Кругосветка - Григорьев Сергей Тимофеевич - Страница 3

Это было вовсе не то, на чем мы с ним согласились. Ребята сгрудились к двери. Алексей Максимович, ухватясь за косяки, никого не пропускал на балкон: «Еще провалитесь». Все тянулись к свету, разглядывая небо. Чуть-чуть веял приятный предвечерний ветерок. На ясном небе нет даже намека на облачко.

— Опять выдумал… Никакого дождя быть не может, — пробормотал Абзац.

Пешков закинул руки накрест за плечи и кашлянул:

— Верьте мне. Крыльца у меня заныли. Вернейший признак. Лучше барометра. Вам-то ничего измокнуть, а я как раз сегодня был у доктора. Он мне довольно ясно намекнул, что у меня с легкими дело неважно!

Пешков нахмурился и отошел к двери. Цыганочка забежала перед ним и, пятясь, строго смотрела в лицо.

— Хм, хм! — прокашлялся Алексей Максимович, улыбнувшись Маше, и сказал: — Доктора, черти драповые, тоже ведь врут, обманывают…

— А то нет, — согласилась Маша. — Зря пугают.

— Вот что, Маша: ты нам погадай. Будет дождь или нет? Доктор врет. А карты обманывают?

— Карты никогда не обманывают, — ответила надменно Маша, доставая из-за пазухи колоду.

И Маша опустилась на пол. Мы все стеснились около нее кружком. Рядом со мной плечом к плечу стояли Стенька с воблой и Санька Абзац. Санька прошептал:

— Вдруг она дождь нагадает?

— Ну да… Глупая она, что ли… Она, брат, в карты ловкая. Как ни вскроет карту — все у нее хлюст козырей. Так меня обхлестала! Нос распух…

Маша достала из колоды бубновую даму и положила ее на пол лицом вверх.

— Почему же на бубновую?

— Это она на себя гадает.

— Гадай на всех… На Алексея Максимовича гадай.

— На всех гадать нельзя. Я буду гадать на исполнение желаний. Желание у нас у всех одно. А у меня сильнее всех. На Алексея Максимовича нельзя гадать. У него, видать, другое желание.

— Ясно, он ехать не хочет… Гадай на себя. Стасовав колоду, Маша протянула карты Пешкову:

— Снимите. Не правой, а левой ручкой, в знак того, что от чистого сердца. Вот так.

Маша разделила карты на четыре кучки и начала открывать карту за картой. Первой легла на даму бубновая шестерка.

— Что же означает? — спросил Пешков.

— Означает — мне дорогу.

— Ехать?

— Конечно! Какой вы недогадливый!

Справа и слева бубновой дамы легли два красных короля. Без объяснений все поняли, что это — Алексей Максимович и я. Потом накрест легли четыре десятки: Две красные сверху и черные снизу. Затем легли четыре туза.

— Полное исполнение желаний и веселое провождение времени в приятной компании, — объявила Маша результат гадания.

— А дождь? — спросил Пешков.

— Вот вы какой! — рассердилась она. — Ведь мы дождя не хотим. Раз исполнение желаний — дождя не будет. Это вы один дождя хотите.

— Я тоже не хочу дождя. Он мне вреден.

— Собрались в дальний путь, все сядем, — предложил Пешков. — Сели? Превосходно. Вот что я вам скажу…

— И вы сядьте.

— И я сяду… Хотя важные слова надо бы говорить стоя, а я хочу вам сказать нечто важное. Суть кругосветки в том, что по течению плыть легче, чем против течения. Люди плывут по течению от Самары до Переволоки; там перевозят лодки в Усу, плывут опять по течению до горы Лепешки, здесь — в Волгу и опять вниз по течению домой, до Самары…

— Мы это знаем, — прервал Алексея Максимовича Стенька. — Не поедете? Говорите прямо.

— Прямо и скажу. По-моему, человеку плыть по течению постыдно. Человек должен бороться с природой и, борясь, постигать ее. Если люди вечно будут плавать по ветру да по течению, человек никогда не станет господином Вселенной. Кратко говоря, я предлагаю вам, милостивая государыня и милостивые государи, совершить кругосветку не так, как все, а наоборот — против течения.

— Согласны. Против течения. Только скорей, а то уж вечер скоро. Мы где бы уж теперь были…

Ребята вскочили с мест, собирая удочки, чайник, котелок, бредень и прочее. Я тоже решил сказать свое слово.

— Ребята! Одну минуту. Наше путешествие будет очень трудным…

— А я думал — обедня кончилась, — разочарованно воскликнул Абзац. — А тут еще проповедь!..

