Сталин и бомба. Советский Союз и атомная энергия. 1939-1956 - Холловэй (Холловей) Дэвид - Страница 146

В то же время с середины 1950-х гг. было восстановлено международное физическое сообщество, и ученые Востока и Запада начали встречаться как в официальной, так и в неофициальной обстановке для поиска путей обуздания гонки ядерных вооружений. Многие ученые разделяли веру в то, что международные контакты физиков помогут снизить накал межгосударственного соперничества, как об этом говорил Нильс Бор в годы второй мировой войны. Советские физики продолжали считать себя частью международного сообщества, несмотря на то, что в течение 20 лет не имели контактов с западными коллегами. Это нашло отражение в смелой инициативе Курчатова в Харуэлле в апреле 1956 г., установившей международное сотрудничество в исследованиях по термоядерному синтезу. После своего возвращения из Англии Курчатов сосредоточился на управляемом синтезе и был меньше связан с разработкой оружия. Он поддержал попытки Сахарова в 1958 г. убедить Хрущева не возобновлять испытаний ядерного оружия. Он умер 7 февраля 1960 г. на скамейке в парке, разговаривая с Харитоном о своей предстоящей поездке во Францию. Прах его был захоронен на почетном месте — в Кремлевской стене.

С 1945 по 1955 гг. формировались основные процессы, определившие дальнейший характер международных отношений. Именно тогда обрела форму холодная война, и в Соединенных Штатах и Советском Союзе были созданы инфраструктуры для разработки и создания огромных арсеналов ядерного оружия. Одним из повторяющихся вопросов в историографии этого периода является проблема альтернативного пути: существовал ли он, не были ли упущены возможности избежать или покончить с гонкой ядерных вооружений. В этой книге я выразил скептическое отношение к возможности того, что изменения в американской политике того времени могли бы вызвать заметные сдвиги в советской политике. Бор был по сути прав, по моему мнению, когда утверждал, что ядерное оружие представляет общую угрозу для всего человечества, но ни Трумэн, ни Сталин не рассматривали бомбу с этой точки зрения. Если бы Сталин был информирован официально о «проекте Манхэттен» до Хиросимы, он, скорее всего, захотел бы иметь свою собственную бомбу; и хотя он, возможно, относился бы с меньшим подозрением к американской атомной дипломатии, в этом никоим образом нельзя быть уверенным. Я утверждаю также, что никакой возможности, более или менее реальной, избежать разработки термоядерного оружия не существовало, поскольку Сталин оставил бы без ответа американское самоограничение.

Когда речь идет об американской политике, всякий раз возникает вопрос об упущенных возможностях, но его можно поставить и в отношении советской политики. Мог ли Сталин проводить политику, которая позволила бы Советскому Союзу получить ядерное оружие, но не вовлекла бы его в опасную и дорогостоящую гонку вооружений? Можно, я думаю, допустить, что Советский Союз хотел бы установить более доверительные отношения с Соединенными Штатами в соответствии с линией, предложенной Литвиновым. Такая политика, конечно, могла бы предотвратить холодную войну или, по крайне мере, смягчить советско-американское соперничество. Но она повлекла бы за собой уступки в Восточной Европе, которых Сталин не желал делать. Кроме того, она потребовала бы от Сталина изменения концепции международных отношений и другого отношения к американской атомной монополии.

Все попытки представить альтернативное развитие послевоенных международных отношений рассыпаются, войдя в соприкосновение с личностью Сталина. В то же время трудно представить этот период без Сталина. Его злонравная и подозрительная фигура пронизывает историю тех лет. Вероятно, никогда еще зависимость политики от личности не была так велика, как в Советском Союзе в период правления Сталина. Его смерть привела к значительному ослаблению напряженности в Советском Союзе и за рубежом, но последствия первых послевоенных лет все еще сильно сказывались. Советский Союз и Соединенные Штаты предприняли новые шаги, чтобы урегулировать свои отношения, но гонка вооружений шла своим чередом.

