Всё самое плохое о моей сестре - Уилсон Жаклин - Страница 5

– Мам! Пап! Я себя неважно чувствую, – сказала я хриплым голосом.

– Перестань притворяться, со мной этот номер не пройдет, – сказала мама, даже не открывая глаз.

– Я не притворяюсь, я больна – посмотрите, какая я красная.

Мама открыла один глаз и тяжело вздохнула:

– Что ты наделала? Теперь придется потратить несколько часов, чтобы стереть с твоего лица эту красную краску.

– Это не красная краска. Это я! У меня ужасная лихорадка. Пощупай мой лоб. И еще меня трясет – видишь? – я задрожала мелкой дрожью.

– Иди сюда и прижмись ко мне, а то, не дай бог, упадешь, – сказал папа и протянул руку.

Я устроилась в кровати между ними, но при этом мама велела мне лежать на спине, чтобы мои щеки не терлись об их подушки.

– Кудряшкин, ты правда не хочешь идти на эту чудовищную вечеринку, а? – спросил папа, поглаживая меня по голове.

– Это будет пытка, от начала и до конца, – заявила я так драматично, что папа даже захихикал. – Особенно если я должна надеть это синее уродство, – добавила я.

– Эй-эй, давай без хамства. Твоя мама потратила сто лет на то, чтобы сшить это платье, она шила и шила, пока у нее не свело руки, – сказал папа.

– Я ее об этом не просила, – буркнула я.

– Не могу дождаться, когда увижу тебя в нем, – сказал папа.

– Вот уж обхохочешься, – пробормотала я.

– Это ты, Марти, обхохочешься, потому что будешь прекрасно выглядеть, – сказала мама. – А теперь, если хочешь остаться с нами в кровати, то устройся поудобнее и успокойся – мы можем еще немножко подремать.

Все утро я ходила в майке, удобных джинсах и конверсах, но сразу после ланча мне пришлось (ну надо же!) идти в ванную. И потом стоять там, дура дурой, в новых трусиках, в новых носках и в глупых шелковых тапочках, а мама расчесывала мне волосы, и она расчесывала их до тех пор, пока не добралась до моего скальпа. Еще мама хотела прикрепить к ним синюю ленточку, но, к счастью, у меня такие пружинистые кудри, что ленточка все время соскакивала, так что мама отказалась от своей идеи.

Синее платье, когда мама надевала его на меня, оказалось очень скользким. Может, и оно должно было бы упасть, как ленточка. Но оно, туго стянутое на талии, осталось на мне.

– Сидит прекрасно, – сказала мама.

Она сказала это шепотом, будто мы были в музее. Она поворачивала меня так и эдак, как если бы я была экспонатом. Глаза у нее сияли.

– Ох, Мартина! – воскликнула она. – Моя дорогая, ты и вправду замечательно выглядишь. Смотри!

Я выглядела жутко. Я больше не была самой собой. Я превратилась в какую-то глупую ультрадевчонковую девочку в тщательно продуманном ужасном платье «дурочка-в-оборочку». Я была похожа на куклу «леди в кринолине», у которой под юбку подложен рулон туалетной бумаги, – такая стояла в ванной у моей прабабушки.

– Я не могу идти в таком виде! Все будут надо мной смеяться, – заныла я.

– Мартина, ты действительно перешла все границы. По крайней мере ты должна была бы сказать «Спасибо, мама». Любая другая девочка многое бы отдала, чтобы иметь такое платье. Подожди, вот еще Мелисса тебя увидит. Мелисса! Мелисса, иди сюда и посмотри на Мартину!

Мелисса влетела в мамину-папину спальню. Она глянула на меня – и прыснула со смеху.

– Видишь! – сказала я, чуть не плача.

– Мелисса, прекрати! Мартина выглядит изумительно, правда же? – настаивала мама.

Мелисса рухнула на кровать и стала кататься по ней, задыхаясь от смеха.

– Замолчи! Я тебя ненавижу! – свирепо рявкнула я.

– Мелисса, немедленно прекрати свое глупое хихиканье. Я не понимаю, что с тобой, – рассердилась мама. – А ты, Мартина… я ведь уже говорила тебе, что ты никого не ненавидишь, тем более свою сестру.

– А я ненавижу, – четко и громко сказала я Мелиссе, которая продолжала что-то верещать.

– Надо показаться папе. Спорю, он скажет, что ты выглядишь великолепно.