Недовольные новой задержкой, ребята слушали меня в пол-уха. Все же я сказал, что пройти сто пятьдесят верст против воды — это, конечно, не то, что сто пятьдесят верст по воде. Мы выбьемся из сил. Если нам придется вернуться с полдороги, пусть ребята пеняют на себя.

— Застраховался — и ладно! — пренебрежительно сказал мне Стенька с воблой.

Спорить более было не о чем. Я рассчитывал, что ребята с полдороги запросятся домой, не добравшись до Молодецкого кургана. А если так, то нам не придется платить за переволок лодок, значит, у нас в смете освободится красненькая. Ехать можно.

— Алексей, давай сюда кошелек. Ты кассир ненадежный.

Пешков протянул мне кошелек. Я достал из него два желтеньких рубля.

— Вот вам две канареечные. На них купите у пристани арбузов. А мы с Васей пойдем к Егорову кое-чего еще купить. Ступайте с Алексеем Максимовичем. Нанимайте лодки.

Ребята с грохотом скатились по лестнице вслед за Пешковым. Затем вышли и мы с Васей на улицу, заперев мезонин. Уже далеко на перекрестке мелькнула кучка ребят, которые едва поспевали за Пешковым. Он широко шагал. Полы его черного плаща развевались. Среди босоногих ребят с их доспехами рыболовов — удилищами, чайником, котелком, бреднем, котомками — Алексей Максимович казался (да и был таким) великаном из далекой сказочной страны.

Глава третья

Пешков с мальчиками и Машей Цыганочкой пошли к Рождественскому перевозу, что под самым Жигулевским заводом, нанимать лодки, а мы с Васей Шихобаловым отправились на Дворянскую улицу кое-что купить в егоровском магазине, что против немецкой кирки.

— А меня пустят к Егорову? — спросил Вася Шихобалов, шагая в ногу со мной по черному горячему асфальту тротуара. Он на каждом шагу подпрыгивал, словно шел по накаленной сковородке.

— Тебя-то? Самого большого самарского миллионера?.. Четвертка чаю — сорок, сахару — два фунта — тридцать четыре, — семьдесят четыре! — считал я, составляя на ходу смету. — Два фунта колбасы…

— С чесноком, — припрыгнув, поправил Вася Шихобалов.

— С чесноком — сорок восемь, — рубль семьдесят…

— Лимон! Алексей Максимович любит чай с лимоном! — подсказал Вася.

— Лимон — пятачок, — рубль семьдесят пять… Чего ты стал? Иди вперед.

За стеклами саженных окон егоровского магазина висели большие печатные объявления: «Получены багажом из Москвы свежие конфекты», «Сызранская ветчина», «Свежая икра с банковского промысла»…

Я подтолкнул Васю, и он вошел в двери магазина.

— Мальчик, ты куда? — послышался звучный голос (почти баритон) Иоганны Иоганновны, которую все самарцы звали для простоты Анной Ивановной.

— Здравствуйте, Анна Ивановна! Это Шихобалов… со мной.

— С вами Шихобалов? — ответила Анна Ивановна, не поднимая глаз от длинной, узкой книжки, и щелкнула трижды костяшками счетов. Она что-то жевала.

Вася от двери направился прямо к прилавку, пристыл к нему и пристально что-то разглядывал все время, пока старый приказчик собирал все, что мне нужно.

— Рубль девяносто две, — возгласил приказчик. Окрутив пакет трехцветной ленточкой, он завязал ее бантиком.

— Рубль девяносто две, — повторила Анна Ивановна.

Я достал кошелек и подошел к Васе:

— Чем ты залюбовался?

— Вот! — ответил Вася.

Он стоял, не отрывая указующего перста от стеклянной банки фунта на три весом. Банок на прилавке штук десять, плотно боками одна к другой. На первой можно было видеть только картинку, она заклеила всю банку: на картинке в изумительно синей воде резвилась золотая (точнее — красная с зелеными глазами) рыбка над морским дном, усеянным чудесными раковинками и морскими звездами. По синему морю шел корабль под белыми парусами. На красном небе белыми буквами надпись «Золотая рыбка». Картинка скрывала содержимое банки, завинченное накрепко блестящей жестяной крышкой. Но рядом с этой банкой следующая открывала ее истинное содержание: банку почти доверху наполняли прозрачные рыбки одной величины, с сустав мизинца длиной, — красные, бесцветные, изумрудные, желтые. А рядом — опять банка с картинкой. Потом опять банка с рыбками.