Период, обсуждаемый в этой книге, был трагичным для народов Советского Союза, а ее название «Сталин и бомба», казалось бы, обещает страшную сказку. В этой истории в самом деле было много страшного — жестокая война, массовые репрессии, наконец, создание оружия массового уничтожения. Но это также рассказ об интеллектуальной общности и гражданском мужестве. Именно в те годы как в Советском Союзе, так и на Западе росло сознание того, что человечество столкнулось с угрозой ядерной войны; понимание этого послужило необходимой основой для объединения усилий по предотвращению ядерной войны и контролю за гонкой ядерных вооружений. Таким образом, это книга не только об ужасах, но и о надежде, общем желании, даже в годы горького идеологического и политического противостояния, обеспечить выживание человечества перед лицом ядерной угрозы.

Библиографическая справка

В этом труде я собрал воедино материалы из разных источников, различающихся по своей научной и художественной ценности. В первых трех главах используется множество современных документов, а также исторические исследования российских авторов. К этому же периоду относятся научные труды по ядерным исследованиям, над которыми работали ученые Америки, Великобритании, Франции и Германии; опираясь на них, я и провел анализ соответствующих исследований в Советском Союзе.

Источники по советским проектам военного времени менее доступны, но мне удалось ознакомиться с подборкой важных документов по атомному шпионажу. Эти документы были представлены Комитетом государственной безопасности Институту истории науки и техники, который подготовил их публикацию в журнале «Вопросы истории естествознания и техники» (№ 3 за 1992 год). Однако номер был изъят по требованию российского правительства на том основании, что информация в двух документах могла способствовать распространению ядерных исследований. Материалы этой подборки уже попали в российскую печать, и я активно использовал их в ходе работы над книгой; однако я не стал раскрывать данных, которые послужили основанием для изъятия журнала.

Мощный пласт литературы посвящен теме взаимосвязи бомбы и американского внешнеполитического курса в конце второй мировой войны. Он-то и явился контекстом исследования темы о влиянии бомбы на советскую политику. Что касается аналогичных источников по Советскому Союзу, то они оставляют желать лучшего. Это объясняется тем, что при Сталине принятие решений по вопросам ядерной тематики было в высшей степени централизовано, и соответствующие документы (какие бы то ни было) засекречивались.

Публичные выступления были частью политической игры, и их нельзя принимать в расчет. Более того, в настоящее время происходит переоценка советской внешней политики послевоенного периода в свете новых архивных материалов. Это значительно усложняет исследование вопроса о влиянии атомной бомбы на советскую внешнюю политику. Тем не менее появившиеся новые свидетельства из российских и китайских источников помогают по-новому оценить роль, которую сыграла бомба в формировании сталинской политики.

Работая над этой темой, я пользовался исследованиями по американской ядерной политике. Со временем стали доступны новые советские источники, в частности, по специальным вопросам — например, развитие вооружений и военные учения в Тоцком. По некоторым принципиальным вопросам — например, уровень военной мощи и военная машина 1949–1950 гг. — советские источники содержат обрывочные сведения. Я использовал отчеты американской разведки, когда не хватало фактических данных по Советскому Союзу, но вероятнее всего, на них нельзя полностью положиться. Это как раз та сфера информации, которую предстоит значительно пополнить за счет вновь открываемых источников из советских архивов.

Воспоминания участников советского атомного проекта и беседы с ними послужили мне настоящей опорой, особенно в моем анализе развития атомной и водородной бомб. Качество этих воспоминаний, как и следовало ожидать, сильно различается. Цензура и самоконтроль автором снижают ценность мемуаров, опубликованных до конца 80-х годов, и только позже можно стало упоминать, например, имя Берии. Тем не менее мемуары — важнейший источник и предоставляют огромный объем информации, которую нельзя почерпнуть в других материалах. Я пользовался этими источниками осторожно и перепроверял данные, насколько это было возможно.