Оказалось, что папа был занят с клиентами – две пожилые дамы хотели поехать на автобусную экскурсию. Мама всегда говорила, что мы ни в коем случае не должны заходить к папе, когда он работает, но в этот раз она повела меня вниз по лестнице прямо в его офис.

– Посмотри на Мартину, Гарри, – сказала мама, проталкивая меня в дверь.

Папа посмотрел. Потом закачался и закрыл глаза руками.

– Пап?

– Марти, я ослеплен твоей красотой!

– Ох, пап!

– Вот это да! Что это за маленькая принцесса! – сказала одна из старых леди.

– Какое прекрасное платье! Нынче редко можно увидеть детишек, одетых в приличные платья. О, она выглядит просто как картинка, – подхватила другая.

– Вот! – торжествующе сказала мама. – А теперь идем, я отвезу тебя в школу танцев.

Она запихнула меня в машину, и мы поехали.

– Мам, разбей машину, тогда мне можно будет не ехать, – пробормотала я.

– Прекрати! И не открывай окно – разлохматятся волосы.

– Но мам, меня тошнит. Наверное, сейчас вырвет.

– Мартина Майклс, я еще никогда в жизни тебя не шлепала, но если ты нарочно вызовешь рвоту на свое прекрасное платье, я разложу тебя на коленях и отшлепаю. А теперь, ради бога, перестань притворяться. И разгладь юбку, ты ее мнешь.

Мама ехала ужасно осторожно и внимательно, и мы целые и невредимые приехали к школе танцев Элайши. По всей дороге растянулись припаркованные машины со стаей девочек, едущих на вечеринку.

Меня правда затошнило. Все девочки были одеты в такую одежду, которую любит Мелисса, – в майки со щенками, котятами, кроликами и со сверкающими сердечками, в маленькие узкие или длинные с оборками юбками, в розовые или белые джинсы – но никаких платьев, нигде ни одного платья.

– Мам! – сказала я, сгорбившись внутри машины. – Мам, ты только посмотри на них! Я не могу идти на вечеринку, одетая не так, как они. Они все описаются от смеха.

– Ты идешь на вечеринку, и точка, – отрезала мама, почти силой вытаскивая меня из машины.

Я знаю, что мне не разрешается кого-то ненавидеть, но в этот момент я ненавидела маму. И я ненавидела всех этих девочек, которые таращилась на меня, когда мама тащила меня в танцевальный зал. Особенно я ненавидела Кэйти и Ингрид. Кэйти была одета в ярко-розовый топ с бретелькой вокруг шеи и джинсы с низкой талией. А Ингрид была в сверкающей облегающей майке и узкой юбке. Едва глянув на меня, они покатились со смеху. Я почувствовала, что мое лицо залилось краской и стало сиренево-розовым, как наряд Кэйти. Я готова была убежать, но мама крепко держала меня и с силой тащила в конец зала. Миссис Иванс стояла около костлявой женщины с пучком – оказалось, что это мисс Сьюзанн, хозяйка этой школы танцев. А где же сама именинница?

Удивительно приятно было увидеть Элайшу в ее сиреневом платье, потому что она выглядела так же нелепо, как и я, если не больше. Рукава-фонарики врезались в ее пухлые руки, а юбка спереди задиралась. Она надела чудовищные белые кружевные колготки, так что казалось, будто она забинтовала обе ноги, и у нее были пурпурные с блестками туфли на каблуках. Каблуки были совсем маленькие, но она все равно не шла, а ковыляла, отклячив попу. Волосы ее были затянуты по-взрослому, в пучок. Она еще и накрасилась – розовым блеском губы и сиреневыми тенями веки, что было похоже на синяки. Я уставилась на нее, но тут мама слегка толкнула меня локтем.

– С днем рождения, Элайша, – сказала я и протянула ей подарок.

Это была большая коробка фломастеров особых флуоресцентных оттенков – там были едкий желтый, и резкий лимонный, и горячий оранжевый. Я бы что угодно отдала за такой набор. Я бы придумала много всяких нарядов для Могучей Марты, и она смогла бы победить орду желтых гиен в зеленых джунглях на фоне заката оранжевого солнца. А Элайше ничего этого было не нужно. Она разорвала серебряную бумагу обертки, глянула на коробку и положила ее в общую кучу подарков на столе. Она даже не удосужилась ее открыть!