История катастрофических провалов военной разведки - Хьюз-Уилсон Джон - Страница 53

2. Предпринять массированное наступление на максимально широком участке фронта, чтобы добиться максимального рассредоточения сил противника, сделав его неспособным предпринять контратаку.

3. Постоянно держать зонтик ПВО над наземными силами, чтобы израильская авиация не могла наносить удары по тылам сухопутных войск.

4. Вынудить Израиль рассредоточить ресурсы между географическими районами боевых действий, находящимися на больших расстояниях друг от друга.

5. Гасить любые контратаки израильтян путем массированного применения оборонительного оружия и нанесения ударов с оборонительных позиций.

6. Вынуждать израильтян не считаться с потерями.

7. Обеспечить египетские вооруженные силы самой современной и совершенной боевой техникой, не уступающей израильским системам.

Для выполнения последнего требования, а именно обеспечения армии самыми современными системами вооружения, египтянам пришлось в срочном порядке вновь обращаться к Москве с просьбой о поставке либо новейших истребителей-бомбардировщиков МиГ-23, либо ракет класса «земля — земля» Scud[14]. На это ушло время, но к осени 1972 года войска Садата имели в своем распоряжении высокотехнологичное оружие, которого требовал план, к тому моменту получивший название «Операция Бадр».

По идее великолепно организованная и широко разветвленная израильская разведка должна была бы с самого начала получить какую-то информацию о замыслах противника. Имея превосходно налаженную агентурную сеть в арабском мире, израильтяне почти всегда находили какой-нибудь хорошо информированный источник, когда в этом возникала необходимость. При этом первоочередным объектом интереса всегда являлись разработчики операций в генеральном штабе Египта. Но на этот раз что-то не сработало. Все можно было бы объяснить особыми мерами безопасности, принятыми египетской стороной, если бы не тот факт, что израильская разведка знала о планах египтян и, тем не менее, не сумела среагировать на растущую угрозу. Следует также добавить, что собранная информация была неверно истолкована израильтянами, ослепленными собственными предвзятыми представлениями. Как сардонически заметил Хаим Герцог по поводу ситуации в израильском разведывательном истеблишменте в 1972—1973 годах, «они имеют глаза, но не видят». Эта характеристика резюмирует причины провала хваленой разведывательной системы Израиля в преддверии Йом-Кипура.

Проблема уходила своими корнями в историю и политическое устройство государства. Израиль — небольшая и исключительно политизированная страна, отчасти из-за любви ее народа к хорошему спору, но главным образом из-за избирательной системы пропорционального представительства. По этой причине любое израильское правительство представляло собой конгломерат весьма разнящихся точек зрения и программ, что вызывало необходимость существования как бы двух правительств: большого и постоянно обновляющегося коалиционного кабинета, который по сути был публичным фасадом правительства (был момент, когда в состав кабинета входили 30% членов кнессета), и гораздо меньших размеров «кухонного кабинета», фактически управлявшего страной. Голда Меир, премьер-министр Израиля в 1973 году, использовала эту модель.

В 1973 году единственной организацией, которая получала, обрабатывала и интерпретировала всю собранную информацию и давала всесторонние оценки и консультации министрам, была армия или, точнее, военная разведка АМАН. Секретная разведывательная служба Моссад проводила операции за рубежом, деятельность Шин-Бет, израильского аналога британской МІ5 и немецкой BFV, ограничивалась обеспечением внутренней безопасности, а Центр политических исследований МИД занимался анализом дипломатической информации. Вся остальная информация — данные радиотехнической и технологической разведки, данные о дислокации войск, логистическая информация, данные от зарубежных агентов, данные о целях, данные воздушной разведки и даже информация по ядерной безопасности (спецслужба ЛАКАМ) — контролировалась военными.

Такая уникальная ситуация сложилась по той причине, что Израиль с самого начала развивался как воюющее государство. Представителей военной разведки всегда привлекали к участию в секретных совещаниях израильских премьер-министров — проходивших, как правило, в два часа ночи. Для нации, находящейся в состоянии боевой готовности, любой кризис по определению был военным кризисом. Отправляясь делать отчет правительству, министр обороны всегда брал с собой не только главу вооруженных сил, но и главу военной разведки, которая была главным государственным разведывательным органом, и все кабинеты в рабочем порядке консультировались с его одетым в униформу руководителем.

Это опасная позиция для любого сотрудника разведки, независимо от звания и способностей. Бесстрашные офицеры разведки порой вынуждены говорить своим политическим хозяевам нелицеприятную и зачастую горькую правду без оглядки на политические последствия. Где-то в период между 1967 и 1973 годами четкая черта, разделявшая разведчиков и политиков, в Израиле исчезла. Некоторые исследователи вопроса считают, что на самом деле ее никогда и не существовало. Военная разведка превратилась в государственную разведку, а государственная разведка стала делом государственной политики. Граница между обязанностями военных и политиков расплылась. Такая, казалось бы, удобная для обеих сторон ситуация неизбежно оборачивается катастрофой, с чем столкнулся Тони Блэр в 2003 году. Это подтвердилось и в случае израильской разведки.

Главная проблема заключалась в людях, делавших внутреннюю политику в Израиле. С течением времени Голда Меир все больше игнорировала вечно грызущихся и конкурирующих между собой деятелей, не входивших в ее политический ближний круг, и все больше полагалась на немногих избранных. Политика национальной безопасности Израиля превратилась в обособленное и тайное предприятие, характеризовавшееся чрезмерной секретностью, опорой на личные связи, пристрастностью и, что самое опасное, чувством собственной непогрешимости. Суровый израильский критик методов, практикуемых Меир, профессор Перлмуттер язвительно описывал этих людей как «группу, заинтересованную прежде всего в поддержании веры в собственную исключительность и солидарность». Эта группа не допускала конфликтов в своих рядах; все ее неформальное существование зиждилось на убеждении, что только ее члены, избранные военные и политики, знают истинные нужды национальной безопасности Израиля. Еще опаснее было то, что эта группа считала, что только она правомочна определять политику национальной безопасности Израиля. Самоуверенность усугублялась конспиративностью, высокомерие — уверенностью в нравственной непогрешимости «группового мышления». Любой критически мыслящий член группы, предлагавший несовпадающую с общей точку зрения, рисковал быть навсегда изгнанным из этого тайного внутреннего святилища национальной оборонной политики.

Имея такой опасный институт в самом сердце своего государственного аппарата, Израиль приступил к анализу первых признаков подготовки Египта к войне в течение 1973 года. С самого начала весь процесс анализа находился под искажающим влиянием предвзятых политических суждений, навязываемых ближним кругом Голды Меир. Первое из них было классическим примером «группового мышления» и разделялось в равной степени политиками и военными. Арабские вооруженные силы получили в 1967 году такую взбучку, рассуждали члены группы, что они ни за что не осмелятся снова бросить вызов израильтянам без наличия двух важных предпосылок. Во-первых, перед нападением Египет должен быть уверен в своей способности противостоять превосходству Израиля в воздухе; во-вторых, успех могло принести только совместное выступление Сирии и Египта. Поскольку, рассуждали израильтяне, ни одна из предпосылок не реализована хотя бы частично, Израилю ничто не угрожает. Разумеется, арабы попытаются совершить новое нападение, но не теперь, когда они недостаточно сильны. Такие политические соображения стали государственной политикой Израиля, не считавшейся ни с какими обоснованными возражениями со стороны разведки; это был классический пример принятия желаемого за действительное.