоим солдатам давал такой приказ. Сейчас выведут…

Оба подполковника обернулись в сторону еще не рассеявшегося дыма и сразу увидели, как четверо солдат подгоняют стволами автоматов двух бандитов. Подполковники шагнули навстречу. Один из бандитов упирался, но выглядел он впечатляюще. Обладатель крупного носа, скорее всего, лишился самого заметного украшения на своем лице. Солдатский кулак сплющил этот нос так, что тот расплылся по всему лицу.

– У нас нет наручников, – признался Калужный. – Не догадались взять. Они нам вообще-то и по штату не полагаются. Так… Запас в батальоне имеем, перехватили где-то, но не всегда носим.

– У нас это профессиональный инструмент, – сказал Тарамов, вытащил из чехла на спине наручники и нацепил на одного из бандитов. Сделал знак своему сотруднику, тот тут же подскочил и сковал руки бандита со сплющенной гордостью.

– Уматгиреев не может вернуться? – спросил Хумид Цокович.

Калужный знаком подозвал солдата.

– Сбегай в БМП, передай командиру взвода, чтобы использовал тепловизор. Пусть просматривает склоны. Бандиты вернуться могут.

Солдат побежал в гору с такой же скоростью и так же легко, как бегают с горы. Было видно, как Березкин высунулся из верхнего люка и выслушал солдата. Что-то ответил, и солдат так же бегом направился к комбату. Приблизившись, козырнул, и доложил:

– Командир взвода контролирует обстановку. Он пытался обстрелять бандитов из пушки, но мешают стволы. Елку снарядом сломал. И пулеметом их припугнул, чтоб быстрее бежали. Ни в кого, говорит, попасть не смог.

В это время послышались шум, непонятный и не к месту зазвучавший громкий смех и какие-то крики около эвакуаторов. Подполковники повернулись туда. Рабочие тащили за шиворот человека небольшого роста в богатом, расшитом золотом халате.

– Это что за ворону поймали? Откуда взялся?

– В машине сидел. Спрятался. Боя испугался…

Рабочие толкнули человека к подполковникам.

– Я требую уважения к моему сану. Я – имам! – сказал человек.

– Бандитский? – спросил Калужный.

– Что мне за дело до ваших бандитов! За мной должна была машина приехать. Не приехала. Я пешком шел из дальнего села в свое. Мне в пятницу намаз проводить нужно. Я не могу опаздывать. Мимо вас через лес шел. А тут стрелять начали. Я и спрятался. Я же не воюю и не воевал никогда. Я даже без оружия…

– Ладно. Разберемся с имамом. Посадите его рядом с пленниками. Этого можно без наручников держать, – распорядился командир батальона.

Имама без всяких церемоний подтолкнули и заставили сесть рядом с двумя пленными бандитами. Но один из пленников, посмотрев в сторону нового соседа, вдруг вскочил и начал что-то яростно говорить имаму на незнакомом языке.

– На арабском говорит, – объяснил Калужному Хумид Цокович. – Я арабский, к сожалению, не знаю. Только отдельные слова…

– Он его обвиняет, что имам сдал отряд и заманил всех в ловушку, – вполголоса перевел один из полицейских. – Он зовет имама Гойтемиром. Пусть говорит, не перебивайте его…

Полицейские тоже иногда бывают мудрыми. Этот оказался мудрым и отвернулся, словно его не интересовал разговор. Но перевод продолжил, так же вполголоса:

– Имам оправдывается. Говорит, что он привел навстречу отряду джамаат Уматгиреева и Уматгиреев его бросил здесь, а сам сбежал после первых же выстрелов вместе со своими людьми. И имаму пришлось спрятаться в машине. Хотел уехать, но в замке не было ключей. Бандит ему не верит. Обещает повесить в камере.

– Пусть вешает. Наденьте наручники и на имама. Он на намаз все равно не успеет. Мы еще подумаем, как с ним поступить. Тебя как зовут? – спросил полицейского Калужный.

– Габис.

– Откуда знаешь язык?

– Дедушка научил. Он у меня имам. И я в школе с религиозным уклоном учился. Там тоже изучали. И сам читал, учился.

– Молодец, Габис. Я попрошу тебя постоять часовым рядом с этими. Может, переговариваться будут. Слушай.

– Я понял, товарищ подполковник, – согласился Габис, но посмотрел в сторону подполковника Тарамова, не будет ли возражений. Тарамов в знак согласия кивнул.

Глава восьмая

Заставить уговорами имама Гойтемира быстро идти было невозможно, но вот возможность остаться в горах в одиночестве его пугала, и это пришлось использовать. От бункера ушли уже далеко. Одному туда возвращаться имаму было страшно, да и не уверен был Габисов, что сумеет найти дорогу, и потому приходилось подчиняться Уматгирееву, заставлять себя идти. Скоро закололо в боку. Наверное, подводила печень. Но как объяснить этому бывшему спортсмену, что не все рождены для того, чтобы скакать по горам, как дикие кабаны, как объяснить ему, что не всем даровано Аллахом здоровье жеребца. Он этого просто не поймет. Однако имам Гойтемир был уверен, что, когда Джабраил не будет здесь единственной властью, а власть перейдет к людям, больше уважающим имама, он найдет способ рассчитаться с амиром. Ждать этого, судя по всему, осталось недолго. Тогда Уматгиреев узнает свое место.

Сам Джабраил прекрасно видел состояние имама и понимал его душевные и телесные муки. И не знал, что имаму переносить труднее: то, что приходится идти, или то, что его заставляют идти. Он прибыл в джамаат незваным, сам себе присвоив право командовать Уматгиреевым и другими его людьми. И сразу поставил себя так, будто Джабраил обязан подчиняться и давно подчиняется тем решениям, которые выносит «Аль-Каида». Хотя такой вопрос перед Джабраилом в принципе не стоял. Он просто подчинялся из уважения к сану имама. И если Уматгиреев, из того же уважения к сану имама, слушал его и не возражал, это вовсе не значило, что он со всем соглашался. То есть он вроде бы соглашался, не спорил, но соглашался до тех пор, пока это не шло вразрез с его собственными понятиями. Он сам себе выбрал такую линию поведения. Пока имам Гойтемир не проявлял излишней активности, только давал советы, которые выглядели приказами, но Джабраил желал воспринимать их только как советы и сам себе говорил, что делает все так только до той поры, пока это совпадает с его собственными желаниями. И думал до сегодняшнего дня, что сам Гойтемир Габисов видит ситуацию точно так же. А приказные нотки в его тоне – это просто черта характера. Каждый мужчина с Кавказа старается олицетворять власть. Если, конечно, власть не принадлежит кому-то другому. И видимо, имам неверно понял внешнее смирение Уматгиреева.