Ничто человеческое... - Богат Евгений Михайлович - Страница 17

В потоке писем, полученных мной после опубликования статьи «Уроки „Урока“», в которой я полемизировал с инженером В. Уваровым, одним из самых содержательных было небольшое письмо из Тбилиси от известного ученого, академика А. Д. Зурабашвили. Он писал об особой важности в наши дни моральной стороны человеческого существования, о том, что, по его убеждению, новый человек должен быть в первую очередь homo morales, а уже потом homo sapiens, то есть он утверждал, что нравственное развитие должно не отставать от умственного и даже опережать его. Я еще вернусь к интересной, полемически острой формуле А. Д. Зурабашвили, а сейчас лишь отмечу, что у нее оказались и горячие сторонники, и не менее горячие оппоненты, после того как письмо ученого было напечатано. Но вот что любопытно: даже самые яростные оппоненты, то есть те читатели, которым показалось (на мой взгляд, несправедливо), что академик А. Д. Зурабашвили умаляет мыслящее начало, ум в человеке, согласны с ним, что сегодня, в эпоху НТР, моральная сторона человеческого существования важна, как никогда раньше. А читатели, одобрившие формулу академика А. Д. Зурабашвили, пишут об этой моральной стороне заинтересованно, даже страстно, как о чем-то глубоко личном, от чего зависит их собственная судьба. Она, наша судьба, и в самом деле от этого зависит.

3. Н. Стручневская: о семейном столе

УРОКИ МУДРОСТИ

Уроки мудрости

В подражание старинным авторам, начну разговором с книготорговцем. Заходя почти ежевечерне в магазин рядом с моим домом, я стал замечать в последнее время нечто весьма меня удивившее. Научно-популярные книги по физике, астрономии, математике и даже биологии, раскупавшиеся недавно в мгновение ока, начали медленно, но верно оседать на полках. Я, как и раньше, лихорадочно бежал к кассе, хватал на лету чек, боясь, что не успею, что уйдет в эти секунды самый последний экземпляр книги; и… через день, через два, через неделю, а иногда и через месяц со странным, несомненно, эгоистическим чувством горечи видел ее все еще красующейся на рекламном стенде новинок. И вот, когда две весьма талантливые, ожидаемые мною давно — по биологии и астрономии — даже перекочевали с этого стенда на витрину, я не удержался, зашел в тесную конторку к товароведу Ефиму Ильичу Баснеру за разъяснением непонятного для меня явления. Собеседник мой, семидесятилетний человек с живыми, легкими руками и важным, меланхолически-ироническим выражением лица, какое бывает у старых нотариусов и старых книготорговцев, то есть у тех, кто имеет дело со странными судьбами людей или книг, развил в ответ на мои взбалмошные вопросы «теорию волн», отражающую в несколько вульгарном и обедненном виде сложную диалектику жизни, неисчерпаемую и тонкую изменчивость бытия.

— Волны, — сказал он, величаво и точно изобразив руками ритм неспокойного моря. — Чтобы вы это поняли хорошо, начну издалека, с первых послевоенных лет. Куда устремлялся покупатель, войдя в магазин? К галактикам и пчелам? Ничего подобного. К искусству. К репродукциям и альбомам, к большим книгам с картинками, как говорят дети. Человеку особенно была нужна красота — так сказать, зримая гармония… Потом помню очереди с ночи за подпиской на Бальзака и Чехова. И вот уже наступает пора поэзии… Самое сумасшедшее время. Чтобы купили книгу, достаточно было содержать ей больше двух рифм. Читатель хочет стихов! Пожалуйста… Были хорошие, были плохие. Вначале покупали все. Потом — только хорошие. И вот уже начали уценить сборники стихов, и подошла очередь ваших пчел и галактик. Что такое время и что такое космос, что такое хромосома и что такое муравей… Берем сто экземпляров — мало! Заказываем тысячи — тоже мало! И вот однажды берем пятьсот — и видим: много… И когда это повторяется не два и не три раза, понимаем: началась новая волна…

— И теперь наступила очередь?..

— Очередь того, чего нет! — ответил старый книготорговец. — Вакуум, как пишут в ваших любимых книгах.

Гораздо легче ощутить вакуум, чем его — пусть даже мысленно — заполнить. После разговора с товароведом, видимо точно ощутившим рождение новой, на сей раз трудноутолимой духовной потребности читателя, я задавал себе вопрос: а вот что бы конкретно хотелось лично мне видеть на «философских» полках? И понимал все отчетливее, что ответить на это добросовестно и серьезно много труднее, чем может показаться поначалу.

Да, видимо, наступил или наступает «кризис информации» — то перенасыщение ею, когда новый популярный рассказ об удивительных подробностях мира не впечатляет уже так свежо и непосредственно, как раньше. Чаша полна с краями, и каждая новая капля уже ощущается как некая полновесная тяжесть. И хочется не новой информации, а нового понимания. Это не значит, разумеется, что научно-популярные книги потеряют читателя; они будут иметь постоянный, но уже ровный спрос; их будут покупать, как покупают и сейчас, независимо ни от какой «волны», Бальзака или Тютчева. Но «волна» — важный симптом.

Уже как бы в самом воздухе, которым мы дышим, растворены элементарные данные о том, что такое хромосома и что такое муравей. И теперь рождается вопрос, тысячелетний и вечно новый: что такое сегодня человек? жизнь человеческого духа? человеческая личность? Рождаются вопросы эти с особенной остротой, потому что читатель догадывается все яснее, что он узнал из книг достаточно много о галактиках и пчелах и ничтожно мало о себе самом…